— Ты не понимаешь, — она покачала головой. — Я просто не хочу все время только отдавать и…

Он заледенел. Разжал ладонь и выпустил ее руку.

— Мы, черт побери, конечно же не хотим такого. Думаю, тебе лучше покончить с этим прямо сейчас.

Она подняла руку, словно желая дотронуться до его лица.

Он отступил назад. Слишком поздно. Господи, он даже не хотел, чтобы она готовила, и в душ ее к себе не приглашал. И сейчас она обвиняет его в том, что он только берет.

Джин пришла в отчаяние. Боль в глазах Аттикуса сменилась горечью, глаза стали холодными как лед. Словно он увидел незнакомку. Которая ему не нравилась.

Он развернулся на каблуках и пошел обратно к своему грузовику.

Она смотрела ему вслед, чувствуя, как слова прорываются сквозь ком в горле, вспоминая похожую сцену. «Прости, папочка. Не уходи. Я буду стараться еще лучше». Но он ушел, не оглядываясь.

«Престон, прости, что не сдала вещи в химчистку. Я завтра их захвачу».

«Просто не смотри на меня так, словно я тебя подвела.

Люби меня, пожалуйста. Не покидай меня».

И вот она снова хочет сделать все что угодно, сказать все что угодно, чтобы уговорить мужчину остаться. Она отогнала тошноту и заставила себя молчать.

Хлопнула дверца грузовика. С глухим ревом пикап выехал с парковки.

Она стояла, парализованная, слушая удаляющийся гул автомобиля.

Уехал.

У нее вырвалось рыдание, и она подавила и его. Так будет лучше для них обоих. Она слишком сблизилась с ним и опять принялась за старое. Это, конечно, не его вина — все дело в ней самой. Лучше бы ей хватило ума не связываться с мужчиной. С любым мужчиной. Потому что в итоге что? Она превращается в тряпку. Она не позволит себе опять наступить на эти грабли.

Но она причинила ему боль. О, она совершенно этого не хотела.

Внутренний голос говорил ей догнать его. Извиниться. Аттикус не Престон, не ее отец. На самом деле он совершенно особенный мужчина. И поэтому ей еще больше хочется дать ему все. Все, что он захочет.

Она не должна этого делать. Она не настолько глупа.

— Я не собираюсь становиться рабыней мужчины, — громко сказала она. Твердо. Но продолжала вспоминать его несчастный взгляд. Его боль. Что она наделала?

Она сделала шаг вперед. Она должна объяснить.

Нет. Она вернется к нему и откажется от себя — вот что произойдет. Вот что всегда происходит.

Но любовь к нему того стоит.

Нет. Так думать неправильно. Девочка, ты так облажалась.

— Ни один мужчина не стоит…

— Вот что ты думаешь? — услышав грубый мужской голос, она подняла голову. Бекка и Логан стояли возле Беккиной машины.

Бекка выглядела встревоженной.

Но ее муж… Выражение лица Логана было суровым, как гранитные скалы позади него. Он осуждающе посмотрел на Джин, достаточно долго, чтобы внутри нее что-то сжалось, а затем он дернул подбородком.

— Убирайся отсюда.

Он больше ничего не сказал, но продолжение фразы было очевидно.

— Ты того не стоишь.

У нее перехватило дыхание. Не глядя на них, она села в машину. Завела мотор. Нажала на педаль газа.

По пассажирской двери хлестнули ветки.

«О, Аттикус, прости. Ненавижу это. Ненавижу то, что я сделала». Сморгнув слезы, она выехала на серую асфальтированную дорогу, холодную и безжизненную, ведущую обратно, вниз с горы.

Вопли доносились до кабинета Аттикуса. Видимо, кто-то из полицейских задержал шумного пьянчугу.

Аттикус потер бороду. Надо подстричь. Как-нибудь на днях. Он попытался сконцентрироваться на составляемом рапорте. Вещи, украденные из гостиничного номера. Платиновые сережки. Бриллиантовое ожерелье.

Он никогда не дарил Джин украшений. Почему он чувствовал себя виноватым в этом? На ней бы прекрасно смотрелось…

Нет. Они друзья с привилегиями. Правильно? А не любовники, дарящие украшения.

Но если они только приятели, почему он чувствует себя так, словно потерял что-то… необходимое? Словно ему вырвали сердце и бросили умирать?

