По вине одного такого сосуда плащ на спине жука разгорался всё ярче, теряя свой маскировочный бежевый цвет.

- Джеррет, ты там тип-топ? – крикнул один из рейдеров. “Джеррет” теперь был размазанным бурым пятном, смешанным вместе со своей пескомеркой на хитиновом брюхе пескожука.

- Мать чертей! - ругнулся бедуин. Жук пытался догнать напавших, но пескомерки были невероятно быстрыми, и скользили по песчаным барханам непринужденно, как по воздуху, отскакивая от медленных выпадов и боданий.

- Стоп, где чёртов Кобра? Его тут нет! - крикнул один из налётчиков, что остался близ разбитого лагеря, пока остальные пытались побороть жука.

- Не спеши с выводами, - из пустоты раздался голос, а следом прилетела пуля.

Охотник рухнул, а верхняя часть его черепа превратилась в кашу; винтовочная пуля разорвала голову, раскинув осколки черепа по песку.

Раз. Два. Три. Четыре.

Кобра работал безжалостно, бесстрашно стоя без укрытия. Для него не существовало никого, кроме винтовки и поставленных целей. Тех, кто пришёл искать именно его. Тех, кто подпалил его жука.

Четыре оглушительных хлопка: кому-то прилетело в грудь, кому-то порвало живот, кто-то упал, зажимая руками шею. Раненая пескомерка залилась диким пронзительным писком, из сплетения между её тельцем и лапкой на песок обильно потекла зелёная жижа.

Налётчик, ещё не успевший получить пулю, замахнулся для броска своего пилума, но дистанция уже была совсем неприцельной; копьё взлетело в воздух, описало дугу и рухнуло, вонзившись в песок всего в паре шагов от Кобры.

Пескожук, беснуясь, всё же скинул с себя горящую палатку, которую неугасимое пламя понемногу дожирало яркими всполохами. Тёмно-красные искры разлетались в утреннем свете, показываясь на фоне барханов чёрными точками. Шар тащился за ним, как на цепи, что приковывали к рабам, на которых не поскупились железа. Жук вспарывал им песок, оставляя за собой борозду. Но успокоился, когда горящая палатка сорвалась с его тела, а пескомерки без седоков разбежались в разные стороны.

Осталась лишь одна, она завалилась на бок, перебирая слабеющими лапками, а её седок невольно вскрикнул, когда та вжала его в песок остывающим телом.

- Твоим друзьям не повезло. А ты? Ты чувствуешь себя везучим, червь?! - крикнул Кобра, становясь на колено и держа на прицеле умирающую пескомерку. Её седок мог выкрутиться и теперь готовил засаду.

Тем не менее Кобра подуспокоился, и сердце перестало так стучать; всё могло закончиться хуже. Выстрелы наверняка разнеслись далеко по пустыне; стоило заканчивать порасторопнее.

Месть у десейрийцев на клинках, её легко стереть тряпкой, если есть на это желание. Он убил достаточно тех, кто представлял угрозу. С другой стороны, они искали именно его. Очень опасно оставлять хоть кого-то живым. Возможно, ему удастся убедить… Хотя бы на этот раз.

- Выходи без оружия и с поднятыми руками! Если нет, то живым ты будущего точно не увидишь! - крикнул снова Кобра, обходя труп пескомерки, за которым спрятался последний рейдер.

Упав, пескомерка придавила собой седока, завалившись набок; тот был зажат хитином в песке и пытался откопаться. Кровавая трава, росшая рядом небольшой кучкой, протягивала к нему свои травинки, пытаясь уцепиться за кожу. Сам седок был альвом - полуэльфом - с грязной выгоревшей кожей и ржавыми волосами. Потомок этой великой крови для Десейры был редкостью.

Кобра подошёл, видя, что лук альва лежал в метре от него. Увидев приближение своей добычи, что обернулась охотником, тот перестал пытаться выкарабкаться. Кажется, он уже знал, чем это закончится.

Пришло время задавать вопросы.

Солнце в зените - жуки в норах.

Так поговаривали в Десейре. В пустыне среди дня можно встретить только отчаянных или бесстрашных, кому не важно, зажарится он или нет. Жучиное яйцо, разбитое на металлическом капоте, приготавливается до хрустящей корочки всего за пару минут, а с людей за часы ходьбы по пустыне вполне может слезть кожа.

