— И кто ж ее такую сочинил? — поморщившись, спросил Горан.

— Вилы, — усмехнулся Кайлен. — Точнее, жители холмов, на их собственном языке — эс ши. Липовцы привыкли всех подряд вилами звать, но это не очень верно. Как все вышло — долгая история, у нас сейчас на такие времени нету. А если покороче рассказывать, то в давние времена люди настолько часто злоупотребляли сильной магией, что другие люди, священники и монахи Церкви Создателя, объявили любое колдовство преступлением и начали на них охоту. Про это ты, может, и знаешь… не великая тайна, события известные. Ну, а каков бывает человеческий суд, особенно в запале гнева, знаешь тем более. Когда перебили, вместе с виновными, еще и множество невиновных, жители холмов придумали Пакт, тот самый колдовской договор. И заставили его подписать всех сильных колдунов и всех нелюдей, живущих среди людей. И человеческая война против колдунов через некоторое время затихла сама собой. Потому что люди решили, что сильные и опасные колдуны закончились. А они просто спрятались.

— А с теми, кто все-таки был виновен, что стало?

— По-разному… Кто-то Пакт отказался подписать — и его убили на месте: суровые времена, суровые решения. Кто-то спрятался и его потом нашли либо человеческие охотники на ведьм, либо надзиратели Пакта. И все равно убили, разумеется. Одним словом, сейчас ни одного сильного колдуна, не подписавшего Пакт, не существует. А за теми, кто подписал, внимательно следят.

— Может, оно и к лучшему…

— А может, и нет. Но для таких философских разговоров сейчас точно не время.

— Я подпишу. Пакт, — серьезно пообещал Горан. — Уж как-нибудь не проболтаюсь, хоть и сболтнул про нож. Вы же про это печетесь?

— Не только. Даже когда я тебе все подробности про себя расскажу и то, что тебе обязательно нужно понимать, у тебя знаний станет намного больше, чем у обычного колдуна. Серьезных и опасных. Больше знаний — больше ответственности. Ну да это тебе объяснять не нужно, мы еще на ноже все выяснили…

— Да уж справлюсь, взрослый же человек. Чего вы так переживаете?

— Свойство характера у меня такое, переживать, — проворчал Кайлен. — Ты не знаешь пока толком, с чем тебе дело иметь придется. А я — знаю очень хорошо.

— И поэтому Василю и Санду чуть руки не оторвали, — усмехнувшись, вывел Горан, — чтоб не совали их в то самое запретное знание. Я понимаю, правда.

— Вот же нашел инат на инат у двух липовцев, — проворчал Кайлен.

Кузнец тихо засмеялся. Совершенно не переводимое ни на один другой язык липовское словечко «инат» означало невообразимую твердолобость, заставляющую идти на принцип. И упираться на этом пути до последнего, хуже барана. Так что выяснять, есть ли у Кайлена повод для беспокойства или Горан замечательно справится, они тут могли продолжать не то что до ночи, а до самой двенадцатой ночи, пока Святки не кончатся.

— Вы первый уступите, — улыбаясь, сказал Горан. — Вы намного меньше, чем я, липовец.

— Как ты догадался-то? — наконец решил спросить Кайлен, когда самое важное уже было проговорено.

— Я, уж извините, в окно случайно выглянул и увидал, как вы амулет закапываете… А потом остальное сложил один к одному: как вы от небесного железа подальше держались, как в кузницу зашли только с моего разрешения да насколько хорошо вилу понимаете… будто она вам родня.

— Не родня, — возразил Кайлен. — Совсем другое существо. Родня мне, кроме жителей холмов, только люди. Я все же на три четверти человек. А матушка моя — наполовину.

— Мария тоже не знает, — сообразил Горан. — Потому что про нее вы еще пуще, чем про меня, переживаете.

— Даже Ионел не знает, хоть и помогает мне постоянно в делах, — подтвердил Кайлен. — Люди сами должны к этому приходить, когда захотели о колдовстве больше узнать. А не из-за того, что со мной связались, а я такой уродился, что просто знать обо мне больше — уже под Пакт попасть.

— Сдается мне, вы здесь вовсе не с той стороны думаете…

— А с какой, по-твоему, надо?

— С такой, что Мария вас любит. И брат ее — тоже. А в том, чтоб не знать про того, кто тебе дорог, настолько важного — ничего хорошего нет. И всегда дурно заканчивается.

