Вот что в 1943 году писал о Новороссийске в газете «Правда» Всеволод Вишневский: «Немцы рвались на Сухумское шоссе – путь к югу, к пальмам… Немцы бросили в дело своих альпийских стрелков, горную гвардию… Выйти к морю немцам не удалось. Напрасно ротные командиры поднимали стрелков: еще бросок и за горой откроется море, счастье победы и музыка до Берлина, куда повезут всех в отпуск на каких-то ослепительных пассажирских теплоходах».

Не сбылось…

Новороссийские новости, 8.04.2005

Автор: Соня Ланская

Елене Дмитриевне Темерчевой (девичья фамилия Цуканова) в начале войны было всего три с половиной года. Но память детская имеет уникальные свойства, особенно если в ней отпечатываются какие-то очень яркие моменты жизни.

По сути память Елены и началась с войны. Каждый год, отмечая свой день рождения в семейном кругу, они вместе со старшей сестрой Люсей вспоминали те годы. Более взрослые впечатления Люси дополняли и проясняли белые пятна, до поры до времени закрытые для маленькой девочки. От сестры она узнавала такие подробности, которые не прочитать в книгах. Но самое удивительное пришлось узнать уже после смерти Люси, буквально через полтора месяца в прошлом году, когда в дверь ее дома постучался неожиданный незнакомец…

Семья Цукановых жила на Мефодиевке по улице Старошоссейной, мама Елены Дмитриевны – Антонина Емельяновна (в девичестве Полежаева) работала завхозом 18-й школы. Когда война началась, школу сразу превратили в госпиталь. А когда немцы стали наступать со стороны Волчьих ворот, семьи военнослужащих (отец был на фронте) эвакуировали вместе с ранеными. Но мама вместе с тремя детьми (Люсе было 14 лет, брату Володе – 8 и Лене – 3 года) не смогла вырваться из города, и вся семья вернулась домой.

Начались жуткие бомбежки, от одного только гула немецких бомбовозов в доме повылетали стекла.

– У нас был большой старый дом, – рассказывает Елена Дмитриевна, – в одной половине жили мы, в другой сестра мамы с сыном и дядей Володей, которого не взяли на фронт, – у него не было руки. За домами проходили карьеры. Вот в этом месте, на краю участка, взрослые вырыли землянку, где мы все вместе с семьей дяди и бабушкой разместились. И удивительное дело, сестра Люся не боялась бомбежек, моталась по всей округе, и хоть бы какой осколок ее тронул.

Напротив дома, метрах в двухстах, где сейчас ветлечебница, стоял немецкий штаб и рядом с ним – танк. Оттуда очень хорошо просматривалась наша землянка. Однажды мама вместе с дядей шли к землянке и заметили, что танк стал разворачиваться в их сторону. Едва успели войти в землянку, как танк прямой наводкой шарахнул прямо по ним. По всей видимости, фашистам показалось, что там прячутся партизаны. Дяде Володе снесло полчерепа, в самой землянке убило маминых родного и двоюродного братьев, ранило в руку маму, задело осколками и меня. У бабушки буквально вывернуло колено так, что ей до конца жизни пришлось передвигаться, ползая на коленях. Дом при этом остался цел, а землянку завалило. Дядю и братьев завернули в простыни и там же, в землянке, похоронили. И лежат они там до сих пор, рядом с домом, который был перестроен уже после войны. Ведь перезахоранивать в те годы не разрешали.

Мы перебрались в дом, на постой к нам определили двух фашистов – немца Ганса и чеха Франца. Немец был злющий, и мы его боялись, а чех добрый. У мамы рука воспалилась, ничего делать не могла, еды в доме никакой… Глядя на это, Франц подсказал Люсе: иди на кухню штаба, картошку чистить. А мне сшили полотняную сумочку, с которой я бегала на кухню. Там Люся украдкой кидала на дно сумки пару картошек, а сверху картофельные очистки. Немцы гоготали, обзывая русских свиньями, которые питаются объедками. А я, мелкая и шустрая, умудрялась за день натаскать таким образом целое ведро картошки. Потом Люся вместе с другими женщинами стала ходить в Крымскую, где можно было менять вещи на продукты. Она была самой удачливой в этом деле, ее сразу окружали крестьяне, забирая буквально все, хотя вещи у нее были похуже. Она думала, что ее просто жалели как самую молодую.