Инмарудин Ибн Анхут Ибн Андонизи, прозванный в народе “Ворчуном”, как раз подобно жуку забрался в свою нору, откуда теперь постоянно слышалась ругань, скрип гаек, жужжания болгарки и шумные вдохи дьявольского огня.

Инмарудин Ибн Анхут Ибн Андонизи - признанный механик на всём западе Великой Пустыни. Как сын простого городского лавочника, он достиг практически всего, о чём мог бы мечтать десейриец: жена, два сына, уже взрослая дочь, мастерская, частые клиенты, полка с боевыми трофеями и даже сторожевой жук для охраны дома, что был чуток к чужим запахам и ласков с детьми. Это точно было больше, чем краюшка свежего хлеба, о которой мечтали некоторые, даже свободные, жители Десейры.

- Всё, домучивай карбюратор. Потом запряги младшего, и вместе отполируйте капот так, чтоб сам Златоликий в нём отражался, понял меня, шалопай? - спросил Ворчун у подопечного.

- Да, отец, - сын вроде бы кивнул, но уже слишком глубоко залез под машину, чтоб можно было сказать наверняка.

Инмарудин Ибн Анхут был невысок ростом, и врождённая особенность, а возможно благополучие, даже накатили ему парочку складок на животе. Они слегка переваливались через пояс, но сдерживались старыми тканевыми подтяжками, что поддерживали рабочие штаны-чехлы из натёртой воском мембраны, дабы те собирали на себя вытекающее из механизмов масло.

Механик - профессия уважаемая и прибыльная. Толкового работника днём с огнём не сыщешь, а от работы механика зависело столько же, сколько и от водителя. Одна ошибка, и застрянешь в пустыне наедине со знойным солнцем.

Ворчун вышел из гаража в прихожую, вытирая грязные руки о тряпку. В прихожей, разделяющей гараж и проход в дом и являющейся местом ожидания клиентов и гостей, сидел крупный кахашир. Гуманоид под два метра ростом. С кожей, что плотью походила скорее на камень. На голове, щеках и плечах кахаширов прорастали костяные наросты, что подобно второму слою брони защищали и без того крепкое тело. Такой от удара кувалдой по голове только поморщится.

Гурхрам, прозванный в пустыне Молчуном, был одним из немногих кахаширов, пользующихся огнестрельным оружием, и даже тяжёлый пулемёт в его руках казался детской игрушкой.

Молчун и два других человека охраняли мастерскую, но Ворчун считал это достаточным; с кахаширом-пулемётчиком он чувствовал себя как за каменной стеной.

- Какой треклятый толк платить охранникам, если они не могут тебя защитить?

По крайней мере, Ворчун чувствовал себя в безопасности до недавнего времени. Сейчас ему стоило бы нервно перебирать пальцами, но вместо этого он слонялся по мастерской, подобно разозлённому призраку, ворча на остальных. Молчун поднял на своего нанимателя глаза, но ничего не ответил. Если можно прославиться своим гундежом, Инмарудин был бы известен на всю округу… Ах постойте, он уже.

- Проклятый Владыка! - продолжал Ворчун, доставая сигарету со мхом и прикуривая от вечной спички. - Почему честные ремесленники вроде меня не могут спать спокойно? У этой сопли Дитча всё схвачено как яйца в кулак! - Ворчун тряхнул несколько раз спичкой, гася пламя.

Молчун продолжал молчать, подобно безразличным пескам пустыни. Ворчун сделал сильную затяжку; в прихожей запахло слегка сладковатым привкусом жжёного мха, чем-то напоминающего водопадную корицу - редчайшую в Десейре пряность.

- Этот гоблин, жук его сожри! - Ворчун плюнул бы в сердцах, но чистоту пола из песчаника было жаль. - Он сживёт меня отсюда, клянусь своими зубами. Пока он и Владыка играют в ладушки, ко мне постоянно приходят эти городские сволочи и требуют чинить машины задарма! Дьявол, не могу же я просто отказывать солдатам Владыки, если тот мне повелел чинить его парней за «спасибо»?

Молчун уставился на деревянные дощечки инджурт (паучью игру), которые раскладывал на столе колонками. И с лёгким деревянным щелчком положил ещё одну вниз одной из колонок. Пасьянс сходился.