– Но ведь уезд Фунин – твоя родина, – заметил Шэнь Цяо. – Здесь тихо и спокойно, война и засуха обошли этот край, когда в большом мире все по-другому. Мне нужно на запад, и чем ближе я буду к границам Ци и Чжоу, тем чаще стану встречать недобрых людей. Вот только мне деваться некуда, а тебе-то зачем проделывать такой путь, рискуя жизнью?

Но описанные трудности ничуть не испугали Чэнь Гуна – он даже в лице не изменился, а когда дослушал Шэнь Цяо, смело возразил:

– Мои отец с матерью давно померли, родной дом присвоила мачеха и ее дети. Чем до конца своих дней таскать рис на горбу, не стоит ли попытать счастья? Поискать лучшую долю на чужбине? Сам ведь сказал, что я гожусь для военной службы, так? Ну и вот, надобно идти туда, где сейчас война и нужны солдаты. Не хочу больше рохлей быть, чтоб всяк мною помыкал – даже распоследний нищий! Не хочу, чтоб кто-то глядел на меня свысока!

Шэнь Цяо внимательно его выслушал и, помолчав немного, дал свое согласие:

– Что ж, как пожелаешь.

Не успел он договорить, как Чэнь Гун бухнулся на колени перед его постелью.

– Учитель, примите поклон от ученика!

От этого зрелища Шэнь Цяо не знал, смеяться ему или плакать. Уголки губ у него дернулись, и он велел:

– Встань. Я не беру учеников, да и не могу их брать. Те приемы, что ты увидел, я теперь целиком и не вспомню. В лучшем случае могу научить тебя тому, что знаю сейчас. Насколько они будут полезны, мне неведомо, а потому тебе не стоит почитать меня как учителя.

– Хорошо! – весело отозвался Чэнь Гун, вскакивая на ноги. – Только ты ведь старше, так что буду звать тебя братцем-сюнчжаном. Уж заступись, если меня будут обижать!

На это Шэнь Цяо улыбнулся, но возражать не стал. К тому же его снова клонило в сон.

Чэнь Гун поглядел на то, как его братец-сюнчжан клюет носом, и, сообразив, что тот и не думает вставать, отправился прочь из комнаты. Все равно делать здесь было нечего.

Сорвавшись с горной вершины, Шэнь Цяо получил тяжкие раны и переломал себе почти все кости; несколько дней его жизнь висела на волоске. Впрочем, за три месяца, что он провел в усадьбе Чистой Луны, Шэнь Цяо вполне оправился: кости его срослись, раны затянулись. Он как будто полностью излечился, однако это была лишь видимость. Настоящие повреждения затронули его пять плотных и шесть полых органов, что неизбежно сказалось на его боевом искусстве, которое он почти утратил. Теперь у него не было ничего, кроме обрывков разрозненных воспоминаний да искалеченного тела. И восстановиться полностью казалось ему непосильным трудом – проще сказать, чем сделать.

Любой бы на месте Шэнь Цяо едва ли пережил такой удар судьбы, сравнимый с прямым попаданием молнии, однако бывший настоятель горы Сюаньду и не думал сетовать на свою долю. На памяти Чэнь Гуна скорее это он постоянно раздражался и выходил из себя, а не его тихий спутник, принимающий тяготы со смирением.

Когда три дня вышли, оба не стали возвращаться в заброшенный храм, а договорились с хозяином постоялого двора о цене пониже и сняли комнату на месяц. И все это время Шэнь Цяо провел в заработках на улице, гадая по костям у храма Цзян Тайгуна, пока Чэнь Гун по-прежнему трудился в рисовой лавке. Вечерами, вернувшись в снятую комнату, он слушал наставления Шэнь Цяо и учился боевым искусствам. Задатки у юноши были неплохие, и к концу месяца изученные приемы он показывал сносно. Однако без внутреннего дыхания все его старания ничего не стоили. Нет, Чэнь Гун мог дать отпор местным бродягам и кое-как отбиться от толпы нищих, но в поединке с настоящим мастером боевых искусств его ждало лишь разгромное поражение.

Покончив с делами и собрав деньги в дорогу, Шэнь Цяо и Чэнь Гун покинули уезд Фунин и направились на запад.

С того самого дня, как Шэнь Цяо попросили из усадьбы Чистой Луны, он больше не встречал ни Юй Шэнъяня, ни других адептов неправедного пути, хотя им до уезда Фунин было рукой подать. Весь месяц Шэнь Цяо от рассвета до заката гадал перед храмом Цзян Тайгуна, и каждый, кто попадался ему, был в высшей степени зауряден, как и всякий прохожий в пестрой шумной толпе, наводнившей праздничную ярмарку. Глядя на этих простецов, Шэнь Цяо чувствовал, что он совсем отдалился от мира цзянху, потерял с ним всякую связь, и оттого порой думал, что, пожалуй, и нет никакой нужды идти на гору Сюаньду. В конце концов, провести остаток жизни в уезде Фунин – далеко не худший исход.