Люся была отважной и смышленой. Домой она приносила зерно, масло – когда что было. Однажды по пути им встретились полицаи и стали отбирать у женщин все продукты. Люся схватила свой мешок и тут же вываляла его в крови убитой лошади. Полицаи побрезговали брать такую поклажу. Так Люся спасла драгоценные продукты. Сестра стала спасителем семьи.

А мама болела, рука все гнила. Однажды фрицы, жившие на постое, даже привели к ней доктора. Тот посмотрел и сказал, надо отрезать руку, иначе не спасти. А у нас неподалеку жила известная знахарка Платонова. Мы позвали ее к маме. Она посоветовала бить лягушек и их мясо прикладывать к ране. Мы так и сделали. И что вы думаете? Руку спасли, рана зажила.

Однажды Люсю вместе с другими женщинами арестовали и забрали в гестапо. Мама обратилась к знакомой учительнице немецкого языка, она работала переводчицей в комендатуре, и та вызволила сестру.

Но Люся по-прежнему была отчаянной девушкой. В доме был патефон и пластинки, которые прятали подальше от чужих глаз. Когда в доме не было постояльцев, сестра ставила любимые мелодии. Однажды, когда Люся слушала любимую песню «По долинам и по взгорьям», внезапно в дом вошел Ганс. Что тут было! Немец орал, кричал, что всех расстреляет, разбил пластинку, но – в гестапо все же не донес.

– Я хорошо запомнила чеха, он был добр ко мне. До сих пор в голове стоит картинка: я прыгаю на одной ножке, а Франц учит меня немецкому языку, предлагая повторять за ним «Ich liebe dich» («я тебя люблю»). Еще он подарил мне красивую ложечку, которую я долго хранила.

Когда наши стали наступать, немцы все оставшееся население погнали в сторону Джанкоя, в пересыльный лагерь. Помню, как мы шли голодные, а жители окрестных сел бросали нам на дорогу какую-нибудь еду. Я была ранена, по ноге сочилась кровь. Немцы расстреливали, если видели кровь, – боялись инфекции, поэтому мама тщательно скрывала мои раны, по возможности застирывая чулки.

На какой-то период семья Цукановых оказалась на Украине, в селе Вербово Винницкой области. Мама варила борщи, очень вкусные, и продавала на рынке. За борщом становились в очередь, тем и жили.

После освобождения вернулись в Новороссийск. Дом стоял полуразрушенный. Вокруг сплошь руины.

– Первые мирные годы были очень тяжкие. Каждый выживал, как мог, – все вспоминала Елена Дмитриевна. – Папа был хорошим кондитером, поэтому после войны взял патент, делал конфеты и продавал их на Мефодиевском рынке. Но потом непосильные налоги заставили бросить это занятие. Позже во дворе выстроили отдельный новый дом, а в старом жила бабушка.

Елена успешно закончила школу, выучилась в техникуме и стала пивоваром, всю жизнь проработала на пивзаводе.

Долго снилась война, ужас заставлял просыпаться по ночам. А в прошлом году она неожиданно напомнила о себе вновь. В дом к зятю, мужу умершей сестры Люси, постучал незнакомец. Сказал, что разыскивает Люсю по просьбе… немца Ганса, того самого, что был у них на постое. Оказалось, что немец тот и по сей день живет в Германии, на самом деле он работал на наших, русских. Более того, незнакомец рассказал, что Люся, сама того не ведая, была связной. Через нее немец передавал сведения партизанам, подкладывая послания к вещам, что носила Люся в Крымскую на обмен. У Люси была кличка Стрела, видимо, за смелость и быстроту. Теперь понятно, почему содержимое котомок сестры пользовалось таким спросом, а Ганс старался быть таким страшным. К великому сожалению, муж Люси от растерянности не расспросил гостя подробнее о том немце и даже не запомнил толком имени и фамилии незнакомца, о чем Елена очень жалеет. Ведь она помнит того постояльца до сих пор…