Однако этот здоровяк не спешил вставать смирно или отдавать какие-то воинские приветствия. Скучающе поглядывая на приближающийся отряд, Тиг лишь лениво облокотился на телегу и перекинул сухую травинку из одного края рта в другой.

— Э, аскер! — Командир эскадрона окликнул солдата. — Комутан нереде?

«Аскерами» зекистанцы называли бойцов конкурирующих банд. А «комутанами» иногда — полицию. Вместо более привычного для меня обращения «начальник». Наверное, интересуется, где его командир…

Но в ответ на малопонятный вопрос Тиг молчал. Лишь продолжая презрительно щуриться в сторону конников. И таинственно улыбаться в роскошные усы.

— Хайнги биримден синиз? — Командир чуть привстал в стременах и нахмурился.

Кажется, присматривается к знакам различия, пытаясь понять, из какого Тиг подразделения…

— А? — Солдат приставил руку к уху и изобразил притворное удивление.

— Не сыйр мысын⁈ — Офицер, кажется, начинал злиться. И когда рядом с ним поравнялись остальные всадники, снова резко выкрикнул. — Кендинызи танытын!

Ну с таким требовательным видом явно приказывают представиться или объясниться… Тиг, не тяни…

— Щас будет тебе «танытын», морда басурманская… — Чуть слышно проворчал усатый здоровяк, выплюнул травинку и потянулся рукой под один из разворошённых тюков на телеге. — Только подъедь поближе…

— Бу аскер сархыс! — С этими словами один из бойцов, остановившихся рядом с командиром, кивнул на перевёрнутую бутылку возле костра. — Зафери кутлыды!

Это замечание вызвало взрыв смеха у окружающих командира солдат.

Однако сам офицер даже не улыбнулся:

— Горев басында ички мысын⁈ — Командир презрительно сплюнул и махнул в сторону ухмыляющегося Тига плёткой. — Тутукламак!

О, а вот это смешное словечко я тоже частенько слышал от своих криминальных друзей. Хотя употребляли они его обычно совсем не по весёлом поводу. А обычно тогда, когда кого-то из них всё-таки принимали в местный околоток. «Тутукламак» это «арест»… Пора!

И когда пара солдат спешилась, решительно двинувшись в сторону Тига, я понял, что он со мной согласен. Хотя здоровяк и продолжал всё так же расслабленно опираться на телегу, рука под тюком уже сжала рукоять пистолета…

— Диккат! — Когда один из суровых туранцев подошёл ближе, то схватился за рукоять своего ятагана.

И его ладонь так и осталась лежать на эфесе, когда встречный выстрел из старинного пистолета снёс ему полчерепа.

Дав таким образом сигнал к атаке, Тиг тут же нырнул под телегу — ещё до того, как наполовину обезглавленное тело рухнуло в пыль. А второго конвоира подстрелила уже Таисья:

— Н-на!

От винтовочной пули, пробившей плечо и грудь, солдат отлетел в сторону. И в это же время на остальной эскадрон, скучковавшийся на площади, с крыши дома полетел сразу десяток бутылок с высокоградусной брагой.

Огненные росчерки от подожжённых тряпок прочертили в безоблачном небе длинные дуги. И прежде чем всполошённый отряд сделал хотя бы один выстрел в сторону телеги, копыта почти всех лошадей утонули в лужах синего пламени.

Перепуганные животные тут же оглушительно заржали, почти заглушив разрозненную пальбу и грозные выкрики. Встав на дыбы, многие сбросили с себя седоков прямо в огонь.

Больше всего не повезло тем, кто оказался в центре построения. Мало того, что пропитавшееся спиртным сукно формы вспыхнуло почти сразу, так вдобавок по ним ещё и как следуем оттоптались их собственные лошади. Некоторые кони принялись паниковать, выбрасывая то передние, то задние копыта. И немедленно столкнули обратно в огонь тех, кто торопливо попытался подняться из горящих луж. И размозжили пару голов у тех, кому это всё-таки удалось.

Тем же солдатам, которые стояли по краям толпы, повезло не на много больше. Именно по ним селяне открыли прицельный огонь сквозь приоткрытые ставни разграбленного дома старосты.

Хотя промахнуться по паникующему отряду было сложно, командиру эскадрона всё-таки удалось не только остаться в седле, но и не словить ни одной пули. Скакнув вперёд, он выхватил револьвер и немедленно принялся стрелять по окнам прямо на скаку. И те кавалеристы, которых тоже ещё не успела настигнуть ни огненная вода ни пуля, последовали его примеру.

