На третий день все снова повторилось, и Чэнь Гун, зная, что уговор будет исполнен, не стал ничего беречь, а проглотил сразу три лепешки. К тому времени между ним и Шэнь Цяо воцарился мир, но разговориться они так и не смогли. И не потому, что пришлый был неприятным человеком – как раз наоборот. Шэнь Цяо неизменно благожелательно отвечал на все вопросы юноши, какие бы тот ни задал. Но Чэнь Гун все равно чувствовал, что они слишком разные, чужака он совершенно не понимал, и оттого их беседы скоро обрывалась. Чэнь Гун попытался было строить из себя невесть кого, злиться и ругаться на Шэнь Цяо, но с ним это было бесполезно – все равно что по хлопку кулаком бить. Вот вроде и показываешь, что самый сильный и главный, а вроде и не признают тебя таковым, но не смеются и не возражают, отчего сам же и обижаешься.
Чэнь Гун нутром чуял, что Шэнь Цяо не так-то прост, и не только потому, что тот всегда ходил опрятным и казался человеком ученым и благовоспитанным. Было еще что-то, чего Чэнь Гун не мог толком ни понять, ни объяснить, но это ставило Шэнь Цяо выше него самого, даром что оба нищенствовали и нашли приют в руинах заброшенного храма. Это смутное чувство раздражало Чэнь Гуна, за что он невзлюбил самого Шэнь Цяо.
Как уже упоминалось, из всех углов храма нещадно дуло, отчего к ночи страшно холодало. Кроме Шэнь Цяо и Чэнь Гуна там обитали только крысы, коих развелось великое множество. И, по-видимому, одна из них как раз цапнула Чэнь Гуна за палец ноги – башмаки его давно прохудились. Чэнь Гун закричал и вскинулся, но подниматься, ловить крысу и вымещать на ней злость поленился. Вместо этого юноша лишь поплотнее свернулся в клубок и постарался заснуть.
Ветер не унимался, все завывал и свистел, но тут у входа в заброшенный храм послышались чьи-то шаги. И кому в такую непогоду понадобились руины?
Чэнь Гун уже почти забылся беспокойным сном, когда его кликнул Шэнь Цяо:
– Слышишь? Кто-то пришел.
Юноша неохотно разлепил глаза и сразу заметил, что по стенам ползут чьи-то тени. Судя по всему, какие-то люди, вооружившись дубинками, почти на ощупь крались к ним. И двое во главе этого сброда показались Чэнь Гуну весьма знакомыми. Он пригляделся и узнал в них нищих стариков, которых он на днях прогнал. Вздрогнув, Чэнь Гун окончательно проснулся и вскочил на ноги.
– Эй, что это вы задумали?! – закричал он.
Ему ответили смешками.
– Старший Чэнь, а Старший Чэнь! Чего это ты струхнул? Не ты ли на днях так важничал, что не побоялся прогнать нас взашей? Ну а теперь мы позвали с собой наших братьев из клана городских нищих. Вот и поглядим, сколько в тебе осталось смелости и высокомерия!
Чэнь Гун презрительно сплюнул и дерзко спросил:
– Что за клан нищих выискали? Да просто попрошаек отовсюду надергали, в кучу собрали и кланом обозвали! И как только наглости хватило!
Нищие от его грубости рассвирепели:
– За ним смерть пришла, а он все препирается! Ну, тогда пощады не жди! Слушайте, братья, эта сволочь заняла нашу вотчину! А что до пришлого, так у него явно денежки водятся! Вот схватим его, разденем донага, все продадим и на вырученное угостим братьев вином!
По Чэнь Гуну сразу было видно, что взять с него нечего, и даже если в карманах найдется немного монет, на них ничего, кроме парочки баоцзы, не купишь. Второй, одетый в чистые опрятные одежды, обещал куда большую наживу. За один только халат можно было б выручить не один десяток вэней.
С обещанием нищего старика на Чэнь Гуна разом набросились пять или шесть теней. Пусть тот и отличался грубой силой, но все еще был слишком юн и недостаточно крепок, к тому же попрошайки решили взять его числом. Очень скоро они сбили Чэнь Гуна с ног и принялись безжалостно избивать, целясь в лицо и туловище. И хотя убить его не пытались, но и щадить не желали – скоро изо рта Чэнь Гуна полилась кровь. Уцелеть он никак не мог. Ему только и оставалось, что прикрывать самые уязвимые места, чтобы его не запинали до смерти.
