— Так пусть его поступок не будет напрасным. Позволь мне, осмотреть тебя и понять, что случилось.

— Побойся Небес, женщина! Даже у детей пустыни лишь жена может видеть мужа без одежды!

С губ срывается тяжелый вздох. А внутри вместо уважения поднимается гнев и скопившаяся усталость. Я столько пережила и нарушила запрет мужа не для того, чтобы слушать возражения того, из-за кого все началось. Набираю побольше воздуха и перехожу на язык детей пустыни:

— Я вижу здесь не мужа, но старика, который настолько погряз в собственной слепоте, что не может осознать, когда ему желают помочь! Который отвергает саму мысль о возможном исцелении! И может быть, тайно мечтает отправиться за грань? И нарушить завет пустыни, что велит ценить жизнь превыше всего⁈

Полог снова откидывается, и Захир замирает с моим сундуком в руках, не в состоянии пройти внутрь. Кади бледнеет. Открывает и закрывает рот. Сверкает глазами.

— Отец?..

— Пошел вон! — рявкает на него старик и не сводит с меня взгляда. — Кто научил тебя нашему языку, женщина? И кто рассказал о завете пустыни?

— Тот, кто сопровождает Звездочета в его путешествиях. Тот, кто когда-то звался твоим сыном.

Сундук опускается на пол с легким звоном, Захир вскидывает на меня изумленный взгляд и уходит, едва переставляя ноги. А кади разом теряет весь свой гнев и расслабленно ложится в подушки.

— Расскажи мне о нем… Расскажи о моем сыне.

— Только если ты позволишь мне осмотреть тебя и ответишь на мои вопросы.

Он качает головой, словно не веря в происходящее, но затем кивает.

— Хорошо, женщина. Начинай…

…Фазиль аль-Гуннаши слушал пустыню. Ночью она всем казалась тихой. Но не ему. Он слышал, как вздыхают пески, нашептывая о скорой буре на востоке. Как старая песчаная змея покинула свое убежище и отправилась на охоту. Как самка огненного скорпиона ожидает появления детенышей из отложенной кладки и в нетерпении пощелкивает клешнями. Как потрескивает костер в нескольких милях к югу, и спят вокруг него люди, а их предводитель не смыкает глаз и смотрит на пламя…

Пустыня рассказывала ему обо всех своих тайнах. С самого детства выбрала его доверенным лицом среди еще шестерых братьев. И никогда он не подводил ее и не злился. Лишь однажды, когда заболел второй сын, задумался, почему ему послано такое испытание? Но и тогда решение нашлось. А вопрос остался. Он мучил Фазиля годами…

…А потом пришла болезнь. Язвы на ногах. Они чесались. И жена, самая первая, прошедшая с ним тысячи миль по пескам Великой пустыни, прикладывала к ним компрессы и составляла какие-то мази. Она хмурилась и ругалась на его беспечность. Но разве кади может заставить свой народ сидеть на месте только потому, что его отвлекает глупая зараза?

Он думал, что язвы пройдут. Но их становилось все больше и больше. Они уже плохо закрывались, компрессы и мази перестали помогать. Наверное, тогда Фазиль в первый раз усомнился в том, что правильно понимает пустыню. Правильно трактует ее волю. Но остановиться, значит, умереть. Так он считал. И вел свой народ, пока проклятая болезнь не уложила его под одеяло, приковав к одному месту надежнее цепи.

Что может быть хуже для кочевника, чем постоянство? Да, пустыня изменчива, и каждый день она другая, не похожая на себя прежнюю, но все же… Вся суть жизни в движении, а он подвел свой народ. И чувство вины тяжелым грузом легло на грудь. Пропал аппетит. Ушел сон. Осталось лишь какое-то странное забытье, в которое кади порой проваливался, и из которого все сложнее становилось возвращаться. Он знал, что скоро настанет конец, и ждал его как благословения. Как избавления от болезни, от собственной слабости, от тоски по ушедшему сыну, от вопросов без ответов…

Из забытья вырвали слова Дамата о том, что Захир уехал. О, в какой гнев впал кади. Точнее сначала испытал радость. Небывалый прилив сил от того, что у его крови все же есть приемник. Что народ его не осиротеет с его смертью. И снова будет ходить по пустыне, возглавляемый его сыном. И пусть тот молод, но Саид и Дамат не дадут ему оступиться. Поддержат, наставят, а там годы дадут мудрость.

