…И взгляду его открывается комната. Светлая. Просторная. Укрытая мягкими коврами. Усыпанная подушками из гладкого шелка. Со стенами, покрытыми тончайшей росписью. Любит своих жен торговец. Заботится. Но в комнате лишь одна женщина.

Она вздрагивает, когда резко отрывается дверь. Вскидывает голову. И все, что видит хранитель Аль-Хруса — огромные распахнутые глаза цвета пустыни. В них растерянность. Удивление. А еще отражается он сам. Высокий, в белых одеждах. С решительным, суровым лицом.

Женщина медленно поднимается с пола. Даже не женщина. Девочка. Сколько ей? Тринадцать? Четырнадцать? Не больше пятнадцати. Она тонка, и даже свободная домашняя рубаха не скрывает хрупкости. Лицо ее открыто. Дома женщины его не прячут. Но Карим видит лишь глаза. Зажмуривается, словно ослепленный солнцем, разворачивается и уходит, так и не сказав ни слова…

…Из дома торговца тканями аттабей выходит задумчив и молчалив. Шариф и Мустафа пытаются поспеть за ним, но догоняют лишь на улице, где уже ждут жеребцы.

— Понравилась тебе моя невеста, Карим?

Замирает правитель Аль-Хруса, сжимает узду.

— Свадьбы не будет, — звенит голос Пустынного Льва, слышен в нем отдаленный рык.

— Что значит, не будет? — удивляется аль-Хатум, и улыбка сползает с его лица.

— Как… не будет… — шепчет торговец, прижимая руки к груди.

Взлетает в седло аль-Назир, оборачивается.

— Своей властью я запрещаю тебе, Шариф аль-Хатум, брать в жены эту девушку.

— Но почему?.. — подбегает ближе несостоявшийся жених, хватается за стремя. — Ты не можешь…

— Мой господин, чем мы вас прогневили⁈ — голосит торговец. — Кто возьмет мою дочь в жены после такого позора⁈

— Я сам на ней женюсь, — падают слова как камни, заставляют умолкнуть обоих мужчин. — У тебя, мой друг, уже есть две жены. Третью найти будет не так сложно. А ты, почтенный Мустафа, жди сватов на днях.

Опускаются руки у Шарифа, замирает пораженный старик с открытым ртом, а вороной жеребец уже несет хозяина прочь по улице, поднимая клубы пыли…

…Вечером, когда солнце уходит, и на улицы города снисходит благодатная прохлада, жители Аль-Хруса покидают дома. Кто-то располагается в саду, кто-то на крыше, а кто-то отправляется в гости.

Карим переступил порог, отделяющий женскую половину его дома от мужской. Комнаты здесь были еще роскошнее, чем у торговца. Алые ковры, шелковые драпировки, изящные кувшины с благовониями. И все только для одной женщины, обернувшейся на звук открываемой двери.

— Мой сын решил почтить меня своим вниманием, — Зейнаб аль-Назир, старшая сестра покойного шейха и вдова его военачальника, отложила в сторону вышивку и поднялась навстречу сыну. — Сегодня во истину хороший вечер…

— Я пришел сказать, что нашел невесту, — Карим отошел в сторону, уклоняясь от объятий матери.

— Великие Небеса услышали мои молитвы! — женщина прижала руки к груди. — Наконец, у меня появятся внуки! Кто она? Чьих кровей? Когда ты отправишь сватов? Ты, конечно, попросишь своего дядю, почтенного Джабаля аль-Назир, оказать тебе такую честь. А свадьба… Когда будет свадьба?

Она была готова говорить о предстоящих хлопотах бесконечно, исподволь диктуя свое мнение по каждому вопросу. Ответы ее интересовали мало. В представлении Зейнаб только ее мнение имело значение.

— Она — младшая дочь торговца тканями, — аттабей заставил мать умолкнуть. — И еще сегодня утром являлась невестой Шарифа, но я запретил ему жениться. А сейчас весь Аль-Хрус наверняка обсуждает мой поступок. Но это неважно. Я женюсь. И да, уверен, что дядя с удовольствием окажет мне честь, став сватом.

Он повернулся, чтобы уйти.

— Карим! Как ты мог…

— Меня не интересует твое мнение, мама. Я лишь хотел, чтобы ты узнала новости от меня, а не от слуг. Доброй ночи.

