Каждое из семи сохранившихся предисловий посвящено какому-то одному, двум или нескольким риторам, и в последующих контроверсиях данной книги сентенции, разделения и расцветки этих риторов рассматриваются с преимущественной полнотой. В предисловии к первой книге речь идет о Порции Латроне, дается его портрет, описываются качества его стиля. Здесь же Сепека высказывается о причинах упадка ораторского искусства, касается вопроса о подражании, объясняет мотивы написания своей книги. В предисловии ко второй книге говорится об Ареллии Фуске и Папирии Фабиане; в предисловии к третьей — о Кассии Севере и о Цестии Пие; в предисловии к четвертой — об Азинии Поллионе; предисловие седьмой посвящено Альбуцию Силу, а неполное предисловие к девятой — Вотиену Монтану и его критике риторических школ. Наконец, предисловие к десятой книге дает живое представление о Мамерке, Эмилии Скваре, Тите Лабиене, Мусе и др. Отдельные сведения о декламаторах, приемы разработки ими отдельных тем, а также беглые оценки их Сенекой рассеяны по всему сочинению.
Превосходная память Сенеки (в молодости он «помнил две тысячи названий и впервые услышав двести имен мог повторить их от конца к началу» (там же, I, вв. 2) позволила ему воспроизвести с подробностями даже то, что он слышал полвека назад. Не исключено, что у него имелись какие-то записи речей, а также собственные заметки о выступлениях. Некоторые декламации к тому же публиковались (например, Цестия Пия, Галлиона, Скавра — там же, III, вв. 15; X, вв. 3, 8) и поэтому легко сохранились в памяти. Кроме того, существовало сочинение Юния Отона «О расцветках» в четырех книгах (там же, I, 3, 11; II, 9, 33), в котором могли содержаться интересные материалы.
Сенека знакомит читателей с ораторами и риторами времени Августа и Тиберия из Рима и других частей империи (Азии, Испании, Греции, Смирны, Пергама), с кем ему случалось общаться, кого он слушал, у кого и с кем учился. Он упоминает около 120 имен; среди них — консулы, преторы и эдилы; историки, философы и поэты. Одни были азианцы, другие аттикисты; одни приверженцами Аполлодора Пергамского, другие Феодора Гадарского[68]. Из ораторов и риторов старшего поколения Сенека называет Азиния Поллиона, своего учителя Марулла, судебного оратора Пассивна и др.; из многочисленных сверстников — Порция Латрона, Альбуция Сила, Ареллия Фуска, Цестия Пия Квинта Гатерия, Волкация Мосха, из младшего поколения — Аргентария, Кассия Севера, Тита Лабиена, Юния Галлиона, Папирия Фабиана и многих других.[69].
Мы узнаем из книги Сенеки о выдающихся ораторах оппозиции Лабиене и Кассие Севере. Лабиен, оратор и историк, даже во время долгого мира сохранивший «помпеянский пыл», соединял в себе качества старого и нового стиля и был как бы символом переходного периода (там же, X, вв. 4–5). Кассий Север, судебный оратор, славился силой и убедительностью речи, говорил экспромтом, был одним из первых, кто использовал в своих выступлениях новый стиль в риторике.
Большое внимание Сенека уделял знаменитой «первой четверке» мастеров красноречия: Порцию Латрону, Юнию Галлиону, Ареллию Фуску и Альбуцию Силу. «Все они состязались в красноречии, слава была для Латрона, а пальма для Галлиона», — говорит он (там же, X, вв. 13). Латрон отличался неровным: и эмоциональным стилем, юмором и здравым смыслом, ненавидел изыски и украшения, речи готовил заранее; он предпочитал выступать перед учениками не как учитель, но как образец (там же, I, вв. 13; IV, 25). Ареллий Фуск, учитель Овидия, говорил пышным, изысканным, хотя и тяжеловатым слогом. Юний Галлион, напротив, был мастером простого стиля. Альбуций Сил, страстный любитель фигур, развивал quaestio как целую контроверсию. Из многих других ораторов и риторов, упоминаемых и оцениваемых Сенекой, можно назвать здесь лишь некоторых: Пассиен отличался многословием и пристрастием к развитию peroratio; Фульвий Спарс, ученик и подражатель Латрона, был любителем антитез, Цестий Пий, видный представитель азианского стиля и поклонник Вергилия, соперничал с Цицероном, увлекался сентенциями и описаниями, отличался вычурным стилем; Волкаций Мосх, аполлодоровец, злоупотреблял риторическими фигурами; Гатерий говорил по вдохновению стремительно и безудержно, не заботился об отделке своих речей, использовал старинные выражения и обороты Цицерона; Папирий Фабиан, декламатор и философ, учитель Сенеки-философа, любил описания; Мурредий подражал Публилию. При последующем рассмотрении декламаций эти краткие характеристики приобретут большую полноту и конкретность. Говоря о риторах и ораторах, Сенека вкладывает в эти слова разные понятия: риторы — это те, чье ремесло декламировать; ораторы — те, кто произносит речи не для ремесла, а с определенной целью.
