Шэнь Цяо уже направился к воротам, но не успел и десяти шагов сделать, как ему сделалось дурно, да так, что пришлось искать безлюдный переулок, дабы укрыться в нем. Зайдя в первый попавшийся, Шэнь Цяо почувствовал, как последние силы покидают его и что больше держаться на ногах он не может. Навалившись на стену, Шэнь Цяо скорчился от мучительного кашля. Изо рта брызнула кровь.
Вдруг совсем рядом раздался до боли знакомый смех. Не нужно было и головы поднимать, чтобы узнать, кто явился за ним. Вытерев кровь с губ, Шэнь Цяо устало опустился на землю и сел, привалившись спиной к стене.
Над ним возвышался красивый мужчина в сине-зеленом одеянии. От уголков его глаз с узким и длинным разрезом расходились тоненькие морщинки, вот только они ничуть не портили облик этого человека, а даже, наоборот, добавляли его лицу очарования. Держался мужчина свободно и дерзко, что говорило о крайней степени своеволия. Несомненно, перед Шэнь Цяо стоял, заложив за спину руки, сам Янь Уши.
Заметив, что у бывшего подопечного цвет лица стал мертвенно бледным, будто он вот-вот скончается, Янь Уши насмешливо прищелкнул языком:
– Ну и каково это – быть хорошим человеком? Отослал Чэнь Гуна, надеясь уберечь его от беды, решил, что лучше каждому пойти своей дорогой, и к чему это привело? Едва расстались, как он тотчас предал тебя, не желая забавлять князя. Так каково это, скажи на милость!
Шэнь Цяо сделалось нестерпимо тошно. Он чувствовал, что в груди у него скопилось много крови и облегчение придет, только если исторгнуть ее, чего Шэнь Цяо делать не стал. Прикрыв рот рукой, он стал возражать витиеватым упрекам Янь Уши:
– О своих поступках я ничуть не жалею. Мне не хотелось обрекать Чэнь Гуна на неприятности, и я отослал его, надеясь, что с ним ничего не случится. Если бы он пострадал, меня бы замучила совесть. Я рассудил так: если Союз Вездесущих пожелает узнать содержание цзюани, спросят лишь с меня, ведь это я зачитывал ее вслух, а Чэнь Гун грамоте не обучен и ничего в написанном не смыслит. Даже обладай он выдающейся памятью и выучи отдельные положения, никакой пользы из этого не извлечь. Стало быть, остаюсь лишь я. А что до другого…
Дав Янь Уши подробное объяснение, Шэнь Цяо совершенно выдохся и умолк. Кое-как переведя дух, он продолжал:
– Я не провидец и знать, что Чэнь Гун повстречается с Му Типо, не мог. Точно так же я не мог предугадать, что он захочет предать меня, лишь бы спастись самому. Но это ничего не меняет. Я не могу со спокойной душой предать Чэнь Гуна в ответ, сделав из него козла отпущения. Ни из мести, ни из предосторожности я так поступать не намерен.
Услышав его ответ, Янь Уши пришел в гнев и зло расхохотался:
– Настоятель Шэнь поистине великодушен! Сердце – что море! Жаль только, что на горе Сюаньду не все такие праведники, как ты. А иначе как бы Кунье сбросил с вершины любимого ученика Ци Фэнгэ?
На это Шэнь Цяо лишь молча покачал головой. Ответить на намек было нечем, ведь он и сам не знал, как с ним случилось это несчастье. От его прошлого остались только обрывки смутных воспоминаний, да и те не открывали истины.
Пока он размышлял об этом, Янь Уши ни с того ни с сего напал на него, ударив ладонью по воздуху и направив в Шэнь Цяо поток ци. Любой, поглядев на его выходку, тут же бы решил, что тот вздумал раз и навсегда избавиться от праведника. Ведь то был не легкий удар, не забавы ради, не проба сил, а самая настоящая атака, призванная убить противника. В нее Янь Уши вложил около трети своей истинной мощи. Но даже будь это не треть, а одна десятая, ее бы все равно хватило с лихвой, чтобы погубить Шэнь Цяо. В ту пору он был так слаб и болен, что при всем желании не смог бы сопротивляться.
На Шэнь Цяо обрушилась истинная ци Янь Уши. Она оказалась такой же, как и он сам: дерзкой, стремительной и бурливой, точно горные реки, притом чрезвычайно плотной и ощутимой, как любой предмет в мире вещей. Она давила на Шэнь Цяо, и дыхание его замедлилось, стало тяжелее. Кровь, скопившаяся внутри, стала подступать к горлу, и Шэнь Цяо едва нашел в себе силы, чтобы не исторгнуть ее, а сглотнуть. Он понимал, что находится в смертельной опасности, что именно сейчас решается, жить ему или умереть, но сердце Шэнь Цяо странным образом успокоилось. Его охватила необъяснимая безмятежность.
