— Шесть недель, — кивает старый аль-Назир. — И смотрины через неделю. Аттабей хочет встретиться с невестой.

С тяжелым сердцем соглашается торговец. Улыбается Джабаль, оглаживая бороду. Племянник будет доволен…

…До смотрин время тянется вечность. Обижен Шариф и не заглядывает в гости. Злится на женской половине мать. Готовятся слуги. Шумит Аль-Хрус. На базаре все разговоры только о свадьбе аттабея, все мысли только о ней. Все хотят узнать про невесту. И слухи рождаются один невероятнее другого.

— Говорят, что ты был повенчан с нею с детства, но не мог жениться, соблюдая какой-то обет, — дядя полулежит на подушках и курит кальян. — Поэтому и не посватался раньше Шарифа.

— Глупости, — отмахивается Карим, вдыхая ароматный дым.

— Глупости, но людям нужно о чем-то говорить. А ты слишком долго оставался холост…

В устах старого аль-Назира упрек не звучит обидно. Да, он долго оставался один. И тому были причины.

— Отец нашел мне невесту, — неохотно говорит аттабей, разглядывая узоры на стене. — Заключил предварительный договор, я должен был отправиться на смотрины, но он пропал. Договор посчитали расторгнутым, и моей невесте быстро наши другого жениха. Никто ведь не верил, что все получится.

Девять лет назад он и сам не верил, что сможет удержать город на краю войны. Договориться с другими шейхами. Сохранить власть и торговые пути. Без них Аль-Хрус долго бы не прожил. Но все получилось. И до сих пор казалось ему самому сказкой.

— Ты мог взять любую после того, как наступил мир, но не стал…

Внимательный взгляд у старого Джабаля. Прячется в нем мудрость, которая приходит только с возрастом. Не спрашивает он, но ждет. Знает, что нельзя торопить Пустынного Льва. Он говорит только тогда, когда захочет.

— В детстве я часто болел. Однажды мать пригласила звездочета. По дате и времени рождения он мог рассказать все о жизни человека. И мне он предсказал много побед, много славы, и короткую жизнь. Четыре десятка лет, и три из них уже прожиты.

— Звездочет мог ошибиться.

— Мог. Но хотел бы ты оставить своих жен вдовами, а сыновей сиротами?

Молчит дядя, выдыхает ароматный дым, гладит седую бороду. Звездочеты ошибаются редко, а тот, кого пригласила Зейнаб аль-Назир, наверняка являлся лучшим, другого дочь шейха не признавала.

— Так почему же ты решил жениться на той девочке?

Хмурится Пустынный Лев. Темнеет лицом. Не знает ответа. Или впервые в жизни боится?..

…А в день смотрин он встречается с невестой. Ее мать сидит в стороне с закрытым лицом и, кажется, даже не смотрит в сторону дочери. А она боится поднять на него глаза и в абайе кажется еще меньше и тоньше, чем в прошлый раз.

— Посмотри на меня.

Лев не умеет просить, и с губ срывается приказ. Но девушка поднимает глаза. Светло-карие, но такие чистые, что смотреть в них хочется вечность. В них все еще растерянность. И удивление. Смущение. И страх…

Хмурится аттабей. Сжимает губы. Кому нужна жена, которая боится мужа? Окидывает невесту взглядом. И замечает, как та прячет кисти рук в рукава. Слишком уж поспешно…

— Покажи.

Снова приказ, и она медлит. Опускает взгляд. Ему нельзя касаться невесты до свадьбы, иначе все было бы проще. И Карим вздыхает. Усмиряет крутой свой нрав, не терпящий неповиновения.

— Жена должна слушаться мужа и доверять ему больше чем себе, — говорить приходится мягче, но терпение вознаграждается.

Девушка медленно поднимает руки, и черная ткань соскальзывает с запястий, обнажая темные следы на тонкой коже. Синяки. Свежие. Вряд ли им больше недели, а значит, кто-то посмел поднять руку на его невесту.

— Кто? — голос звучит тихо, но она сжимается. Вздрагивает. Втягивает голову в плечи. Смотрит из-под бровей.