Однако собственное тело всячески противилось такому решению. Время от времени Шэнь Цяо чувствовал давящую боль в груди; в ненастную погоду кости нестерпимо ныли, а плоть будто бы кололи невидимой острой иглой; истинная ци бродила по всем органам и членам как вздумается, а не протекала как следует; в голове мелькали старые воспоминания. Все это и многое другое без устали напоминало Шэнь Цяо, что прежним он не стал и здоровье себе не вернул.

Чтобы попасть на гору Сюаньду, Шэнь Цяо надо было пройти через крупный округ Хуайчжоу, расположенный к западу от уезда Фунин. Поскольку Хуайчжоу граничил с землями государства Чжоу, Гао Вэй, император Северной Ци, послал туда армию и с тех пор всех губернаторов округа назначал сам. Но даже этого было мало: то и дело надзора ради в Хуайчжоу приезжали генералы и высшие сановники, дабы после вернуться к императорскому двору с донесением. Нередко по всему округу вводили военное положение и назначали дозоры. Но больше всего отличился нынешний губернатор Хуайчжоу, Шэнь Буи, который сотворил неслыханное дело.

Как известно, в те времена Поднебесная пребывала в раздробленности, однако все ее государства неизменно торговали между собой. Но едва Шэнь Буи вступил в должность, как тут же приказал запретить всякую торговлю с Северной Чжоу, а пойманных на сделке карать нещадно. Императору он объяснил это тем, что среди торговцев нередко скрываются чжоуские шпионы, и, если не принять меры, они рано или поздно выявят расположение пограничных вой ск, солдатских казарм и выведают другие важные сведения. В то же время он предложил императору Гао Вэю запретить приграничную торговлю и в других округах Ци, на что тот, пусть и не принял предложение, похвалил Шэнь Буи за преданность и объявил ему официальную благодарность.

В делах управления Шэнь Буи не щадил живота своего. Вдобавок он умело подхалимничал перед сановниками и знатью империи Ци, а потому высокопоставленные царедворцы не раз хорошо отзывались о нем при императоре. Вот так, легкими шагами, он и поднялся, как говорится, к синим облакам: из жалкого начальника уездной стражи сделался губернатором.

Добравшись до округа Хуайчжоу, Шэнь Цяо и Чэнь Гун решили не входить в его крупнейший город, а остановиться в буддийском Заоблачном монастыре, расположенном неподалеку. Оба понимали, что за комнату на постоялом дворе придется раскошелиться, а так, переночевав с монахами, они без трат зайдут в город, пополнят припасы и уже к вечеру продолжат свой путь к горе Сюаньду.

Надо сказать, буддийский Заоблачный монастырь пускай и назывался монастырем, но на деле был едва ли больше того заброшенного храма, где Шэнь Цяо и Чэнь Гун нашли свой приют. Проживали там трое, и оттого флигель разделили на три комнаты: одна для самого настоятеля, другая – для двух молодых призренных монахов и третья для посетителей. В последней стояли широкие деревянные нары на несколько человек.

Привыкший к лишениям Чэнь Гун тут же счел условия хорошими, тем более совсем недавно он спал в заброшенном храме, где у него не было даже одеяла, не то что постели. Что до Шэнь Цяо, то он отличался легким нравом и уступчивостью, к тому же привык довольствоваться тем, что имеет, так что против скудных удобств монастыря он и не подумал возражать.

Однако, заглянув во флигель, оба тотчас обнаружили еще несколько путников, пришедших в монастырь раньше них. Все четверо были молодыми мужчинами, и поклажа их состояла из двух огромных сундуков.

Чэнь Гун всегда относился к незнакомцам враждебно и располагать к себе других не умел. Вот и в этот раз он встретил вынужденных соседей настороженно: не поздоровался с ними и никакого разговора не завел. Что до Шэнь Цяо, то он бы и рад учтиво обратиться к таким же путникам, как они сами, но, к несчастью, плохо видел в сумерках и черт этих людей не разбирал. Его извиняло еще и то, что все четверо как будто не желали привечать их и вступать в какие-либо беседы. Оглядев Чэнь Гуна и Шэнь Цяо с головы до ног, четверка про себя отметила, что оба одеты бедно, да и походка у них не то чтобы верная, стало быть, боевыми искусствами они не владеют. Заметив это, люди Союза тут же решили, что их соседи не стоят никакого внимания.