— Я…

Он скользнул ладонью под бюстье и накрыл ее грудь.

— Твое сердце бьется как сумасшедшее, зверушка.

Весь мир сузился до тепла его руки и ее собственного всплеска страсти.

— От страха. Сэр.

— Может быть. Но не только от него, — вместо того, чтобы коснуться ее еще интимнее, он положил руку ей на талию.

О, она больше всего на свете хотела почувствовать, как его мозолистые пальцы легко касаются ее обнаженной кожи.

— Ты и должна немного волноваться, потому что я собираюсь в конце концов так тебя подвесить.

— Без шансов, — она схватила его за запястье, чтобы убрать его руку. Он остался недвижим, и доказательство его явной силы заставило ее сделать глубокий вдох, в попытках прочистить мозги, затуманенные желанием. — Слушай, мне вообще не стоит быть с тобой. Ты брат одного из моих подопечных. Это не…

— Детка, если бы ты встречалась с заключенным, надзирателем или начальником тюрьмы, я бы видел в этом проблему. Со мной — не особо.

Нет, правда, ей не стоит связываться с ним, даже если логика подсказывает, что ни Сойеру, ни тюрьме ничего не угрожает. В конце концов, Аттикус агент правоохранительных органов. Но ее мозг не работал слишком хорошо, потому что взыграли гормоны. Она хотела его каждой клеточкой тела.

Поскольку она ничего не ответила, он нахмурился.

— Это и вправду для тебя проблема? Я не хочу навлечь на тебя неприятности.

— Понимаешь, такие правила, — хрипло сказала она.

— Понятно, — он отпустил ее и придержал, вставая. — Тогда почему бы нам не пойти и не закончить разговор в более укромном месте. И если ничего не выйдет, то тоже ничего страшного, — он легонько поцеловал ее и поднял руку в ответ на хор голосов, желавших им спокойной ночи.

Его идея уединиться закончилась тем, что он привез ее к себе. Когда она сказала ему, что ее вещи в «Серенити Лодж», он рассмеялся и сказал, что его дом стоит рядом с ранчо Мастерсонов и чуть ниже большого дома Хантов.

Через несколько минут они поднялись на его крыльцо, и он указал на запад, чтобы посмотреть вверх по склону горы.

— Смотри, вон сквозь деревья видно, как у Мастерсонов светятся окна второго этажа. Нам тут приходится жопами толкаться, — он отпер замок и распахнул дверь. — Так и подружились.

С другой стороны дома в лунном свете мерцала белая дощатая ограда.

— У тебя есть лошади?

— Должны быть, — он придержал дверь.

Ну, и ковбой. Улыбаясь, она зашла в гостиную. Комната была оформлена в деревенском стиле, с элементами индейского декора. В обложенном декоративным камнем камине еще горело несколько поленьев. На полу темного паркета располагались плетеные коврики с геометрическим красно-бело-коричневым рисунком. Красные подушки на мягком кожаном диване сочетались с кирпично-красными креслами.

Телевизор с плоским экраном шесть футов шириной говорил, что тут живет мужчина.

Аттикус поцеловал ее в щеку и прошел мимо маленькой столовой, мимо барной стойки на кухню.

— Пива или вина?

— Было бы прекрасно выпить вина, — она села на обитый кожей барный стул, Аттикус открыл бутылку и налил. В его большой руке винный бокал казался невероятно хрупким. Он передал бокал Джин и налил вина себе.

— У тебя уютный дом, — она глотнула насыщенное каберне и кивнула на черно-белую фотографию над камином: — Это ты и Сойер?

— Точно, — двое чумазых тинейджеров, держа за поводья лошадей, стояли на фоне родео-арены. — Мы были на Коди Стампед[4]. Я в колледже был в корпусе подготовки офицеров запаса[5] и планировал отправиться в Морскую пехоту. Сойер еще учился в старших классах школы. Через несколько лет, когда я служил в военной полиции, он записался на флот. Вернулся другим человеком.

Ее сердце разрывалось при мысли о невинных мальчиках, которыми они были. Пятнадцать лет спустя они становились хладнокровным опасным видом людей, которые видели смерть. Которые убивали.

У Аттикуса был циничный взгляд копа, говоривший, что он видел самые худшие стороны человеческой природы.

