— Ладно, тогда я не понимаю, почему бы нам не…

— Сомневаюсь, что кто-то будет сохранять эти билеты и оклеивать ими стены в своей спальне, — беспомощно говорю я, и Кайла реагирует так, будто я только что оскорбил ее мать.

— Прости, что? — она смотрит на меня, готовая выдать тираду, но тут ее прерывает другой голос.

— Мы вообще-то не используем бумажные билеты, — говорит Ви, судя повсему, обращаясь ко мне. При этом она не отрывается от своих дел, поэтому ситуация выглядит даже тупее, чем весь этот разговор. — Это пустая трата бумаги. Студенческая инициатива по снижению углеродного следа, — добавляет она, словно это должно меня волновать.

О, так это даже не настоящий билет? Это просто пост в Instagram? Разве среди нас нет найдется двадцати начинающих инфлюенсеров, которые могли бы легко что-то придумать? И даже начинайте про «инициативу». Это еще один случай, когда ученики в нашей школе больше беспокоятся о веганстве, нежели о стрельбе полиции.⁷⁴ Я никогда не чувствовал так остро, какого цвета у меня кожа, чем в те моменты, когда меня внезапно спрашивают, как можно стать хорошим «союзником». Э-э, может, начать с того, чтобы не называть меня «орео»⁷⁵ или не комментировать, что я говорю «как белый»? Все хотят, чтобы расизм был чем-то вроде бомбы, которую можно обезвредить, а не тем, чем он на деле является — чем-то… изменчивым. Обычно он настолько мал, что даже не стоит объяснять. И даже если бы я мог объяснить, то не стал бы, потому что никто не хочет слушать о том, как он облажался, и точка. Не говоря уже о том, как он облажался в отношении меня.

Все дело в улыбках и компромиссах, детка.

— Уверен, кто-то сможет это сделать. Маккензи, — говорю я, отвлекая ее от работы над постерами к пятничной игре. — Ты ведь сможешь что-то набросать, верно?

Ее глаза расширяются, и я думаю, что это, вероятно, означает «да». Судя по тому, что Маккензи — лейтенант Кайлы, скорее всего, она уже предлагала что-то подобное, но Кайла отвергла ее идею.

— О, — отвечает она, слегка покраснев. — Конечно. Имею в виду, я могу попробовать…

— Фу. Фу, — презрительно фыркает Кайла и уходит, оставляя меня наедине с безынициативно сидящей Ви.

— Это, — сообщаю я ей вкрадчивым тоном, — худшая работа на свете.

Она не отвечает, продолжая равнодушно щелкать мышкой.

— Надеюсь, у тебя есть для меня какие-то новости, — напоминаю я ей о нашей сделке.

— Нет, — отвечает она, делая еще пару щелчков мышкой.

— Серьезно?

— Рим не за день строился, Орсино. — Еще два щелчка.

— Ну, это отстой, — ворчу я. У нее было две недели, чтобы выяснить что-то у Оливии. Разве девушки не обсуждают такие вещи, когда ходят в туалет группами? — Я не уверен, что это равный обмен.

— Ладно. — Она безразлично смотрит на меня. — Тогда отменяй сделку.

Ви — настоящая заноза в заднице, клянусь. Я смотрю в упор, но она только самодовольно усмехается.

— У тебя сегодня хорошее настроение, — замечает она, продолжая печатать.

— Я всегда в хорошем настроении, — рявкаю я, что, кажется, вызывает у нее улыбку. — Просто… раздобудь для меня что-нибудь, ладно? Пожалуйста, я…

О, нет, ни за что. Это точно не время и не место говорить о том, как я схожу с ума, не зная, что творится в голове у Оливии. И Ви Рейес точно не та, кого волнует, как себя чувствует мое колено (а оно раздражает, как колючий ярлык на одежде).

— Забудь, — вздыхаю я и, поворачиваясь на костылях, случайно натыкаюсь на стул, ударившись больным коленом о край стола.

Из меня вырываются несколько отборных ругательств, но Ви, похоже, даже не замечает этого. В какой-то мере это странно, но, возможно, даже приятно. С одной стороны, мне не хочется, чтобы она смотрела на меня, как все остальные — словно я уже не тот, кем был раньше. С другой стороны, хочется, чтобы она хотя бы признала: если моя жизнь кажется ей легкой, это не так. Даже не знаю, что меня больше расстраивает — она или просто…все.