— Бёлмек!!! — Продолжая палить по окнам, командир погнал коня за останки ближайшей хаты. — Чеврелин!!!

И подчинённые, оставшиеся в седле, быстро последовали этому примеру. Те спешившиеся вояки, которым не досталось удара копытом, тоже поспешили найти укрытие.

Пламя, паника и обстрел, конечно, серьёзно проредили подразделение. Но тех, кто в итоге разбежался прочь с линии огня, ещё оставалось не меньше полусотни. Да и некоторые обгоревшие и побитые разбежавшимися конями солдаты тоже смогли добраться до спасительных углов и завалинок, стаскивая на ходу пылающие куртки.

Ответный огонь разбегающихся в стороны конников отпугнул селян, засевших у окон. Прижавшись к стене, кто-то торопливо вставлял в допотопные винтовки и пистолеты новые патроны и пули. Кто-то съёжился и зажмурился, закрываясь от щепок и глиняной крошки. А кто-то тревожно прислушивался к бешеной истерике тех солдат, которые оказались зажаты упавшими лошадьми прямо посреди огненного пруда. Судя по тому, как эти люди иногда косились в сторону старого кострища с кольями, такие звуки они слышали уже второй раз за день.

— Эй! — Таисья, укрывшаяся от ответного огня рядом со мной, вдруг стукнула меня в плечо, отвлекая от перезарядки револьвера. — Смотри!

Девчонка указала туда, где в кружке прижавшихся друг к дружке женщин, ворожея вдруг подняла взгляд к потолку. И начала что-то слабо бормотать, покачивая головой:

— Блестем… Блестем тота…

— Фрод! — Я привлёк внимание сжавшегося в углу парня, который неловко пытался справиться со своей винтовкой. — Что она говорит⁈

Пока тот попытался прислушаться к слабой речи сквозь вопли и выстрелы с улицы, Ханга снова запричитала, но уже чуть громче:

— Ата дурер ди разба талэ… ата моарта иросэ…

— Столько… Столько боли от вашчих войн… — Фродрик напряжённо нахмурился — так, словно озвучивал собственные мысли, а не переводил чужие. — Столько страданий… ненужных… нет… напрасных, во!

— Блестем… — Ворожея уже почти кричала. — Блестем тота!

— Тихо-тихо… — Сидящие рядом женщины попытались успокоить Хангу.

Но та лишь сильнее распалялась — как и орущие на улице жертвы пожара:

— Блестем ку тота! Манкатор дэ люмэ!

— Что она говорит⁈ — Таисья подползла к Фродрику и пихнула его в бок. — Ну⁈

— Проклинает весь мир… — Парень продолжал напряжённо морщить лоб. — Или нет… Проклинает всех, кто ест этот мир… Мироедов, во!

Вас, значит… Тех, кто так любит повоевать за свои интересы чужими руками… Что ж… Я могу её понять…

Через одно из окон внутрь вдруг ввалился грузный Тиг:

— Окружают! — Солдат сжимал раненое плечо. — Прижмут сейчас со всех сторон и будут ближе подбираться!

— Сильно задели? — Таисья подсела к брату и кивнула на окровавленную ладонь.

— Навылет… Минут двадцать точно буду в сознании. — Тиг нашёл глазами ворожею и кивнул в её сторону. — Ну чего она? Пророчит?

А Ханга вдруг выгнулась, задрав голову в потолок и закатив глаза. И мелко затряслась…

— Тихо… — К ней снова потянулись заботливые руки. — Успокой се!

Но я теперь уже я подполз ближе:

— Нет! Пусть говорит!

Испуганные бесаратки, похоже, поняли меня без перевода и посторонились. А ворожея продолжила завывать, иногда перекрикивая даже истерику и выстрелы с улицы:

— Кан масул интра ин кущка! Йар пичик ва данс ку люпи!

Фродрик тут же забормотал у меня над ухом:

— Когда… Когда мышчь попадёт в клетку… А кот будет танцевать с волками…

— Флор ва бе санга албастру! — Надрывный голос прорицательницы словно двоился на тонкий женский и какой-то грубый мужской. — Йар зап негра ва ингроп стау албастру!

— Цветок выпьет кровь… голубую… — Фродрик шептал мне прямо в ухо. — А снег… чщёрный… закопает звезду… Или нет… похоронит… Тоже голубую