С тех пор, как она сбежала из его дома, дни шли, один за другим, мрачные и унылые, словно моросящий весенний дождь. Прошло чуть больше недели, может, полторы. Коллеги в полицейском участке избегали его. Не то чтобы он дал кому-то по морде, но, может быть, был не таким… вежливым… как обычно.

Аттикус застучал по клавиатуре жалкой пародии на компьютер. Ожерелье и браслет, и серьги. Еще одно ограбление. Четвертое в этом месяце. И изнасилование. Нападение. Словно он живет в богом проклятом месте, а еще даже туристический сезон не в разгаре.

Вирджил вошел в кабинет, распахнув ногой дверь, и поставил кофе на стол Аттикуса.

Аттикус посмотрел на него.

— По какому случаю?

— Просто веду себя как хорошая саба, — Аттикус напрягся, а Вирджил опустился на обшарпанный стул, не обратив внимания, как заскрипело дерево под его весом. Он кивнул на кофе. — Что, тебе не нравится, когда за тобой ухаживают?

— Если ты тут не по полицейским делам, как насчет того, чтобы свалить отсюда, — сказал Аттикус подчеркнуто спокойным тоном.

— Как насчет того, чтобы ты рассказал мне, что случилось?

Испепеляющий взгляд Аттикуса не произвел на этого ублюдка никакого впечатления. Как и у Аттикуса, у Вирджила было два несносных брата, и у него, конечно, на такие взгляды иммунитет. К сожалению, избить лейтенанта до полусмерти в полицейском участке было бы неудачным вариантом.

— Аттикус, Саммер расстроена, — Вирджил запустил руку в волосы. — Она любит Джин.

— Не вижу проблемы, — Аттикус услышал напряжение в его голосе, — я им с Джин не помеха.

— Во-первых, Джин не отвечает на звонки подруг. Во-вторых, так уж вышло, что Саммер любит тебя, — пояснил Вирджил, — заметь, как брата, но она беспокоится о тебе не меньше, чем о Джин.

Тепло дружбы не растопило лед в его сердце, но согрело. Он прочистил горло:

— Спасибо.

— Я хотел бы знать, что случилось.

Настойчивый ублюдок.

— Блять, если бы я знал. Это случилось после убийства Бауэрса. Думаю, она меня пожалела. Она сказала мне, что придет ко мне, если я съем то, что она приготовит. Она предложила — и реализовала — секс в душе. Она вымыла кухню, пока я был наверху, — он дернул себя за бороду. — А потом она сказала, что мужчины ее используют и что она не хочет иметь с ними дело. Или со мной.

— У женщин непостижимая логика, но это вне конкуренции.

Аттикус зарычал.

— Ты мне еще будешь рассказывать. Дело в том, что до этого она выглядела счастливой. Боже мой, она саба, которой нравится заботиться.

— Я бы сказал, что ей нужно помочь вправить мозги, — Вирджил закинул ноги на стол Аттикуса. — Что ты планируешь предпринять на этот счет, мой мальчик?

— Вот это, — приподнявшись, Аттикус сбросил ноги Вирджила со стола с такой силой, что Вирджил чуть не упал со стула. Он посмотрел, как Вирджил снова уселся, оставив ноги на полу, и добавил: — Или ты про Джин?

— У тебя отвратительный характер. Да, я про сабочку, — Вирджил спокойно на него посмотрел. — Может, твое прошлое как-то повлияло на твои мысли?

— Брось, — можно подумать, он позволит… прошлому. Он увидел мамино разбитое лицо. Видел, как она лихорадочно что-то готовит перед тем, как ее мудацкий муж придет домой с работы. Видел, как она оттирает и без того безупречно чистый стол, как будто это спасет ее от пощечин.

Джин сказала: «Я сделала бы все, чтобы…» Но она не договорила. И он додумал то, что сказала бы его мать «я сделала бы все, чтобы меня не били».

Только он никогда не ударил бы Джин. И она это знала.

Он нахмурился. Упрямая малышка не вела себя как женщины, над которыми издевались физически. Тогда что она хотела сказать?

— Мне, наверное, надо снова с ней поговорить, — медленно произнес Аттикус.

— Может быть, — Вирджил встал. — Держи меня в курсе дела. Если она тебя сильно огорчит, я отправлю Саммер читать ей Библию.

— Библию? Господи, перестань уже читать старые Вестерны, — Аттикус покачал головой, а когда Вирджил подошел к двери, тихо добавил: — Спасибо.