Морган выбежал на поляну, перевернул винтовку и ударил заключенного прикладом. Когда тот упал, Морган схватил собаку за холку и оттащил.

— Молодец, собакен. А теперь успокойся.

Выпрямившись, он огляделся.

— Ты в порядке, бро?

— Черт, нет, — Уайатт наклонился вперед, держась за кровоточащее плечо, — ты опоздал.

— Как по мне, я очень вовремя.

— Пиздеж, ты…

— Проверьте местность. Будьте начеку, — приказал Аттикус. — И найдите Джин и вторую женщину. — Он слышал, как рядом всхлипывает женщина. Когда братья разделились, он изо всех сил попытался сесть.

Услышав, что кто-то бежит, он обернулся посмотреть.

— Черт, — прошипел он, когда мышцы свело от боли. Но потом он с облегчением расслабился.

Джин, появившаяся из темноты между двух валунов, шла прямо к нему.

— Это ты. Я слышала твой голос, — с широко раскрытыми горестными глазами она упала на колени. — О, милый, ты только посмотри на себя.

Она не успела ничего сделать, как Триггер примчался и сбил ее с ног.

Она гладила бесившегося лабрадора связанными руками. Аттикус почувствовал, как камень свалился с души. «Жива. Она жива».

Ну, хорошо. Он повернул ремень вокруг талии и сунул пистолет в кобуру — и это было чертовски больно.

Успокоив собаку, Джин придвинулась ближе.

— Подожди минутку, милая, — Аттикус вытащил нож из ножен на поясе и перерезал веревки, связывавшие ее запястья. И стертые до крови, черт возьми. — Так-то лучше.

— Ты ранен? — ее руки дрожали, когда она расстегивала его разорванную рубашку. Ее беспокойство было на грани истерики, поэтому он позволил ей посмотреть.

Он взглянул на кровавые царапины, покрывавшие грудь. «Чертов гранит».

— Не так сильно, как кажется, детка, — голос царапал горло, как гравий.

Быстро, ободряюще обняв, он отодвинул ее назад и внимательно оглядел.

Никаких видимых проблем в движениях. В слабом лунном свете он разглядел царапины, синяки, порезы. Рубашка разорвана в клочья. Слаксы все еще на ней. Они не успели…

Ему стало легче дышать.

— Тебе больно, милая?

— Больно ли мне? — она повысила голос: — Мне? — у нее был такой вид, словно она готова его ударить. — Это не я спрыгнула с горы.

— Это всего лишь большая каменюка, — он посмотрел на скалу, удивляясь, что выжил, даже с учетом того, что спрыгнул на заключенного. — Я в порядке, — хотя вставать было чертовски больно.

— Ну конечно, ты… ты идиот, — слезы заблестели на ее щеках. — Ты п-ппришел. О, б-боже, ты действительно здесь, — дрожа всем телом, она уронила голову ему на плечо.

«Господи, она прекрасна». Прикоснувшись к ее израненной щеке, он позволил себе нежно ее поцеловать.

— Думаю, раз ты на меня орешь, ты тоже не так уж и сильно пострадала.

— Я в порядке.

Пиздеж.

— Ну, конечно, — он легко сжал ее плечо, — теперь сосредоточься, Джин. Мы слышали четверых заключенных. Это так?

Она сжала кулачки, пытаясь взять себя в руки. Боже, он ею гордится. Затем, хотя ее дыхание сбилось, она снова встала на колени.

— Четверо. Да, — когда она оглядела поляну, ее лицо побледнело еще сильнее.

Жуткий бледный свет луны освещал неподвижные тела. Черт, это было неподходящее для нее зрелище. Он притянул ее ближе и поцеловал в макушку, а затем громко сказал:

— Морган, докладывай, пожалуйста.

— Никого нет. Уайатт помогает второй женщине, — Морган завязал последний узел веревки на заключенном, от которого оттащил собаку, и встал. — Этот мудак жив. Тот, на которого ты спрыгнул, мертв. Сломал шею.

Аттикус выдохнул и подавил душевное смятение. С эмоциями он разберется потом.

— Засранец с членом наружу, может, выживет, а может, и нет, — Морган кивнул вправо. — Походу ему череп проломили. Кто из вас это сделал?

— Крошка Вэра нам помогла, — донесся слева голос Уайатта. Не обращая внимание на кровь, пропитавшую его рукав, он пытался развязать плачущую женщину. — Она разбила ему голову камнем.

— Серьезно? — в голосе Моргана слышался смех. Ну, адреналин так влияет на некоторых. — Умница, Джин.