Покончив с ним, нищие бесцеремонно обшарили Чэнь Гуна и нашли только тридцать вэней. Поглядев на этот более чем скромный улов, кто-то аж сплюнул от досады:
– Вот уж не везет так не везет! На голодранца наткнулись! Старина Лай, ты же говорил, что при себе у него никак не меньше пятидесяти!
На это Старина Лай заискивающе заулыбался:
– Может, растратил все? Да и пусть себе! У нас еще один есть.
Все разом уставились на Шэнь Цяо. Все это время, пока избивали Чэнь Гуна, он тихо и совершенно неподвижно, словно оцепенел от страха, сидел на полу храма с бамбуковой тростью в руках.
– Может, у него с глазами что-то? – насторожился один из нищих. – Неужто слепой?
Но нищий, которого другие прозвали Стариной Лаем, и не подумал отступить. Надеясь, что в случае чего они просто задавят числом, он крикнул Шэнь Цяо:
– Эй, ты! Отдавай-ка денежки! Отдавай, кому говорят! Тогда дедушки, так и быть, пощадят тебя и не станут бить! Эй! Слышишь меня?
На это Шэнь Цяо медленно покачал головой.
– Деньги я заработал в поте лица. Не отдам.
Услышав его ответ, Старина Лай криво усмехнулся:
– Ох ты какой! Вы поглядите на него! Еще один с характером выискался! Ну, тогда не жалуйся! Два дня назад ты дедушке лепешку пожалел, не отдал, ну а сегодня тебя до нитки оберут и кровь пустят!
Приободрившись от его угроз, нищие всей толпой кинулись на Шэнь Цяо. Точно так же они скрутили и чуть ли не до смерти избили Чэнь Гуна. Противник их не пугал, ведь больше всего он походил на хрупкого ученого, забредшего незнамо куда.
Шустрее всех оказался Старина Лай. Он уже замахнулся, чтобы ударить Шэнь Цяо кулаком в лицо, а другой рукой приготовился хватать его за ворот халата, чтобы затем повалить калеку наземь и уже там, усевшись на живот или на грудь, отделать как следует, но тут… запястье старика пронзила острая боль! Старина Лай не сдержался и завопил во все горло. Он еще толком не понял, что с ним случилось, а на его поясницу уже обрушился удар, второй, третий… От этого старик завалился куда-то вбок и заодно сбил с ног одного из товарищей – оба кубарем покатились по полу.
В заброшенном храме не было ни фонаря, ни свечки, к тому же стояла глубокая ночь и завывал сильный ветер, а тусклая луна то и дело скрывалась за тучами, отчего никто не мог толком разглядеть, что творится вокруг. Почему вдруг упал Старина Лай, нищие так и не поняли, а потому и не подумали отступить. Они медленно окружали Шэнь Цяо, собираясь напасть.
Но тут послышались глухие удары и шлепки по полу – это несколько бродяг, получив по заслугам, свалились как подкошенные.
– Что за колдовство?! – в страхе вскричал Старина Лай, однако уйти и не подумал. Вместо этого он медленно поднялся на ноги и с воплем бросился на пришлого.
Зрение к Шэнь Цяо возвращалось очень медленно, к тому же ночью, при тусклом свете луны, он различал лишь расплывчатые тени, что и сыграло с ним злую шутку. Он упустил Старину Лая из виду, и нищий, напрыгнув на него, повалил Шэнь Цяо на пол, после чего ударил того прямо в солнечное сплетение – Шэнь Цяо задохнулся от боли.
Сбив несчастного с ног, Старина Лай попытался отобрать у него бамбуковую трость, но не тут-то было: поясница у старика мигом онемела, и он увидел, что трость летит прямо на него. Казалось бы, уклониться от нее или схватить – дело нехитрое, однако, когда Старина Лай протянул к ней руку, трость ловко обошла ее и без жалости обрушилась прямо на переносицу – нищий завопил и схватился за нос. Между пальцами хлынула кровь. Забыв и о себе, и о противнике, старик повалился на пол и стал кататься, вереща от боли.
Такого от слепца никто не ожидал. Чэнь Гун так и застыл, будто громом пораженный, наблюдая, как бамбуковая трость разит врагов справа и слева. Отчего-то казалось, что удары сыплются как придется, без особого разумения, однако никто из нищих так и не смог приблизиться к Шэнь Цяо. И скоро по полу разрушенного храма катался со стонами не один только Старина Лай, но и все его товарищи.