Аттабей ушел, не слушая раздавшиеся за спиной причитания. Он не привык оправдываться или объяснять свои решения. Да и как объяснить то, что и сам Карим не мог понять?

Он помнил глаза девушки. Светлые, как пески под раскаленным солнцем. Помнил тонкую фигурку. И знал, что его близкий друг не ласков с женщинами. Что первая его жена умерла слишком рано, а вторая часто болела. До него доходили слухи о жестокости Шарифа, но не дело вмешиваться в чужую семью. Указывать, что правильно, а что нет. Однако… от мыслей о том, что та девушка окажется в руках его друга, Пустынный Лев начинал злиться. И гнев его был таков, что с трудом хватило сил уехать, и не забрать невесту с собой…

…Джабаль аль-Назир ответил на просьбу согласием. Его порядком удивило поспешное и совершенно неожиданное сватовство племянника, но он не сказал ни слова против. Знал, что Карим слишком уж похож на его покойного брата. Если захочет чего-то, уже не отговорить. Да и зачем? Мужчине в тридцать давно положено быть женатым. Будь жив Арджан, устроил бы счастье сына, но погиб… Сгинул в пустыне вместе с шейхом. А потом началось такое, что Кариму стало не до поисков жены.

В дом торговца тканями Джабаль прибыл вместе с сыновьями. Осмотрелся. Огладил бороду. Усмехнулся, представляя, как гневается в своих покоях Зейнаб аль-Назир. Гордая женщина, воспитанная в роскоши и никогда не знавшая отказа. Ей, дочери шейха, как смириться, что сын приведет в дом простолюдинку? Да еще и не просватанную в таком-то возрасте.

Невест в Аль-Хрусе, да и других ближайших городах, начинали выбирать еще лет с девяти. И к двенадцати почти все обзаводились женихами. Свадьбу играли позже, когда девочка входила в пору девичества. И то, что до пятнадцати лет избранница Карима не обзавелась женихом, говорило о многом. В первую очередь о малом приданом, и не в последнюю о том, что девочку сочли непригодной… Некая женщина высказала свое мнение, а остальные подхватили. Сплетни по городу разносятся быстро, и вот уже нет желающих заполучить невесту с такой репутацией. Неудивительно, что почтенный Мустафа согласился, когда посватался Шариф.

Джабаль ни словом не обмолвился о своих подозрениях. Вежливо и в полном соответствии с традицией обговорил с отцом невесты все тонкости. От размера выкупа, который аттабей предложил за девушку, у Мустафы округлились глаза, но старый торговец справился с собой. Вряд ли аль-Хатум предлагал даже половину. Зная, что на товар нет спроса, он никогда не стал бы переплачивать, а вот Карим был щедр.

— Мой племянник желает, чтобы обряд никах состоялся как можно скорее. Твоя дочь давно вошла в пору девичества, и нет смысла ждать.

— Но сейчас я готовлю свадьбу старшей дочери и никак не готов, чтобы…

— Аттабей предвидел твои затруднения, почтенный торговец, — Джабаль сделал жест старшему сыну, который взял один из свертков, привезенный из дома Карима, — и шлет дары своей невесте. Тебе не придется много тратить на эту свадьбу.

Раскрылся сверток. Покатилось по полу черное полотно с золотой нитью. Такое тонкое, что его можно протянуть сквозь кольцо на мизинце девушки. В самый раз для свадебного наряда. Для избранницы хранителя Аль-Хруса.

Подал еще один знак Джабаль, и средний сын поставил перед торговцем шкатулку с украшениями. Золотые цепочки, браслеты, серьги…

— Мой племянник сказал, что золотые топазы подойдут твоей дочери.

Горят желтые камни, отражаются в них солнечные лучи. Светом наполняется комната. Блестят глаза почтенного Мустафы, качает он головой, не веря в такое счастье. Не о себе думает, о дочери. О том, как повезло ей подняться так высоко всего за один день. И тревога сжимает его сердце. Чем выше поднимешься, тем больнее падать…

— Думаю, обряд можно провести через два месяца, — с неохотой говорит он. — Лучшие портные как раз успеют сшить наряд, подходящий случаю.

— Месяц, — возражает Джабаль. — Все портные в городе отложат заказы, чтобы сшить наряд для невесты аттабея. А мой племянник не хочет ждать.

— Шесть недель, — непреклонно отвечает Мустафа, — меньше будет выглядеть неприлично, будут говорить… А я не желаю сплетен о моей дочери.