— Вы не заболели, господин Кайлен? — обеспокоенно спросил Ионел, когда Берта ушла на кухню делать кофе и они остались в книжной лавке вдвоем.

— Нет, — ответил Кайлен и плюхнулся в кресло, откинув голову на спинку и прикрыв глаза. — Я вчера слишком бурно веселился…

— Голова болит? — понимающе спросил Ионел, усевшись в кресло напротив.

— А-ага. И веселье не совсем задалось… Впрочем, не важно. Рассказывай, что у тебя там. Ты же не просто так в гости прямо с утра зашел.

— Может, я попозже, когда вам получше станет?.. — заботливо предложил Ионел.

— Рассказывай давай, а то пока мне получше станет, я успею скончаться от любопытства. В жутких мучениях.

— Кхм, — Ионел замялся, кашлянув в кулак, а потом выпалил: — Беда у нас в деревне!

— Мария в порядке? — тут же обеспокоился Кайлен, даже один глаз открыл и слегка приподнял голову.

— В полном порядке они, и Мария, и бабка, — заверил Ионел. — Это со средним сыном мельника беда… задрали его.

— Судя по всему, не волки, раз ты ко мне пришел.

— Бабка говорит, не волки. И не стрыгой. Она смотреть ходила нынче спозаранку, сразу как его нашли. Посмотрела, вернулась и велела мне сразу к вам ехать, мол, для господина Кайлена это дело, он разберется… Вот я и приехал.

— Мне же вечером к бургомистру, — Кайлен недовольно скривился. Зимние торжества всегда представляли собой бесконечную череду приемов и визитов, начинавшихся в холмах за три дня до Солнцестояния, продолжавшихся среди людей, потом снова в холмах, потом как придется… Праздничного настроения, которое он по неведомой причине потерял вчера, все еще не было, а официальный визит к бургомистру, вместе со всеми лучшими людьми города, был самым нудным в его йольском списке. Если только там вдруг не находился какой-нибудь клиент с какой-нибудь работой. Или, на худой конец, какая-нибудь достаточно приятная светская красотка, жаждущая развлечений с одним из главных бабников Кронебурга, то есть, с Кайленом. — Хотя знаешь что, Ионел?.. Шел бы он у курац, этот бургомистр, напишу ему письмо с извинениями, мол, я в отъезде по срочному делу и почтить визитом никак не смогу… Что будет чистой правдой. Ты сам приехал?

— Не, с деревенскими, которые на праздничную ярмарку в город собрались.

— Вот и отлично, значит, возьмем самоходку. Осталось только уговорить на нее капитана Фаркаша, который новомодную технику терпеть не может… Надеюсь, он уже проснулся и бодр, в конце концов, он вчера намного меньше пил… вроде бы.

Ионел сейчас наверняка представил себе какую-нибудь праздничную встречу городской полиции, на которую позвали и Кайлена заодно. Поскольку Ионел не подписывал Пакт, о холмах и их жителях он не имел ни малейшего понятия. Хотя отчасти такую версию можно было бы счесть правдивой: на праздники в холмах собирался Надзор в полном составе, не только из Кронебурга, со всего Семиграда. Тоже своеобразная полиция, только надзирающая не за человеческими преступниками, а за Пактом.

Шандор Фаркаш очень ценил эту возможность увидеться, поговорить, поделиться опытом — и выпить, конечно, как без этого — с другими эйрами Надзора. Но всегда находился в сложном поиске той грани, за которой формальные ритуальные праздничные торжества перетекали в совершенно неформальную, хотя все еще ритуальную и праздничную, пьянку с оргией. И неизменно нужный момент упускал, а потом еще долго ругался на развратные традиции, которые царят что при зимнем, что при летнем дворе.

Кайлен даже пытался ему однажды объяснить, как именно действует магия плодородия у жителей холмов, про соответствующие ритуалы и про то, почему из-за этого все праздники в холмах в конечном счете выглядят именно так. Но помогло не очень. Видимо, потому, что объяснения Кайлена ничуть не убавляли поток любопытных женщин — вроде тех, что вчера Кайлена споили — жаждущих узнать, правду говорят про то, каковы волки в постели, или врут. А Шандор честно хранил супружескую верность, и его это откровенно бесило.