Радость быстро сменилась злостью. Глупый мальчишка решил потратить благословение на попытку его спасти. Найти и привезти проклятого Звездочета, что однажды уже вылечил его сына, но взамен забрал другого. И пусть Баязет говорил, что уходит сам, что это — его выбор, Фазиль не верил. В сердце его затаилась боль и злоба, ненависть к Великому целителю пустыни. И его он меньше всех на свете желал видеть рядом, когда придет последний час.

Он хотел бы дать наставления сыну. Провести с ним несколько дней в пустыне. Вдвоем, если его покровительница будет благосклонна. Научить его слушать и понимать. Он хотел бы… Ах, как много он хотел бы сделать и наверняка сделал бы, если бы только узнал раньше! У них могло быть столько времени…

…А потом Захир вернулся. И привез жену аттабея Аль-Хруса.

Как порой сложна и запутанна жизнь. Правду говорят: неисповедимы пути Великой Пустыни. Кто знал много лет назад, что настырный мальчишка, имевший наглость по старому обычаю напроситься гостем к народу пустыни, сохранит свою власть столь надолго? Кто знал, что он станет не случайным попутчиком, но другом? Настоящим, из тех, что верны и справедливы, что не по возрасту мудры и понимающи.

И теперь жена такого друга спит в его шатре. Привезенная к нему без разрешения мужа и даже малейшего сопровождения кого-то из родственников. И как ему оправдаться? Как сказать, что сын его слишком молод и глуп? И слишком ценен для народа пустыни, чтобы потерять его?

Фазиль знал, что такое честь и позор. Знал, что смывают его только кровью. Знал, что сын его уже давно вырос и сам должен отвечать за свои поступки. Знал, что аттабей Аль-Хруса гневается. И гнев его безжалостен в своей слепоте. Но кто осудит мужа, чью жену похитили?..

Дурные мысли не давали кади уснуть. Ныло сердце. Зудели заживающие язвы. Эта женщина со светлыми глазами, так похожими на песок под раскаленным солнцем, сумела справиться с его недугом. Она оказалась упряма. И, видит Великая Пустыня, знала, что делать. Прошло всего две недели, а он уже снова мог ходить. Силы вернулись, как и аппетит. И что-то внутри нашептывало, что можно свернуть палатки и отправиться в путь. Пустыня огромна, а аль-Назир не станет искать их вечно. Но тогда ему останется лишь перерезать себе горло, чтобы навсегда избавиться от мук совести.

Да и женщина… Глядя ей в глаза, Фазиль чувствовал себя ребенком, впервые оказавшимся в песках в одиночестве. Он робел. И оттого начинал злиться. Казалось, что ее глазами на него смотрит сама пустыня. Что она все видит, все понимает и, если он позволит себе малодушный шаг, обязательно накажет. Жестоко.

Саид сказал, что аттабей называет свою жену Цветок пустыни, а все путешественники знают: горе тому, кто посмеет сорвать цветок, распустившийся в ночи. Страдания его будут безмерны, а гибель ужасна. И лучше вернуть цветок тому, кому он принадлежит. И заплатить цену. Справедливую.

Ждать осталось уже недолго. Завтра аттабей прибудет на стоянку…

…Утро принесло шепот ветра и шум голосов. Спорящих и в волнении забывающих о том, что стоит говорить тише.

— Я сам к нему выйду! Я похитил его жену, мне и отвечать!

— Ты продолжишь мое дело, когда меня не станет. Идти нужно мне. Пусть аттабей выпустит гнев, а там, может быть, удастся с ним поговорить.

— А если он убьет тебя⁈ Если решит, что мы действовали с твоего разрешения или по твоему приказу⁈

— А вот об этом нужно было думать раньше! Дамат, убери его с дороги, и дайте мне пройти!

— Отец, Захир столько сил отдал, чтобы вылечить тебя! Не стоит так рисковать снова, тем более что ты еще не совсем здоров.

— Вы что? Сговорились против родного отца⁈

Сердце забилось чаще, а глаза широко распахнулись от осознания: мой Лев прибыл. Он нашел стоянку народа пустыни и уже здесь. Рядом. Скоро мы встретимся. И от предвкушения стало радостно, а затем страшно.