“Отпустите отродье. Он вернётся домой, и пусть скажет, что мы идём. Пусть они готовятся и дрожат перед решимостью нашей и нашим духом. Ибо мы сотрём их в пыль, а бога их мы обратим в камень”.

***

Сегодня она снова проснулась от криков, но никто не кричал.

Ни с кого не снимали кожу, никому ради забавы не жгли пятки, заковав в острые ржавые кандалы и облив дешёвыми наркотическими субстанциями. Никого заживо не рвали жуки. Никого не рубили, никому не отстреливали конечности, и никто не погибал во взрыве от копья со взрывным наконечником. И ни над кем даже не надругивались.

Ей просто это приснилось.

И подтянув холодное от кондиционеров одеяло, она содрогнулась в большой кровати, приходя в себя. Инстинктивно стала теребить пальцы, на которых уже давно зажили шрамы от сорванных ногтей. Было очень глухо, лишь будильник трещал свою тихую трель, и отключив его, она смотрела в холодную стену пустым взглядом. Никого рядом не было. И её сердце вначале стучало быстро, но после она себя успокоила.

“Пока я не знаю ничего наверняка, нельзя предполагать худшее. Предположения убивают”.

За стеной комнаты в бункере царствовала пустыня. И она чувствовала, что с каждым днём эта пустыня подбирается к ней, запуская песчаные руки в самое сердце.

Встав, она умылась, оделась в чистую научную форму, нацепила очки. Лёгким заклинанием сплела волосы маленькими заколочками из кусочков живой лозы, что распустилась цветами. Цветы ей всегда приносили успокоение, возвращали смысл и силы.

Она была тут, чтобы озеленить пустыню, и она тут, чтобы попытаться сделать это вновь. Отыскать то, что растёт под этим солнцем и в этом песке, и заселить этим бесплодную пустошь. Дать местным еду, воду и защиту от солнца.

Она вышла из комнаты в теплицу; под палящим солнцем еле-еле выживали маленькие растеньица, взращенные с инфернальной кровью, но всё равно не способные держаться прямо, и вянущие. Если вплести меньше инфернальности, они умрут даже быстрее. Если больше, цветы начнут атаковать людей, рвать их плоть, снимать с них кожу…

От этой мысли она передёрнула плечами, проходя у гидропонных делянок.

Местная красная трава - страшный сорняк, всасывающий в себя воздух - не подходил. Это было слишком злобное растение, что забирало жизнь, а не дарило её. Как и всё в этой проклятой пустыне.

В бункере сегодня было пусто, словно её бросили одну. Она позавтракала в холодном кафетерии, где пересеклась взглядом лишь со скаделом на плакате, что гордо прижимал ладонь к сердцу, глядя на зрителя, но подняв голову к небесам.

Его эльфийские фиолетовые уши были навострены, синеватая пятнистая кожа блестела под светильником кафетерия, тонкие жгутики, сходящие с головы, лежали величественно, а поверх них прорастали тёмные волосы, аккуратно связанные на затылке.

И конечно же глаза. Его глаза - чёрные, со звёздной крапинкой, смотрели подобно бездне, что манила и взывала...

“Моновианский Научный Исследовательский Центр - силой разума, к общему благу”.

Скадел выглядел как обычно, покровительственно, но сегодня немного угнетающе.

“Ты цвет своего мира. Ты нашла способ подчинить себе растения. Теперь ты не можешь подчинить растениям землю? Возвращайся домой, девочка, если не можешь справиться с этим. Найди себе скучную жизнь, продавай цветы, если так хочется. И рыдай до конца дней. Десейра уже победила. Она уже забрала многих. Она заберёт ещё больше. Перед ней ты бессильна”.

Она покончила с протеиновыми хлопьями и ленивочным молоком как можно скорее.

Первого живого человека она нашла наверху, на наблюдательной башне, поставленной на высокой скале, с которой открывался отличный вид на белёсый песок и каменные плато, местами поросшие кровавой травой, жадной до плоти.

Жаркий жёсткий воздух царапал лёгкие с каждым вдохом, и лишь большой защитный зонтик в руках спасал от жестоких лучей. Где-то на горизонте вечно сверкали молнии, но звук от них не доходил.

