Обессиленные, но не утратившие свой пыл, мы с Дубицким улеглись спать на нашу большую кровать рядом с мирно почивающим князем Черкесовым. Его грудь мирно вздымалась и опускалась, чело было прохладным, когда я положила ладонь, чтобы проверить, есть ли у него жар, и убедилась, что его жизни ничего не угрожает. Я сама не заметила, как провалилась в глубокий сон, охвативший меня после всех треволнений и любовных экзерсисов прошедшего дня.

За окном нашего шале бушевала дикая буря, рыдающая и хохочущая, как стая безумных адских демонов, а в камине потрескивал огонь, дарящий благодатное тепло. Рядом со мной спал любимый человек, подаривший мне самое великое наслаждение в моей жизни. И мужчина, который рискуя собственной жизнью спас меня от дикого зверя, вступив с ним в неравную схватку, и выиграв её.

Сумею ли я быть благодарной и отплатить ему той же монетой? Метель за окнами не утихала, и я понимала, что в наших местах в это время года она может затянуться на долгие дни. А в такую погоду отправлять за нами поисковую экспедицию было бы сущим самоубийством. Удалось ли моей Малинке найти путь домой? И если так, что должны были подумать мои домочадцы, увидев кобылку, всю в крови и без своей хозяйки?

Поэтому мне оставалось только отдаться на волю Господа и продолжать жить одним днём в нашем затерянном охотничьем домике, благо, что в сундуках мы нашли съестные припасы на подобный случай.

В комнате было совсем темно, и угли алыми рубинами догорали в камине, когда я проснулась от странного чувства. Я лежала в кромешной темноте, и моё обнажённое тело гладили и ласкали чьи-то руки.

Сначала я было решила, что это проснулся князь Дубицкий и пожелал продолжить нашу любовную игру, которую мы начали с ним накануне, и моё тело с радостью отозвалось на его призыв, я прижалась к нему и поцеловала прямо в уста.

— Любимый, — еле слышно, чтобы не разбудить спящего Черкесова, прошептала я, и тут вдруг к своему вящему ужасу и смущению поняла, что это и был князь Черкесов, настойчиво исследующий моё нагое тело под ворохом покрывал. Это его гигантский жезл уже упирался в моё бедро, обжигая его своим огнём, и это он ответил мне в темноте:

— Ах, сударыня, как быстро всё же вы решились меня отблагодарить…

И его рука уже дерзко раздвинула мои ножки, пробираясь во влажное и пульсирующее углубление между ними. А уста накрыли мои страстным и властным поцелуем, не дав мне возможности промолвить и слово в ответ.

Я лежала, прижатая к простыням его сильным гибким телом, словно это не его ранил накануне дикий зверь, и язык князя ворвался в мой ротик, сплетясь с моим в яростной схватке, пока его рука решительно раздвинула мои бёдра, чтобы направить в меня свой победоносный клинок. У меня захватило дух, когда он страстно ворвался в меня, и я издала слабый стон, почувствовав, как меня словно всю разрывает изнутри от сладкой боли.

— О, мадам… Моя Кати… — простонал в ответ Черкесов, не выпуская меня из своего сладостного плена и продолжая вбивать в меня свой восхитительный поршень.

Всё глубже, всё глубже, всё глубже, пока я не почувствовала приближение волшебной волны наслаждения, подобную той, что я уже пережила не раз со своим любимым князем накануне.

Но тут странная мысль пронзила меня: что я сейчас делаю, как не предаю свою любовь к Дубицкому, которую уже успела подарить ему? Что я делаю, принимая и страстно отвечая на ласки второго моего спасителя, сама крепко обхватив его попку своими ножками и прижимая его к себе, не отпуская его и на вершок? Что делает моё тело, пульсируя в сладких муках, и мои губы, шепчущие словно в горячечном бреду:

— Любимый…

И словно подстёгиваемый моим невольно вырвавшимся у меня признанием, Черкесов усилил свой напор, доводя меня до настоящего исступления, пока я, не в силах сдержаться, начала громко стонать и кричать от наслаждения, кусая его за пальцы, которые он вложил мне в ротик.

