— Хорошая ночь, — тихо сказал Кайлен. — Если ночь хорошая, то и день завтра должен выйти не самый плохой, — сделал он вывод и, взглянув на Ионела, спросил: — Волнуешься?..

— Не больше обычного, — пожал плечами Ионел.

— А я волнуюсь, — честно сознался Кайлен. И вот это уже был коньяк. Без него, может, и не стал бы сейчас трепаться, чтобы Ионела зря не будоражить.

— Про что? — нахмурившись, спросил тот.

— Про схлестнувшиеся вокруг вашей деревни противоречивые интересы. Людям здесь надо, чтобы больше не умирал никто, лесному духу — восстановить нанесенный лесорубами и засранцем Санду ущерб, лесорубам — продолжить лес валить без происшествий, капитану Фаркашу — успешно закрыть дело… А мне надо, чтобы у всех собравшихся в конечном счете все было более или менее хорошо. Но я не знаю точно, получится или нет.

— Душевный вы все-таки человек, — от всего сердца оценил Ионел.

«Не очень-то человек, конечно, — подумал Кайлен, который продолжал совершенно не человечески ощущать, как через него струится энергия зимней ночи. — Но душевный, не поспоришь. „Слишком летний“, как обычно называет это Эйлин. А может, и не в том дело… Может, это во мне чувство долга, обусловленное происхождением, так причудливо просыпается». Эта ночь, наполненная зимней силой, будила внутри странные мысли, обычно Кайлену совершенно несвойственные.

— Выспаться мне надо перед завтрашним днем, вот чего, — решил он, резко прервав их поток. Завтра об этом подумает, когда пора будет. Сейчас-то чего зря по кругу это гонять? Лучше, и правда, лечь пораньше. — Ты там скажи всем, что я в порядке и спать пошел.

Он решительным шагом направился к забору, а оттуда — к дому сестры Андры. И не успел увидеть, как на крыльцо вышел Горан, наконец оторвавшийся от Марии и тоже решивший покурить. И как, выяснив, что Кайлен ушел, бросился его нагонять, да так стремительно, что Кайлен и два дома не успел пройти до конца.

— Вы это куда собрались? — с явно читающимся упреком в голосе спросил Горан, сбавив шаг, когда поравнялся с Кайленом. Тот остановился, повернулся к кузнецу и уверенно ответил:

— Спать, выспаться надо.

— А Мария? — с еще большим упреком поинтересовался Горан.

— Ты ошалел совсем? — от души изумился Кайлен, чуть недокуренную сигариллу изо рта не выронил. — Мария — твоя невеста, и вы с ней там отлично проводите время. Вот шел бы и продолжал. И поцеловал бы ее уже наконец, сколько можно!

— Я-то и после Солнцестояния никуда не денусь, — пробурчал Горан, уставившись в снег. — Да и вообще никуда теперь не денусь от нее. А вы уедете потом…

— А потом опять приеду, —беззаботно ответил Кайлен. — Я ей обещал, а я свои обещания всегда выполняю.

— Вам завтра сил много понадобится, — зачем-то продолжил настаивать Горан.

— А тебе что, не понадобится?

— А я на подхвате, сами же мне сказали: для того, чтоб никто не лез куда не надо.

— Тебе еще амулеты завтра доделывать, — напомнил Кайлен.

— Ну так и что? Обычная работа…

Кайлен покосился в сторону дома Андры, потому что из-за забора неожиданно выбежала Мария и решительно направилась к ним.

— Вы тут, чтоль, делить меня все-таки удумали? — возмущенно спросила она, когда подошла, уперев руки в бока.

— А-ага, — Кайлен весело усмехнулся, выпустив в морозный воздух клубы дыма из зажатой в зубах сигариллы. — Он меня к тебе спроваживает, а я — его. Скоро подеремся. Такой драки из-за женщины Семиград еще не видел, я думаю.

— А у меня самой вы не думали спросить, часом? — Они с Гораном одновременно поморщились, разом осознав, что влетит им сейчас крепко. За то, что у ведьмы не спрашивают. — Вот возьму сейчас и у бабки ночевать останусь, а вас обоих по домам отправлю!

Пристыженные кавалеры в лице Кайлена с Гораном не только поморщились, но и потупились.

— Да он уходить собрался, — оправдывающимся тоном пробухтел кузнец. — А я — его возвращать.

— Куда это ты собрался? — обратила свой гнев на Кайлена Мария.

— Спать. Выспаться надо перед завтрашним днем.