Её муж находился в наблюдательном бункере; он сидел на стуле, смоля сигарету и поигрывая пальцами по консоли управления дронами, что барражировали в воздухе, словно далёкие сонные мухи, почти бесшумно, и следили за безжизненной пустыней стеклянными объективами.

Она сложила зонтик, войдя внутрь башни, и дверь автоматически защёлкнулась за ней, задвинувшись, но песок напомнил о себе, слегка захрустев, перемолотый дверью. Муж на секунду обернулся; она увидела, что другой рукой он почти поднял на неё пистолет, но сразу же опустил, узнав её.

- Прости.

- Где остальные, Маркус? Мне никто не повстречался за всё утро.

- Эйнар взял Шмита и Нирман, и они отправились к Грозовым Столпам проводить очередные замеры. Механик скорее всего снова сидит в рубке питания, - флегматично отозвался Маркус, пригладив русую длинную щетину. - Тебе нельзя показываться вне стен. Они могут быть где угодно.

Палмери знала, что Маркусу приходилось тяжело. Его, как заместителя начальника стражи, опять ослушались, а предыдущий сошёл с ума и ушёл в пустыню. После тщательных поисков было обнаружено лишь тело в ещё движущемся экзоскелете. Как? Лишь Воронья Госпожа знает.

- Я не могу вечно сидеть взаперти. Поверь, ходить под этим солнцем мне нравится не больше чем тебе. Моя кожа просто не создана для таких лучей.

- Это место вообще не для людей создано, - хмыкнул Маркус, не отрывая взгляда от горизонта. Он чуть дёрнулся, взглянул в бинокль, но после опустил плечи. - Я больше так не могу. Нам нужно уехать на следующей же неделе. Пускай другие занимаются этой работой.

Она положила ему руки на плечи.

- Увы, а кто может занять наше место? Необученные специалисты? Все кто хотели сюда поехать, уже здесь. Мы нужны этому месту, а Моновиуму мы нужны тут…

“Я не оставлю эту работу. Я вложила в неё слишком много. Даже если отдать ей жизнь - это лучше, чем бросить её незаконченной и после думать об этом”.

- Маркус, - она сжала его напряжённые плечи. - Я найду способ, как превратить Десейру в Сильенсур, и мы сразу поедем обратно…, - она обняла его со спины. - Мы купим красивый дом, обставим его мебелью и ка-а-аждый день будем вспоминать об этих ужасах только из кино…, - мечтательно произнесла она.

- Палмери, - сказал он чуть напряжённо.

- …Что ты купишь первым? Я хочу космологическое колесо. Выдерну из него Десейру и буду радоваться каждый день, глядя на него… Или может лучше купить плакат, в который мы будем кидать дартс или коартс. Когда я закину в неё тысячную кисточку, уверена, Десейра на нём станет намного красивее…

“Когда превратится в неразборчивую мешанину из цветов. Никогда не понимала коартс, но тут я его готова понять. Кидай кисточки, пока не получится что-то прекрасное”.

- Палмери, - снова сказал он, попробовав её остановить.

- Или…

- Доктор Палмери, что-то на приборах, к нам приближается объект.

- Рейд? - со страхом спросила она, выдернутая из мечтаний. - Или это наши?

- При всём уважении, надеюсь, что нет…

На экране картинка, которую транслировали дроны; летящая сквозь пустыню колымага чадила чёрным бензаковым дымом. Простреленные стальные панели держались на добром слове, и из разрывов под капотом то и дело вырывались огненные выхлопы.

Такой знак не мог предвещать ничего хорошего.

***

По миру прошлись оранжевыми красками, но они оставили после себя лишь чёрные пятна на зелёно-жёлтом фоне.

Получившаяся картина пахла жжёной болью, гнилой жестокостью и тошнотворным безразличием, идущим от Зелёного Моря. Она была прекрасной музой, вдохновляющей на собственные творения.

Серьёзник вооружился этими чувствами и творил, изменяя своей силой и виденьем одинокую скалу на окраине сожжённой деревни. Он обвесил этот камень кишками местных, любовно укладывая их на выступы. Он яростно хлестал скалу вымоченной в крови длинной тряпкой, вкладывая в неё царящую в воздухе злобу. Он усаживал отрезанные безжизненные головы, на которых лучше остальных отразился ужас, чтобы те смотрели в сторону моря. Некоторые из них были серыми головами ожум со швами, стягивающими кожу.