— Ты ей расскажешь, — заключил Кайлен. — Еще до свадьбы.

— Но не раньше вас. Не решитесь рассказать — силком перед свадьбой к Марии притащу сознаваться. Но лучше бы вы сами, конечно…

Кайлен немного помолчал, уставившись на снег. Ковырнул его носком сапога, размышляя, а потом решил:

— Из леса вернемся — расскажу. Потому что ты прав. И вчера был прав, когда меня к Марии спроваживал. Это дурная гордость, даже самонадеянность — считать, что я-то с любыми трудностями и сложностями справлюсь, а вокруг все такие хрупкие и беречь их надо… И разбираться со всем нужно самостоятельно, молча стиснув зубы и никому ничего не рассказывая.

— Дело говорите, — одобрил кузнец.

— Спасибо, — Кайлен задумчиво посмотрел вдаль, где маячили на краю деревни макушки деревьев у входа в лес. — Ты, Горан, очень хорошо запомни, что я это понял — все, что тебе сейчас сказал про самонадеянность. И что бы там в лесу ни происходило, сразу вспоминай, что я понял.

— Вы чего задумали? —тут же испугался Горан.

— Вилу я успокоить задумал, и ты это прекрасно знаешь, — буркнул Кайлен. — Но я же не зря сказал, что крылья ей буду сам возвращать. Потому что есть вещи, которые из всех вас действительно могу только я, и вы там ничего сделать не сможете — даже так, как на Плугошоруле. Поэтому держи, пожалуйста, в уме, что я не собираюсь сам-один лезть туда, где могу о помощи попросить. Если не попросил, значит, помочь сейчас нечем и всем нужно в сторонке постоять: и тебе, и Марии, и остальным. И следи, чтобы все стояли, как положено. Иначе это будет уже ваша самонадеянность, которая дурно закончится. Может, даже хуже, чем у Санду.

— Приблизительно здесь, — сообщил Шандор, остановившись среди деревьев, совершенно ничем не отличимых от других деревьев, мимо которых они прошли. — Но следа я не вижу, потому и приблизительно.

— Значит, мы сейчас разделимся и пойдем его искать, — постановил Кайлен. — Вы втроем идете туда, а мы с капитаном — вон туда. Ищете след того, как волокли Космина, или самого Космина, или вилу. Не забывайте смотреть наверх: она вполне могла его на дерево затащить. Но сами его не трогайте ни в коем случае, зовите меня.

Великолепной идеей о том, как подавать сигналы в лесу, осенился Фаркаш: немного поспрашивав у деревенских, они обзавелись горстью манков на вальдшнепа. Поскольку посреди зимнего леса в Сарматских горах никаких вальдшнепов быть не могло, звук для подачи сигнала подходил идеально. А слышно манок было довольно далеко.

Так что сейчас Горан проверил свой манок, висящий на шее на шнурке, вместе с амулетом, кивнул и, взяв Марию за руку, направился вместе с ней и с Ионелом в указанном Кайленом направлении. А они с Шандором пошли в другую сторону. И как только перестали видеть остальных за деревьями, Кайлен сказал:

— Ну все, можешь перекидываться. И будем с тобой тоже в разные стороны расходиться. Я налево пойду.

Ни слова вранья, как обычно: Кайлен просто не сказал, что уже прекрасно чует вилу. И точно знает, что ему именно налево. Конечно, скорее всего, Горан вспомнит их разговор и послушает Кайлена, а Шандор, скорее всего, и так прекрасно сообразит, что происходит. Но лучше, чтобы они были подальше. Чтобы наверняка. Потому что если нарушить ритуал, плохо будет всем, а хорошо — никому.

Кайлен, не сходя с места, дождался, пока Шандор стремительной серой тенью тоже скроется вдалеке, а потом развернулся и пошел налево. Он уже успел приметить там просвет между деревьями и надеялся, что место окажется подходящим.

— Сойдет, — решил Кайлен вслух, оглядев небольшую узкую поляну, вытянутую, как веретено. Он вышел на нее с одного конца и пошел на середину, на самую широкую и открытую точку. Медитативно, медленно, четко соблюдая ритм шагов, хрустящих по снегу, чтобы не сбиваться с той максимальной остроты кэтаби, которую он сейчас ощущал.