Когда окончился литературный вечер, и поэты попытались выйти на лестницу, их окружила восторженная толпа студентов.

Месяца через три после этого студенты нашего института, проживавшие в общежитии на углу Домниковской улицы и Каланчевской площади, решили пригласить Есенина в гости. Встреча с поэтом состоялась в Брюсовском переулке на Тверской… Есенин не кичился своей славой. Он охотно принял наше приглашение…

Летом 1925 года мы с Есениным ехали в поезде в Люберцы, где я жил вместе с матерью, бывшей литейщицей Люберецкого завода сельхозмашин. От тяжелой работы и безрадостной жизни у нее к сорока годам отнялись ноги.

Человек большого и щедрого сердца. Есенин очень любил наших матерей-тружениц… Увидев мою мать, он расцеловал ее, а потом, когда мы пошли гулять в городской сад, он говорил мне:

– Почему ты не отправишь маму в хорошую больницу? Не можешь устроить? Хочешь, я тебе помогу?

Мы шли по тенистой липовой аллее и о чем-то разговаривали. Вдруг Есенин остановился, схватил меня за руку и прерывающимся голосом проговорил:

– Я еду в Москву…

– Почему так скоро? – спросил я.

– Чертовски хочется писать! Проводи меня до поезда и извинись перед мамой, что я не зашел проститься.

А через несколько дней на скамейке в саду дома Герцена он читал нам новые стихи «Собаке Качалова».

…Секретарь московского месткома писателей И. М. Новокшенов передал мне коротенькую записку. В ней было написано: «Договорился с профессором Кожевниковым… Вези маму в больницу имени Семашко (Щипок, 8). Сергей».

Я смотрела на любительские снимки Петра Васильевича Чихачева и с трудом выбрала одну из фотографий для сегодняшней подборки. Петр Васильевич, оказывается, не любил сниматься. Поэтому выбор не особенно богат. Фотографии сделаны большей частью по случаю. Вот они: за рабочим столом в редакции газеты; кто-то шутя вознес над ним пресс-папье; беседа, видимо, с героиней газетной публикации – Петр Васильевич разводит руками, улыбается. И ни в одной из фотографий не найдешь красивой позы. Таким был Чихачев и в жизни, и в стихах, и в газетных корреспонденциях.

Рассказывает Вячеслав Андреевич Попелыш, коллега П.В.Чихачева по газете:

– Я пришел в редакцию литсотрудником экономического отдела. Таким же литсотрудником был и Петр Васильевич. У него одинаково хорошо получались и стихотворения, и очерки, и корреспонденции, работал он во всех жанрах. Вот, скажем, фельетон Чихачева мог быть незаформализованным, но фельетонное начало было обязательным. Это его отличало от других сотрудников.

Я от него многое взял. Он не был специалистом какого-то профиля, слесарем там или моряком, но одинаково ярко писал и о цементниках, и о рыбаках, – оттого что добивался неформального проникновения в образ человека. Поэзия, видимо, помогала писать на высоком уровне.

Петр Васильевич шел не через гайку к человеку, а от человека – к гайке. Что выводило его на хороший материал в газете? Он был глубоко эмоционален. Я изумлялся его неистовости в отношении к человеческой судьбе. Или это ему дано было от природы, или научила жизнь, его собственная трудная судьба.

Он был очень прямым человеком. Высказывался только по справедливости. Как бы жизнь его ни ломала, это чувство справедливости осталось в нем навсегда, и это соединяет его с сегодняшним днем.

У него было много друзей. Но были и такие, кто недолюбливал и побаивался его – за остроту и нелицеприятность суждений.

По-нашему, по-газетному говоря, опровержений на его материалы не поступало. Могли обижаться, даже раскланиваться перестать, но правоту признавали – по справедливости.

В газетном деле он был человеком незаменимым. Любые редакционные задания выполнял молниеносно. В номер – значит, в номер.

Чинодралом не был. А был душой коллектива. И ученика себе такого воспитал. Он Кима Клейменова привел в газету, когда тот был простым ломщиком камня – обыкновенный здоровый парень с семью классами образования. А вот заметил у него Петр Васильевич ту же, близкую ему, любовь к человеку. Ким, как и он, писал только о человеке, не было у него в стихах ни гайки, ни станка. Они умели пропускать все эти вещи через человеческое сердце, и тогда самая мертвая вещь оживала. Они, видимо, были счастливы чувствовать это.

Окна экономического отдела в старом здании редакции выходили на улицу Мира (ныне – Новороссийской республики 1905 года). И когда нужно было оживить страничку, шли именно в экономический отдел: «Петр Васильевич (или Ким), идите и принесите через час стихотворение в номер». Выходили они на аллею, садились на скамеечку и, как всякие поэты, вели себя, на сторонний взгляд, несколько странновато: ты мог подойти к ним, о чем-то спросить – бесполезно, ибо они не видели и не слышали сейчас ничего. Пока стихотворение не готово, к редакции не оборачивались. Выведешь его из поэтического оцепенения – номер, мол, уже готов, – а у него на пути до машинки дозревает последняя строчка. Это были экспромты, но именно то, что нужно.

Благодаря ему у нас не было проблемы свежей информации – доставал всегда, несмотря на все несовершенство телефона в то время.

Был Петр Васильевич ниже среднего роста, с очень широким, улыбчивым лицом в толстых очках. Я тогда только пришел с флота, очень любил Есенина, стихи его в тетрадочку переписывал. И надо же – Петр Васильевич встречался с моим любимым поэтом. Сейчас трудно представить, но тогда, в 1957-58 годах, стихи Есенина нелегко было достать. Так что рассказы Чихачева были по-настоящему бесценны.

У Петра Васильевича было много от Есенина. Они были близки душой, несмотря на разницу в возрасте, в мастерстве. И что для меня очень важно – Есенин был великим гражданином, поэтом России, а Чихачева отличала такая же великая готовность низвергнуться ради человека.

Готовность, о которой говорит товарищ Петра Васильевича, – не на словах. Он никогда не думал о собственной безопасности, вступаясь за другого. Такова, наверное, участь настоящего поэта – его сердце открыто для боли всего мира. Но зато и его радость щедро роздана всем.

Сердце Петра Чихачева давно не бьется. А тепло его по-прежнему с людьми.

Новороссийский рабочий, 14.10.1988

сказал когда-то о себе наш земляк, известный советский поэт Петр Чихачев

Автор: Людмила Курова

На доме, в котором жил Петр Васильевич Чихачев последние годы, висит табличка. Золоченые буковки поблекли, краски словно поседели, и это наводит на грустные мысли. И в квартире поэта уже мало что напоминает о нем. Не потому, что здесь его забыли. Просто в жизни Чихачев был скромен, быт его не богат ни мебелью, ни тяжелыми книжными шкафами. Хозяйка, вдова Петра Васильевича Нонна Александровна днями в обычных заботах. Вон дочь с мужем ремонт затеяли, внуки учатся… Но по ночам ее гложет изнуряющая бессонница.