Кайлен сейчас стал зимней ночью и огнем, пылающим среди нее, ледяной тьмой и белым снегом, укрывающим ждущие весны семена, вьюгой и нестерпимо ярким солнцем морозного полдня. Уж точно не слишком летним, совсем не летним. И ему было очень нужно ощутить эту энергию сегодня, чтобы завтра она могла легче раскрыться в полную силу. Хоть он и готов был пожертвовать этим буквально десять минут тому назад, ради Марии и Горана. Может, и зря… Может, они и были правы… Сейчас он точно ничем не стал бы жертвовать: его несло течением к вершине зимнего ритуала, искрящейся, как заснеженные пики Сарматских гор.

Проснулся он рано: еще стояла кромешная темень, и решительно невозможно было определить, четыре ночи за окном или семь утра. Кайлен чувствовал себя выспавшимся, но после того, что они вчера с Марией учинили, это тоже ничего не значило. От него сейчас можно было запросто запитать электричеством всю деревню и, может, еще и на соседнюю бы осталось. Так что он и часа за три мог бы выспаться, пожалуй.

Кайлен сосредоточился на собственных ощущениях и вынужден был признать, что Мария и впрямь оказалась права, на пару с Гораном. Этого чистого, ясного и острого, будто бритва, состояния чувств и мыслей можно было достичь только тем восхитительным ночным безумием. И оно, это состояние, было Кайлену сейчас решительно необходимо. А он решил сыграть в жертвенного йольского козлика не только сегодня, но и накануне. Не только себе, но и всему задуманному делу во вред. При том, что его об этом никто не просил — ни Горан, ни Мария, ни, уж тем более, все остальные. И он даже сам не заметил сперва, что происходит, пока носом не ткнули.

«И правда дурень», — тяжко вздохнув, признал Кайлен, взглянул на мирно спящую рядом Марию, очень осторожно провел рукой по ее волосам и поцеловал в висок.

— Спасибо, моя хорошая… — тихо сказал он, а потом выскользнул из-под одеяла и пошел подбирать свой оставшийся у двери жилет, чтобы достать из него часы и все-таки выяснить, сколько сейчас времени.

Часы показывали половину восьмого, что вполне соответствовало тому, насколько успел за ночь выстыть дом. Кайлен сейчас, конечно, и мерз еще меньше, чем обычно, но почел за лучшее одеться. Нивен ему не просто так жаропонижающее в саквояж сунул, а нынешняя высокая устойчивость ко всему могла сыграть очень коварную шутку с тремя четвертями человеческой природы. Сперва тебе почти не будет холодно, а потом с воспалением легких свалишься. Берта тоже не то чтобы зря за него волновалась, когда он в метель ночью шлялся. Кайлену, разве что, и впрямь замерзнуть насмерть практически не грозило, в отличие от людей.

Одевшись, он растопил печку под мерный храп Шандора из угла. «Сам себя он, значит, громкими звуками не будит», — ворчливо подумал Кайлен, вороша кочергой поленья. Когда они наполовину прогорели и огонь утих, он отправился к бабке Андре. Во-первых, целую одежду для Марии взять, во-вторых, обрести пресловутый «кохфей», который бабка не любила, а вот Ионел пил с удовольствием.

Он наверняка проснулся уже. Как раз кофе попьют и обратно пойдут, еще завтрак на всех заодно захватят. Горан обещал управиться с работой примерно к одиннадцати, времени еще навалом свободного. Если, конечно, новые покойники не появятся. Не в деревне — так у лесорубов. Их-то ритуал не защищал, а претензий к ним у вилы тоже было много.

Мрачное пророчество Кайлена сбылось около десяти утра. Точнее, к этому времени Думитру с вырубки доехал, чтобы сообщить, что оно сбылось еще ночью. Пропали сразу двое: Космин, тот самый бородач, который с Василем спорил, и еще один лесоруб, по имени Йоргу. По одиночке из дома затемно они выходить не решались, так что вышли вдвоем, по нужде, и вместе пропали. Йоргу с утра нашли у дверей, растерзанного так же, как Сорин и Матей. А Космина так и не нашли, хотя поутру обшарили лес вокруг дома и даже на вырубку сходили.

— Снег ночью совсем редкий был, — сказал Кайлен, выслушав Думитру. — Все следы должно быть видно. Я сейчас к Горану схожу узнаю, как у него дело движется, а потом съездим глянем. Это нам поможет.