Само заглавие книги Сенеки («Oratorum et rhetoruin sententiae divisiones colores») определяет его намерение воспроизвести блестящие мысли декламаторов, затем план речей и манеру представления событий, то положение, которое они приписывают персонажам. Контроверсия начинается с краткого сухого обозначения факта, подлежащего рассмотрению и обсуждению.
После чего следует трактовка одной и той же темы разными декламаторами в трех аспектах: сентенция, разделение, расцветка (sententia, divisio, color). Под сентенцией разумелась сжато и заостренно выраженная мысль, показывающая мнения декламаторов о виновности или невиновности обвиняемого лица в данном казусе. Сентенции использовались в речи повсюду. Под разделением имелся в виду анализ дела, план построения аргументации, т. е. расчленение найденных доводов на отдельные вопросы, которые служили юридическим обоснованием определяемого казуса, и расположение их в наиболее эффективном порядке. Эта часть была композиционной доминантой всей контроверсии[70]. Смысл divisio — выделить лежащую в основе контроверсии противоположность закона и долга (jusnaequitas). В нем различали quaestio и tractatio; в первом рассматривался вопрос о праве обвиняемого на какое-то действие: имел ли он право сделать это (licet), во втором — о справедливости: должен ли был поступить таким образом (oportet). Даже если действие было законным, то расценивали, было ли оно морально оправдано. Quaestio поддерживалось доказательством (там же, I, 5, 9), или свидетельством (там же, VII, вв. 1); tractatio у всех декламаторов было разное (там же, I, 4, 6).
Применяя деление на jus и aequitas, риторы сделали его ведущим принципом: одни упражнялись в защите закона писанного, другие в защите справедливости, или закона естественного. Этот излюбленный конфликт между буквой закона и духом закона ясно представлен в контроверсии о дочери атамана пиратов (там же, I, 6), о которой речь ниже. Были и отступления от схоластического типа деления, иной раз довольно изобретательные. Так, в контроверсии о предполагаемой весталке, которая попала в плен, была продана своднику и убила своего клиента, Альбуций сказал: «Предположим, что есть три претендентки на место весталки: одна пленница, вторая — гетера, третья — убийца. Я отвергаю всех трех», — и приступил к трактовке дела под этими тремя пунктами. Ареллий Фуск предложил такой план: «Я покажу, что она недостойна быть весталкой, во-первых, даже если она чиста, во-вторых, потому что мы не знаем, чиста ли она, наконец, потому, что она не чиста» (там же, 1,2,16).
Разделение обычно делалось с помощью общих мест (Свазории, 6, 9) или фигур; оно могло заключать только общий совет в краткой форме, всего лишь в несколько строк, а могло быть и весьма детальным, занимая несколько страниц. В контроверсии о Попиллии, обвиняемом в убийстве Цицерона, предложено, например, следующее разделение: «Попиллий виновен в том, что убил человека, гражданина, сенатора, консула, Цицерона, своего защитника» (Контроверсии, VII, 2, 8).
Расцветкой (color) называлась образная трактовка темы, реконструкция и освещение казуса, предлагаемые мотивировки поступков и событий, позволявшие представить в благоприятном свете действия подзащитного или же, напротив, в неблагоприятном — действия его противника. Здесь, как и в реальных делах, усиленно применялась описательная амплификация и драматическая характеристика, воображаемый монолог, или диалог действующих лиц. Это было плодом фантазии декламатора: все эти подробности не были заданы условиями контроверсии, и каждый декламатор мог придумывать их по-своему. Слово color до Сенеки употреблялось нетерминологически — для обозначения общего колорита стиля, «цвета» слов, мыслей, или «окраски» речи со словом quasi (Цицерон, «Об ораторе», III, 25, 96; III, 52, 199). У Сенеки и риторов его времени это стало термином для «расцветки» уже не слов, а действия, для внесения мотивов, независимых от юридического сценария, служащих тому «неписаному праву», что, по словам Галлиона, «писаных всех вернее» (jura non scripta, sed omnibus scriptis certiora sunt — Контроверсии, I, 1, 14; IX, 5, 8).