Еще мгновение назад перед глазами Шэнь Цяо стояла лишь непроглядная тьма, но вдруг все переменилось, и перед ним раскинулась широкая звездная река, отчего его, слепца, взяло необыкновенное чувство.
Космос беспредельно широк, земля и небо велики, природа испокон веку неисчерпаема, люди же малы и ничтожны. Но ежели достигнешь единства Неба и человека, станешь божеством и вернешься к пустоте, то скажешь о себе: горы и реки есмь я, солнце и луна есмь я, небосвод и утренняя заря есмь я, и не будет преград между тобой и всем сущим.
Вот что испытал Шэнь Цяо в то мгновение.
Он и сам не знал, что за положения ему вспомнились, что так запечатлелось в его душе: то ли прежнее учение его школы, то ли прочитанная в ту роковую ночь цзюань «Сочинения о Киноварном Ян». Однако положения эти были до странного знакомы, появлялись в его голове сами собой, слово за словом, и вместе с ними к Шэнь Цяо вернулся необъяснимый покой и наступила необыкновенная ясность: словно лунный свет пробился сквозь ветви деревьев и осветил темную землю.
Достигнув этого неземного покоя, Шэнь Цяо ощутил, как мало-помалу внутренняя ци заполняет его пустые меридианы. Тончайшими, словно нить, потоками она разливалась по всему телу.
Между тем ладонь Янь Уши неумолимо надвигалась, а вместе с ней и воздушный поток, что был подобен урагану. Невыразимая тяжесть давила на Шэнь Цяо, отчего казалось, что на него обрушилась сама гора Тайшань. Будь на месте него кто-нибудь другой, далекий от мира боевых искусств, он бы так и не узнал, что ему угрожает. Но для Шэнь Цяо все было предельно ясно: на него давят, хотят убить, и отступать некуда. Нужно принять бой здесь и сейчас. Положиться на свое покалеченное хилое тело и выстоять против трети истинной мощи Янь Уши.
В свое время Янь Уши довелось сразиться с почтеннейшими Ци Фэнгэ и Цуй Юваном, а также с многими другими мастерами боевых искусств, чьи имена гремели в цзянху, и никому из них Демонический Владыка не уступал. Всего лишь треть его истинной мощи могла заставить трепетать даже такого именитого человека, как Мужун Цинь, даром что он по праву считается лучшим мастером империи Ци. Что уж говорить о Шэнь Цяо, немощном от болезни?
И все же он не пал замертво. Поток вражеской ци не отбросил его, не вдавил в стену. Не размозжил его органы и не исторг изо рта ручьи крови. Шэнь Цяо не дрожал в предсмертной агонии.
За миг до того, как вражеская ци обрушилась на него, он вскочил на ноги и принял удар на себя. Но как бы ни давила на него чужая мощь, Шэнь Цяо стоял непоколебимо, как скала. От жестокого порыва лишь взвились рукава одеяния да слетела лента с узла волос, отчего те рассыпались по плечам, взметнулись и затанцевали в воздухе. Шэнь Цяо побелел как полотно, но уступить не пожелал.
Поначалу его собственный поток ци был совсем слаб, едва заметен и грозил вот-вот иссякнуть под напором ци Янь Уши, однако этого не произошло. Чему Янь Уши, кстати сказать, едва ли удивился: он только чуть вскинул брови, но не более того.
Секрет чудесной ци был прост: школа горы Сюаньду практиковала непротивление, находя силу в покое и недеянии, в отказе от борьбы с миром вокруг. Ее главный постулат звучал следующим образом: «На слабость отвечай слабостью, на силу – силой, и тогда достигнешь совершенной гармонии, не знающей преград, и „небесное сердцеˮ уподобится ясной водной глади».
Именно эти слова вдруг встали перед глазами Шэнь Цяо, и его как озарило. Теперь он как никогда понимал, что в нем дремали тайные силы, которые на самом деле не имели никакого отношения к учению горы Сюаньду. Это всегда были положения…
Тут Шэнь Цяо, к своему удивлению, обнаружил, что его ци показывает признаки слияния с ци Янь Уши. Оба потока напирали друг на друга, но в то же время взаимно проникали и оказывали влияние, отчего можно было сделать однозначный вывод: они происходят из одного источника!