— А последний заключенный? — спросил Аттикус.

Уайатт напрягся.

— Я его застрелил. Он мертв, — полное отсутствие эмоций в его голосе свидетельствовало о боли.

Черт побери. Мастерсоны гражданские.

— Уайатт…

Мастерсон, не поднимая головы, помогал Карен сесть.

— Уайатт.

Уайатт обернулся.

— Ты спас мне жизнь, Мастерсон. Он меня чуть не застрелил.

Хотя выражение лица Уайатта немного смягчилось, Джин расплакалась, обнимая Аттикуса так крепко, что он не мог вздохнуть. Черт. Не стоило говорить, что его чуть не убили. Она не плакала, когда спасалась сама или когда ее спасали. Она заплакала только сейчас.

Он бы ни за что на свете не разомкнул объятия. Тут ей самое место. Он потерся подбородком о ее волосы и прошептал:

— Боже, я тебя люблю.

Джин сидела в инвалидном кресле в больничной палате Аттикуса и ждала. Терпеливо. А может быть, и не очень терпеливо.

Саммер, приехавшая в Сонору помочь ей, сидела на стуле в углу.

Вирджил стоял перед Джин.

— Ты вымоталась. Пусть Саммер отвезет тебя домой, — он грозно скрестил руки на груди, — Аттикус может долго пробыть на рентгене, потом он будет писать рапорт о случившемся.

— Нет. Я не уеду пока с ним не увижусь, — «и ты не сможешь меня заставить». Джин встала, подождала, пока у нее перестанет кружиться голова, и оттолкнула его. Сильно.

Жалящая боль ссадин и ободранных ладоней помогли проясниться голове. Но, блин.

Вирджил нахмурился и внимательно оглядел ее, как обычно делал Аттикус — как Дом.

— Это так важно, да?

Она смогла кивнуть.

— Хорошо, тогда…

— Джин, — раздался голос Аттикуса от входа. Хриплый, но властный.

Выскочив из инвалидного кресла, она попыталась добежать до двери и развила скорость не выше черепашьей.

— Ты в порядке? Где болит, — она остановилась, боясь к нему прикоснуться, — что-нибудь сломал?

— Иди сюда, зверушка, — он схватил ее за руки над бинтами на запястьях и, притянув к себе, посадил на колени.

Она заметила, как он вздрогнул, когда она села ему на руки.

— Аттикус, нет, — она хотела вскочить, но сидела не шевелясь, боясь сделать ему еще больнее.

— Блять, да, — она обхватила его за плечи, и он притянул ее ближе.

Все ее тело болело, и все же в его объятиях она чувствовала себя прекрасно. Она чувствовала его дыхание, тепло его тела.

— Спасибо, что осталась, — прошептал он, — мне нужно тебя обнимать. Знать, что ты в порядке. Что ты жива.

— И мне, — игнорируя боль в опухших губах, она поцеловала его в щеку, в подбородок и, в итоге, в губы — очень нежно — и почувствовала, как он улыбается.

— Ты выглядишь как боксер, который проиграл пару раундов, милая.

— Это точно, — у нее заболело не только тело, но и душа, когда она подняла тему, которую боялась тронуть. Но она должна рассказать ему новости.

— Аттикус, твой брат… был там, когда заключенные сбежали. Он…

— Мне сказали, — сказал он.

Перестав сдерживаться, она разрыдалась.

— Прости. Прости меня. Он погиб, пытаясь меня спасти…

— Погиб? — он замер, — Джин. Фух, детка, Сойер не погиб.

Она уткнулась лицом ему в шею.

— Милый, я его видела. Слэш пырнул его ножом. Он…

Твердые руки отодвинули ее назад. Он смотрел ей в лицо.

— Я разговаривал с хирургом. Сойер выжил и оказался в операционной. Все будет хорошо, хоть он и потерял до фига крови.

— Выжил? — хрипло переспросила она, хотя облегчение и благодарность бурлили в ней. — Правда?

— Вэров тяжело убить, — сказал Аттикус, легко улыбаясь и вытирая ее слезы.

«Выжил». Голова казалась такой тяжелой, и она опустила ее на плечо Аттикуса. «Выжил. Сойер выжил». Ярость, горе и вина исчезли.

Аттикус тоже выжил и улыбался ей. Ничего важнее в жизни не было.

Она слышала, как он говорил с Вирджилом и Саммер, и радовалась, сидя у него на коленях, слушая его глубокий голос, чувствуя, как он гладит ее рукой по спине.