Значительно подробнее, чем Цицерон, разрабатывает Квинтилиан раздел о манере поведения оратора перед слушателями. Он излагает теорию жеста, мимики, осанки, правила движений плеч, рук и головы, постановки дыхания и голоса, подчеркивает важность звучания голоса, его высоты, напряженности, интонации, уделяет внимание даже виду и деталям одежды оратора (XI, 3, 1–184).

Чаще, чем Цицерон, Квинтилиан обращается к произведениям графического и пластического искусства, которые ценит с прагматической точки зрения, считая их полезными для изучения нравственной философии и риторики. Он делает интересные сопоставления истории развития и совершенствования скульптуры и живописи с историей ораторского искусства, сравнивает деятелей красноречия с ваятелями и художниками, например Лелиев, Сципионов, Катонов, Гракхов с Полигнотами и Каллонами (XII, 10, 3–10). Если Цицерон не судит упоминаемых им деятелей искусства, признавая свою некомпетентность в этой области, то Квинтилиан пытается высказать свое суждение о них, руководствуясь несколькими общими принципами, и главным из них — принципом «золотой середины»; в музыке, он, например, не одобряет размягчающих мелодий, слушание которых не рождает здоровых мыслей, и хочет, чтобы музыка, скромная и мужественная, возбуждала благородные чувства.

Можно отметить ряд других различий между Квинтилианом и Цицероном: Цицерон восхищается, например, всем римским, Квинтилиан оглядывается назад, восхищаясь достижениями прошлого поколения; выше всего он ценит Цицерона и писателей августовской эпохи: Ливия и Саллюстия в истории, Вергилия в эпосе, Вария в трагедии, Горация в сатире и лирике. И этот его выбор становится прочной традицией в системе обучения риторических школ. По-разному оценивают Квинтилиан и Цицерон греческих трагиков. Не идентичны их списки аттических ораторов, изучение которых считалось достаточной тренировкой в риторике[120].

Разнятся мнения Цицерона и Квинтилиана и в вопросе о прогрессе ораторского искусства. Цицерон в своей истории красноречия рисует картину постепенного плавного развития ораторского искусства на его пути к совершенствованию, также как искусства скульптуры и живописи. Лучшее он видит впереди, ибо «только что возникшее не может быть совершенным» («Брут», 70–72, 26–35). Квинтилиан, безусловно, поддерживает эту концепцию общего развития ораторского искусства. Однако у него гораздо отчетливее выражена концепция расцвета, упадка и возрождения красноречия. Высший расцвет его относится ко времени Цицерона, и он стремится, в противовес модному новому красноречию, восстановить старый, цицероновский идеал. «В неизменном последствии грядущих времен, что найдется совершеннее того, что уже было?» — вопрошает он (XII, 1, 21).

Убежденный сторонник классического стиля, Квинтилиан ищет в художественных совершенствах произведений классической поры законы искусства и призывает воспроизвести их. Поэтому ведущим принципом развития языка и литературы он признает принцип подражания лучшим образцам классического наследия, опираясь на которые можно сделать следующий шаг на пути совершенствования: «Прежде чем взойти на следующую ступеньку, нужно остановиться на предыдущей» (IX, 3, 55). Свой эстетический идеал Квинтилиан видит, в противоположность Цицерону, в прошлом; и тем не менее он поддерживает законы новаторства в образовании стиля, утверждая, что в искусстве возможно не только повторение, но движение вперед, что искусство речи не статично, оно развивается непрерывно в соответствии с условиями и духом своего времени, направлением общественной мысли и вкусами современников. Говоря о многообразии форм и видов искусств и произведений, Квинтилиан приходит к выводу, что все они имеют своих художников и своих почитателей, «поэтому-то до сих пор еще не было совершенного оратора; и не знаю, не следует ли того же заключить о всякой науке и искусстве, не только потому, что в одном лучше то качество, в другом иное, но и потому, что не всем одна форма нравится, отчасти по обстоятельствам места или времени, отчасти по рассуждению и вкусу каждого» (XII, 10, 2).

Квинтилиан придавал большое значение красноречию как полезному средству воспитания в духе добра и высокой нравственности, а значит считал его орудием общественного прогресса. Оно не может ни исчезнуть, ни оставаться неизменным, а будет продолжаться, развиваясь и обогащаясь, принимая все новые формы согласно требованиям своего времени, «хотя бы и не было надежды превзойти Цицерона», говорит он в своем последнем напутствии оратору (XII, 11, 30). Однако тенденция возврата к прошлому («кто, найдя лучшее, ищет иного, тот хочет худшего» — II, 15, 38) не могла способствовать развитию красноречия.

Усилия Квинтилиана, направленные к реформе красноречия путем возвращения его к классическим образцам римской прозы, а именно к цицероновским стандартам, не принесли ожидаемых результатов. Несмотря на оптимистическую настроенность Квинтилиана («и сегодня есть настоящие ораторы, которые могут соперничать с древними» — X, 1, 122) и его горячее желание сравниться со своим великим предшественником (XII, вв. 5), следовать ему он не смог и потерпел неудачу в своей попытке возродить красноречие прошлого поколения. В период империи на римской почве уже не было места для осуществления ораторского идеала Квинтилиана. Поэтому его призыв к классике не сыграл прогрессивной роли. Опора на прошлое не стимулировала дальнейшего развития литературы, обрекая ее на подражательство, на отказ от самостоятельного творчества.

Квинтилиан пытался создать свое произведение как реакцию против нового стиля красноречия в Риме, призывая возродить цицероновские нормы. Конечно, призыв к изучению Цицерона оказал свое благотворное влияние на современную ораторскую речь, что видно по стилю сочинений ученика Квинтилиана Плиния Младшего. Но в дальнейшем эта классицистическая реакция лишь способствовала утверждению в ораторском искусстве архаистического направления, возглавляемого Фронтоном, уводящего литературу от острых современных проблем назад, к прошлому.

К сожалению, мы не имеем возможности проверить, насколько теоретические положения Квинтилиана оправдывались его собственной практикой, как это сделано в главе о Цицероне. Речи Квинтилиана не сохранились, как не сохранились и другие ораторские произведения I в., с которыми их можно было бы сопоставить. Поэтому составить впечатление о практике красноречия этого времени достаточно трудно. Единственное дошедшее до нас ораторское произведение — «Панегирик императору Траяну» Плиния Младшего дает лишь весьма относительное представление о том, как претворились в практику римских ораторов теоретические постулаты Квинтилиана. Служить критерием его красноречия в силу своего претенциозного характера оно не может, скорее свидетельствуя о том, насколько безуспешной оказалась попытка Плиния, следующего советам своего учителя, воспроизвести цицероновскую манеру речи в изменившейся исторической обстановке, когда политическая роль красноречия свелась к произнесению хвалебных и увещевательных речей в честь императора.

Плиний Младший (62-ок. 114 г.) начал свою ораторскую деятельность совсем молодым, девятнадцатилетним юношей, выступая в суде центумвиров с обвинительными и защитительными речами в гражданских процессах. К сожалению, речи эти до нас не дошли, а ведь именно по ним было бы возможно проследить соотношение ораторской практики конца I в. с риторической теорией. По-видимому, Плиний оставался верен своей профессии судебного оратора до конца жизни, совмещая ее с административными обязанностями государственного деятеля, — он занимал ряд важных постов от квестора до императорского наместника в малоазийской провинции Вифинии[121]. Как представитель привилегированных слоев римского рабовладельческого общества Плиний в своей ораторской деятельности отражал интересы именно этих слоев.