— А больше тебе ничего перед завтрашним днем не надо?

— А тебе ничего не надо? — решил возмутиться Кайлен в ответ. — Тебе виднее, конечно, но мне вот кажется, что тебе бы очень не помешало, чтобы тебя твой жених поцеловал…

— Мне — виднее, — кивнула Мария. — Уж как-нибудь, честное слово, сама разберусь, как с женихами целуются, без советов, — заверила она и, шагнув к Горану, немедля очень решительно его поцеловала.

Он сперва даже опешил от такого напора, но, к его чести, быстро сориентировался и сгреб ее в объятья. А Кайлен снова залюбовался, даже вторую сигариллу достал, чтобы любоваться было душевнее, потому что первая уже кончилась. «Я бы это чудо и тронуть не решился», — всплыли в памяти слова Ионела. Вот и Кайлен не решился влезать в происходящую прямо у него на глазах красоту. Но у Марии на этот счет были свои измышления.

— Ты-то никуда не денешься, — сказала она Горану, погладив его по щеке, и на всякий случай уточнила: — Не денешься же?..

— Да куда я от тебя! — немедля заверил он.

— Ну вот, а Кайлен уедет…

— Дак, я ему то же самое сказал!

— И правильно сказал. А он — дурень, — она повернулась к «дурню», смерила его осуждающим взглядом и тут же потребовала: — Айда уже! Надумаешь еще раз нашу последнюю свиданку портить, скалкой тресну. Не погляжу, что благородный.

— Это семейное у вас, — хихикнул Кайлен. — Осталось еще дождаться, как мне Андра затрещину влепит. И отец твой, когда приедет.

[1] Читается «Щуль а рунь» — «Иди, мой милый!».

Лампу в этот раз Мария все-таки запалила сразу: в доме было совсем темно. Кайлен забрал керосинку у нее из рук, поставил на подоконник, а потом прижал ее к стене прямо у двери. Крепко переплел свои пальцы с ее пальцами, завел руки вверх, над головой, вдавил их в стену и тут же поцеловал. Так, будто они полгода не виделись, а не только вчера вот тут на кровати полночи кувыркались. Темная энергия ночи, плескавшаяся внутри него, поднималась из глубины, только уже не тихая и спокойная, а дикая и неумолимая. И вовсе не холодная — горячая, как полыхающее в камине йольское полено.

— Бешеный совсем перед дракой, — улыбаясь, сказала Мария вполголоса. И очень верно уловила его настрой. Только не перед дракой, но этого он ей не рассказывал и рассказывать не собирался.

— А тебе нравится, — уверенно ответил Кайлен и жадно куснул ее в шею. Мария выразительным стоном подтвердила, что нравится, даже очень.

«Платье бы не порвать… — подумал Кайлен той частью своего сознания, которая была то ли слишком человеческой, то ли слишком летней, и пока еще беспокоилась о том, что у Марии в этом доме нет запасной одежды. — Да кой курац⁈ Кто вообще сдерживается в праздник?.. Уж точно не тот, кто готовится к ритуалу!» — немедля возмутилась другая, у которой все еще получалось складно думать, но это не могло продлиться долго.

В самом деле, кто сдерживается в праздник?.. Он дернул, разрывая с громким треском, стороны ткань сперва платья, а потом сорочки и с наслаждением припал губами к обнаженной коже.

— Бешеный, — шепотом повторила Мария, суматошно скользя ладонями по его волосам и плечам.

«Не дойдем мы в этот раз до кровати… Позже, может…» — подумал Кайлен, потратив на это ценное открытие все жалкие остатки связных мыслей. А потом позволил полностью затопить себя густой темной горячей волне, которая так хотела выплеснуться, выразиться наружу.

В этом было что-то алхимическое… или кузнечное… или вулканическое… В том, как черная, тяжелая, почти недвижимая энергия раскалялась докрасна и изливалась вовне, отливаясь в более высокую материю… в прочный острый клинок… в застывшие куски обсидиана, наконечники стрел жителей холмов… В этом заключалось колдовство середины зимы. В этом была сила зимнего двора, дикая и сокрушительная, острая и звенящая.

У эс ши все происходило не так, как у людей: люди, собирая яркие впечатления, напитывались колдовством как водой, которую черпают горстями из ручья. Жители холмов были берегами этого ручья, камнями на дне, травами на берегу, сквозь которые он тек, стремительно перекатываясь на порогах. А на пике ритуала — самим ручьем, струящимся потоком.