— Тише, тише, моя милая Кати, — ласково бормотал он, заканчивая свой маленький победоносный поход, пока тёплая струя драгоценного семени не наполнила моё лоно до краёв.

Я задрала высоко свои ножки, прижимая колени к грудям, пока князь продолжал поглаживать мои складочки своим фаллосом. И ощущая всю мягкость на своей коже, я испытывала не меньшее удовольствие, чем то, когда он покорял меня изнутри.

— А это французы называют маленькой смертью, — вдруг произнёс князь Черкесов, наклоняясь к моему лицу и целуя меня прямо в веки.

Я даже на какое-то время забыла, что мы были в постели не одни, и что рядом спал мой любимый. Я повернула голову в сторону князя Дубицкого, чтобы убедиться, что я не разбудила его своими громкими криками, но, к своему ужасу, встретила его пылающий взгляд, словно прожигающий меня насквозь.

— Любимый! — вырвалось у меня, когда я поняла, что всё это время он не спал, а наблюдал за нами.

— Любите ли вы меня сударыня? — спросил он грозно, привставая со своего ложа, и я, в порыве страсти кинулась ему на грудь, восклицая:

— О да, князь! Всем своим сердцем! — и мои губы поцеловали его горячим поцелуем. — Как я могу не любить вас? — чуть ли не со слезами в голосе вскричала я. — Как я не могу любить это божество, которым вы обладаете? — и мои руки схватили его прекрасный фаллос, который, о чудо, снова стал увеличиваться и расти, как по волшебству.

И, не удержавшись, я снова припала к его мужскому достоинству страстным и нежным поцелуем, не в силах оторвать от него уста. В моём теле появились словно два органа, дарящих мне наслаждение, о котором я доселе и не подозревала: моё лоно, увенчанное женским маленьким фаллосом, как его называют французы, и мой ротик, в котором, казалось, выросли новые сосочки, чтобы вбирать и обволакивать собой мужской жезл.

И пока я ласкала и ублажала Дубицкого язычком, который порхал крыльями бабочки вокруг его княжеского скипетра, я вдруг неожиданно почувствовала, как Черкесов ворвался в мои врата сзади, словно оседлав меня, как норовистую кобылку. Теперь вместо одного, у меня было целых два источника бесконечного удовольствия, которые неутомимо обрабатывали мои две дырочки, как жнецы — своё поле. И чем глубже пронзал меня жезл Дубицкого, тем глубже я ощущала в себе фаллос Черкесова, крепко сжимающего мои лягви и не давая мне вырваться на свободу, которой я и не желала, пребывая в сладостном плену двух мужчин, которых я полюбила всей своей душой…

За окном выла, не переставая, вьюга, а мы втроём с моими сердечными друзьями любили друг друга или, как говорят французы: faire d’amour — занимались любовью. До этого дня я и вообразить себе даже не могла, что любовь — это не только бесконечная мука и скука, как случилось у меня в браке, но и бесконечная радость и наслаждение от обладания друг другом.

Двое самых изысканных и желанных кавалера нашего государства нашли во мне свою страсть и призвание, и я с не меньшим пылом отдавала им всю себя без остатка. Ведь это самое меньшее, что я могла для них сделать за спасение своей души и жизни. И если в первые минуты я опасалась, что одновременное обладание мною раззадорит в них дух соперничества, и они не смогут поделить меня между собой, наше восхитительное утро, когда я всячески ласкала князя Дубицкого своим ротиком, а в это время Черкесов распечатывал мою заднюю дверцу, смогло примирить двух моих любимых мужчин друг с другом.

Ведь тогда им стало совершенно очевидно, что я безраздельно принадлежу им обоим без остатка, и смогу ублажить сразу двоих, не вызывая излишней ревности. Часы в маленьком шале перетекали в дни, а мы так и не могли насытиться сполна друг другом. Стоило только князю Черкесову улечься на нашем ложе, пристраивая меня сверху на свой алый жезл, как и князь Дубицкий мгновенно вспыхивал страстью и победоносно входил в меня сзади, ещё в одно волшебное отверстие для наслаждений, которое я открыла для себя.