И по страху в глазах, по тихому вздоху от сидящей в углу женщины он понимает. Младшая дочь. Единственная от третьей жены. Выйдет замуж раньше старших сестер. За правителя города. Женщины мстительны. И жестоки. Завистливы. И вряд ли раньше девушку любили дома, а уж теперь…

— Я поговорю с твоим отцом. — Кто, как не хозяин дома должен разобраться со своими женщинами? — Подобное больше не должно повторяться. Никто не поднимет руку на жену аттабея.

Страх уходит, девушка выпрямляется, а ее глаза становятся еще светлее. И снова вспоминается песок под палящим солнцем. Все же не зря он выбрал для нее золотые топазы…

…Время идет. Шепчет песок пустыни. Гудит белокаменный город. Ждет назначенного часа. Примирились аттабей и Шариф аль-Хатум, забыла злость на сына дочь шейха, шьется наряд для невесты, готовится свадебный пир, собираются гости на торжество.

В назначенный день, ровно шесть недель спустя после сватовства, в дом торговца приходит мулла. Приезжает аттабей с дядей и его сыновьями. Занимают они места в отведенной комнате, где ждут их братья невесты. Почтенный Мустафа приводит дочь для проведения обряда никах.

Замолкают гости. Жених и невеста сидят напротив друг друга. Читает мулла заповеди о семейной жизни. И не смеют прервать его…

…Карим не слышал, что говорил мулла. Смотрел на невесту. Она была красива. Каждая девушка красива в день своей свадьбы. Но дочь торговца казалась особенной. Чем? Светлыми ли глазами? Хрупкой ли фигуркой, скрытой под черным шелком? Или улыбкой, что пряталась в уголках губ? Ее лицо останется открытым лишь дома, затем его укроют густой вуалью, и он снова сможет увидеть ее лишь поздней ночью.

Она улыбалась. И не прятала руки. Не сжималась. И не втягивала голову в плечи. И выглядела так, что аттабей впервые испытывал странное волнение. Сердце ли чаще застучало в груди? Или дыхание застряло в горле? Отчего ему хотелось сохранить эту улыбку? И этот взгляд, наполненный робкой радостью и надеждой?

Когда мулла закончил читать, он надел на палец невесты простое серебряное кольцо. И она сделала тоже. Ее пальцы оказались тонкими. Горячими. И нежными. Они не дрожали. И кольца оделись легко, что считали хорошей приметой.

Он поднялся и помог встать жене. Она едва доставала макушкой ему до плеча. И смотрела снизу вверх. Но совершенно без страха. И в груди вдруг потеплело. Словно там что-то пробудилось. Что-то совершенно ему незнакомое…

…Дорогу до собственного дома и свадебный пир аттабей не запомнил. Его поздравляли. Дарили подарки. Был среди гостей и Шариф, смеялся и шутил, как и раньше. Улыбался дядя, сверкая мудрыми глазами. Присутствовала на женской половине мать, не посмевшая устроить скандал и испортить праздник. Но мысли Карима блуждали далеко от веселья.

Он думал о невесте. О горячих пальцах, о золотых глазах, похожих на пески пустыни, и внутри росло чувство, заставлявшее его волноваться все больше. И ждать окончания праздника.

Почтенный Джабаль аль-Назир понял настроение племянника.

— Не пора ли нам отпустить молодых? — произнес он, привлекая внимание соседей. — Наш аттабей долго искал себе супругу, жестоко заставлять его ждать дольше.

— Но разве еще не рано? — попытался возразить Мустафа.

Но другие гости поддержали аль-Назира, праздновать свадьбу без тяжелого взгляда хозяина намного лучше. И Пустынный Лев направился на женскую половину, чтобы забрать невесту…

…Прохладна ночь пустыни. Остывает горячий песок. Вылезают из нор звери. Выходит на небо луна. Освещает призрачным светом белокаменный город. Создает загадки. И покровительствует любви. В спальне аттабея ждет молодая невеста. Женщины ее дома помогают ей раздеться и оставляют в одиночестве. И вскоре приходит жених…

…Она ждала. В одной только нижней рубашке. Такая маленькая и хрупкая, что сердце сжалось. Захотелось укрыть ее и спрятать. Запереть, скрыв от всего мира.

Карим приблизился и осторожно коснулся плеча жены. Она запрокинула голову, заглядывая ему в глаза. В свете луны, ее глаза блестели. Но разглядеть их выражение не получалось. Страх ли там? Смущение? Что она чувствует, покинув родной дом и оказавшись наедине с чужим мужчиной? И почему никогда раньше он не думал о таком?