Как-то раз Кайлен пошутил, что местные холмы по этому поводу следует по-липовски называть «вуконеjебина»[1], и Фаркаш рычал на него добрую неделю, обзывая похабником. Зато шутка очень понравилась главе кронебуржского Надзора: Эйлин смеялась чуть ли не до слез. Что еще взять с чистокровной жительницы холмов из зимнего двора, в полной мере причастной к тамошним развратным традициям…

Что-то в потоке этих праздных мыслей Кайлена дернуло — будто там отыскался намек на то, почему он вчера сбежал домой и отчего у него пропало праздничное настроение. Но ухватить его за хвост он не успел.

— Вы прямо сейчас ехать собираетесь? — вырвал Кайлена из размышлений вопрос Ионела, заданный с большим сомнением. Видимо, его помощник не верил, что Кайлен в таком состоянии способен управлять самоходкой.

— Нет, после завтрака. — Кайлен вздохнул. — Если я буду столько пить и при этом не есть, Берта мне голову открутит и украсит ей йольское древо вместо звезды.

Аппетита у него совершенно не было, но он и сам понимал, что поесть нужно. А уж Берта, с ее суровой и неумолимой заботой о здоровье Кайлена, наверняка считала завтрак само собой разумеющимся. Он еще раз вздохнул и принялся неторопливо массировать пальцами виски: порошок достаточно подействовал, чтобы долечить остатки головной боли простым и незатейливым колдовством, на которое он прямо спросонья совершенно не был способен. А там, глядишь, и аппетит появится.

[1] «Вук» в переводе с сербского — «волк», «вукоjебина» — устойчивое выражение, аналог нашего «медвежий угол». Настолько глухое место, что там спариваются волки. «Вуконеjебина» — соответственно, наоборот, место, где волки не спариваются.

Завтрак тоже нес на себе отпечаток суровой, но очень глубокой и искренней заботы экономки. Во-первых, там был бульон, который мало того, что отлично подходил для отсутствующего аппетита, так еще и улучшал самочувствие. А во-вторых, там было одно из величайших сокровищ фрезской кухни, кислая капуста, прелести которой Кайлен не понимал совершенно и понимать отказывался. Но она почему-то отлично помогала от похмелья, так что непониманием можно было и пренебречь.

Выпив под конец две чашки кофе, Кайлен изрядно оживился и даже начал ощущать, что вчера не полы по всему дому собственным туловищем протирал, а участвовал в ритуалах плодородия, причем весьма деятельно. Так что теперь у него должно было быть заметно больше, чем обычно, сил, в том числе, и магических. Но до завтрака похмельный организм отказывался это признавать, а теперь наконец потихоньку начал и становился бодрее на глазах.

Впрочем, Кайлену все равно нужно было окончательно привести себя в порядок. И даже, пожалуй, ванну принять: на сколько затянется дело, было неизвестно; мотаться туда-сюда из города в деревню и обратно он не собирался, чтобы чего-нибудь важное не пропустить случайно; а водопровода там, в деревне, разумеется, не было, в отличие от его уютного городского особняка. Так что сборы затянулись, тем более, ему нужно было еще вещи с собой собрать как следует, все по той же причине: на сколько придется задержаться в деревне, он не знал. Хоть и рассчитывал управиться до Йоля.

В середине сборов в дело вмешался Нивен. Берта отошла вниз, в гардероб, за запасной парой обуви, а Кайлен — к себе в лабораторию за всем, что могло пригодиться для расследования. И он улучил момент. Вернувшись к себе в спальню, Кайлен увидел, что из стоящего возле кровати дорожного саквояжа торчит лохматая рыжая башка паршивца корригана.

— Нивен, если ты у меня в сумке свой «порядок» навел, я в тебя вазой кину! — пригрозил Кайлен.

Корриган утробно крякнул, выскочил из сумки и побежал в дальний угол комнаты, стуча когтями по полу.

— Отож надлежит возблагодарить! За вспомоществование! — сообщил он на высоком наречии в своей неповторимой манере и скрылся в стене.

Кайлен, вздохнув, подошел и заглянув в саквояж, чтобы оценить «вспомоществование». Поверх его рубашек лежали: колода гадальных карт — еще одна, помимо той, что он уже взял в лаборатории, пузырек жаропонижающего и амулет из метеоритного железа на цепочке. Кайлен тихо застонал, выругался и потер переносицу, потому что голова тут же попыталась заново разболеться.