— Я же делаю то, что ты хотела, — напоминаю я.

— Да, свою работу, — отвечает она.

— Нет, я имею в виду…

— Я знаю, что ты имеешь в виду, — она переводит взгляд с экрана на меня. — Ты правда хочешь, чтобы я чувствовала себя виноватой? Прости, но нет. — Она поджимает губы. — Когда ты выполнишь свою часть сделки, все вернется на круги своя, и я снова буду делать все сама. Так почему мне должно быть не все равно? Вы с Оливией все уладите, ты победишь в своей «игре с мячиком»…

— О, круто, Виола, — говорю я со стоном. — Определенно, чемпионат штата называется именно так…

— …а когда я снова останусь одна с этой мисс «Социальные сети», — продолжает она невозмутимо, — где будешь ты? Не здесь. Ты не будешь меня слушать, и уж тем более не потратишь на меня время. Так что нет, — сообщает она, снова щелкая мышкой, и принтер рядом оживает. — Мне тебя не жаль.

Я уже собирался ответить, что я никогда не был таким придурком по отношению к ней, как она ко мне, но вместо этого у меня вырывается:

— А ты уверена, что для меня вообще все вернется на круги своя? Может, я просто буду вечно несчастным, — c горечью замечаю я, — и тогда твое желание сбудется.

В комнате воцаряется тишина, будто игла застряла на пластинке. Ви замирает с пальцем на кнопке мыши. Одна часть меня хочет содрогнуться от ужаса. Другая часть считает, что так первой и надо. А третья — тихая и слабая — надеется, что Ви не пытается извиниться. Ее жалость только усугубит ситуацию.

Но в конце концов она пожимает плечами:

— Ты же не умер, Орсино. Может, завтра снова станешь лидером культа качков.

Боже, она невыносима.

— Ладно, прежде всего, перестань меня так называть, — прошу я, но она игнорирует. — И знаешь что еще? — Она все еще не слушает. — Этот ваш углеродный след… Это странная тема — беспокоиться об «углеродном следе», учитывая, что среди нас нет миллиардеров с частными самолетами, — резко выпаливаю я, с яростью отодвигая стол своим костылем.

Краем глаза я замечаю, как ее губы кривятся в слабой ухмылке, но она не отвечает.

Невозможная. Невыносимая.

Но, по крайней мере, она не сделала ситуацию хуже.

Хотя то, что у нее по-прежнему нет информации об Оливии — вполне в духе Ви, но ситуация начинает все больше меня нервировать.

К концу недели другие парни уже начали устраивать громкие приглашения: один из ведущих школьного телевидения позвал свою девушку прямо на утреннем эфире. И вот начался сезон флешмобов, мучительного сочинения песен и погонь за безделушками.

Если бы мы с Оливией все еще были… Оливией и мной, я бы сделал что-нибудь грандиозное. В прошлом году каждый первокурсник подарил ей по розе в течение дня, а в конце они выстроились с ее именем на голых торсах, пока я вручал ей букет. Именно этого от меня ждут, и я знаю, что ей это нравится.

Оливия — романтик до мозга костей, она плачет в конце каждого душещипательного романа. Часть меня хочет написать ей каждый раз, когда я смотрю «Войну Терний» — ей бы понравилась сюжетная линия Лилианы и Цезарио. Это как раз в ее духе: запретная любовь по разные стороны баррикад, как у Ромео и Джульетты.

Именно поэтому, отчаявшись, я снова решаю поговорить с ней, вопреки своим обещаниям дать ей время. По счастливой случайности мне удается застать ее одну за обедом. В последнее время вокруг нее постоянно ошивается Волио, и, судя по ее лицу, ей это не особо нравится.

— Привет, — говорю я, с трудом усаживаясь за крошечный столик на улице, пытаясь не вывернуть колено в обратную сторону. Прежде чем у меня сдадут нервы, я предлагаю: — Как насчет устроить «наш день» в субботу?

— О, Джек, — Оливия на мгновение смягчается, ее взгляд становится таким, каким был раньше. — У нас давно такого не было.

«Наш день» был нашей традицией в начале отношений: мы по очереди планировали целый день, в который оба откладывали телефоны и просто проводили время вместе. Но со временем таких дней становилось все меньше: у меня начался футбол, у нее — подготовка к экзаменам, а потом она уехала почти на все лето… Однако я надеюсь, что она почувствует ностальгию и согласится.