Что она с ним делает? Пока он смотрел на фотографию, она изучала его. Такой жесткий. Тем не менее, морщины в уголках его рта и глаз были от смеха.

Он мог быть нежным.

Она видела, как он успокаивал маленькую девочку на скалодроме. «Детка, сделай глубокий вдох». А затем уговорил ребенка сделать больше, чем то, на что она себя считала способной.

Джин видела его любовь и верность Сойеру, и способность сказать вслух, что он любит.

Да, это был необыкновенный мужчина.

И она никого и никогда в жизни так сильно не хотела. Она нахмурилась, уставившись в бокал, и когда подняла взгляд, он смотрел на нее, попивая вино, и ждал.

На некоторых свиданиях она чувствовала мужское нетерпение, как будто им надоедало пережидать фазу знакомства, прежде чем получить свое. Аттикус никуда не спешил, как спокойный терпеливый и очень опытный мужчина.

От этой мысли она почувствовала, как снова нарастает ее сдерживаемое возбуждение.

Быстро, гораздо быстрее, чем следовало, она прикончила бокал вина.

— Нервничаешь, зверушка? — спросил он.

Она кивнула. Хотя воздух был прохладный, ее тело горело, а в животе порхали бабочки. У нее было немного любовников за всю жизнь — и ни одного после Престона. Ни одного.

Он внимательно посмотрел на нее, прищурился.

— Давай поговорим о противоречивых сигналах, — сказал он. — Я могу отвести тебя обратно в машину, милая, если хочешь. Или я могу развести огонь и мы посидим поговорим.

— Или есть третий вариант, — она поставила бокал на барную стойку, схватила его за руку и потянула в темный коридор. Будем надеяться, что спальня обнаружится в его конце. — Давай перейдем к делу.

— Ты говоришь о сексе как о походе к стоматологу.

— Бывало и такое… — она закрыла рот. Покраснев, она остановилась как вкопанная, не веря тому, что начала рассказывать.

— Вижу, — низко рассмеялся он. — Я постараюсь сделать так, чтобы это не было похоже на долгое неприятное рассверливание зуба.

От этой двусмысленности, произнесенной глубоким баритоном, по коже побежали мурашки.

Положив руку ей на живот, он втолкнул ее в комнату, накрывая ее рот своим в требовательном поцелуе. Через минуту она обняла его за шею, он подхватил ее одной рукой под попку и заставил встать на цыпочки. Прижимаясь к ней толстым эрегированным членом.

Когда Аттикус поднял голову, Джин не могла дышать.

Ее кожа пылала жаром. Она оглядела спальню и не увидела ничего интересного: ни кандалов, ни веревок, ни наручников.

— Значит, сделаем это по-старинке… эм, ванильным… способом?

— В основном да, — он расстегнул ее бюстье, — я не собираюсь тебя связывать, милая. Пока ты не узнаешь меня получше.

— О. Хорошо, — она не разочарована, совсем нет. Ощущение, что его покрытые шрамами костяшки пальцев касаются каждого дюйма ее обнаженной кожи, не оставило и следа от разочарования.

Она подняла на него взгляд и увидела, что он смотрит на нее с пониманием и улыбкой. Он знает…

Взволнованная, она подняла руки, чтобы расстегнуть его рубашку.

— На тебе слишком много одежды.

Он поймал ее за запястья и опустил ее руки вниз.

— Держи руки по бокам, зверушка.

Он не повысил голос — ни на йоту — но от непримиримого тона волосы на затылке встали дыбом. Руки повисли как плети.

Этому Дому, чтобы ее связать, и веревки не нужны.

Ни на секунду не останавливаясь, он расстегнул ее юбку и бросил ее на стул.

— Теперь встань прямо тут, Вирджиния. Если ты отойдешь, я расстроюсь.

Почему от этого рычания, смахивающего на угрозы, она такая мокрая?

Он отошел влево и пропал из поля зрения, и она услышала как чиркнула спичка, а потом он зажег свечу. И еще одну, и еще, пока их мягкое сияние не осветило комнату.

Когда он открыл окно, ветерок всколыхнул занавески, и свечи замерцали. Комнату затопил роскошный аромат пастбищной травы. Шуршание веток деревьев, колышущихся на ветру, слилось с отдаленными раскатами грома.