— Опять на вашей проклятой самоходной машине? — недовольно скривившись, спросил Фаркаш.

— А я надеялся, ты к ней привык уже, — усмехнулся Кайлен.

— Никогда я к ней не привыкну.

— Ну, что поделать, времени у нас мало, в лес нужно будет дотемна успеть, так что придется тебе снова страдать, — разочаровал его Кайлен и, не откладывая, направился к Горану. Потому что времени и впрямь было не так много.

Он издалека услышал, что в кузнице еще вовсю кипит работа. Которую Горан, впрочем, с приходом Кайлена почти сразу прервал.

— Успеваешь? — коротко поинтересовался Кайлен.

Кузнец кивнул:

— Последний доделываю. А на готовые можете прямо сейчас посмотреть. — Он сгреб два лежащих на верстаке амулета огромной ладонью и протянул Кайлену.

Перчатки Кайлен предусмотрительно не снял: на него сейчас, конечно, даже лежащий у стены булыжник действовал слабо, но если можно было не трогать холодное железо голыми руками, лучше было этого не делать.

— Хорошая работа, — искренне похвалил Кайлен, осторожно прихватив тремя пальцами один из амулетов, свисающих на длинных кожаных шнурках из руки Горана.

Гипотетически, могло хватить и просто небольшой части пресловутого метеорита, никак не обработанной. А могло и не хватить, если часть окажется слишком маленькой, а дух — слишком сильным. Амулет же срабатывал наверняка, вне зависимости от размера, особенно если был сделан так чисто и аккуратно.

— Возьмите тогда себе, — сказал Горан, выпутав шнурок из своих пальцев. — Я знаю, что у вас свой есть, но возьмите, я рад буду.

Кайлен на пару мгновений замер, а потом сказал:

— Спасибо, — и сжал амулет в кулаке.

Нельзя было отказываться: от дара, сделанного от всего сердца, в канун праздника, да еще и колдуном, да еще и волшебного. У колдовства были свои законы, и Кайлену сейчас следовало их соблюдать особенно тщательно. Да и просто по-человечески он бы Горана отказом обидел. Если не знать, что Кайлен на холодное железо реагирует немногим лучше вилы, ни одной не обидной причины для отказа и сочинить-то не получится.

Но амулет-то он взял, а воспользоваться им все равно не мог. И потому, что тот магии Кайлена мешал, и потому, что вилу ему нужно было не отпугивать, а наоборот. Так что надо было срочно сочинить, что теперь с этим амулетом делать, чтобы сила, заключенная в волшебном даре, делу помогла, а не помешала из-за того, что им не воспользовались.

Хорошо, что перчатки не снял: амулет можно было держать отставленной сторону руке некоторое время, не ощущая его влияния слишком сильно. Но разговор теперь коротким выйдет: Кайлен отсюда сбежит, как только сообразит, куда этот неожиданный дар деть можно.

— Нож тебе Санду вернул? — спросил он, чтобы побыстрее разобраться с остальными вопросами, которые он у Горана выяснить хотел.

— Вернул, — кузнец усмехнулся, хмыкнул и качнул головой. — Аж на колени встал, прощения просил. Очень в тюрьму не хочет. Вы его вчера крепко напугали, так что, я думаю, и будет с него… надо мне очень его в тюрьму сажать. Вещь страшную сделал, а все равно больше по дури, чем по злобе. Дурак же просто, молодой дурак.

— Да ты тоже не старый, вроде, — не удержавшись, прокомментировал Кайлен.

— Я колдун, — серьезно ответил Горан. — Мы раньше соображать начинаем. Вам-то тоже лет не шибко много…

— Мне тридцать пять, — Кайлен пожал плечами. — Я просто выгляжу так…

— А вам, часом, нож с собой дать? — щедро предложил Горан.

— Не надо, — поспешно отказался Кайлен, пока не предложили так, что снова не отвертишься. — Вила его узнает наверняка и только сильнее разозлится. А я ее не злить хочу, а успокоить.

Ни слова вранья, но и ни слова той правды, которую Кайлен не хотел озвучивать Горану. В этом эс ши были чем-то похожи на канатоходцев, только на словах: умудряться что-то скрывать, не прибегая ко лжи, порой было той еще эквилибристикой. А скрывать под Пактом приходилось очень многое.