Ну а пока Чэнь Гун мог довольствоваться лишь теми лохмотьями, что оставили нищие старики. После того как он прогнал их, оба не вернулись – наверняка нашли себе новый приют. Однако присвоить их пожитки не вышло: став ворошить чужое трепье, Чэнь Гун тут же почуял отвратительный кислый запах, отчего скривился и отшвырнул оставленное куда подальше. Вернувшись к себе на лежанку, он подсел поближе к костру, надеясь так согреться.

Мечтая о том, как обдерет Шэнь Цяо до нитки, если тот обманет его и не принесет лепешки, Чэнь Гун сам не заметил, как уснул.

На следующий день, как и всегда, Чэнь Гун проснулся рано и стал собираться в рисовую лавку. Но, поглядев на место, где спал Шэнь Цяо, юноша обнаружил, что того и след простыл – осталась лишь примятая солома да кучка золы от костра. Впрочем, Чэнь Гуну было все равно, что с тем сталось, тем более он ни капли не верил, что Шэнь Цяо сможет принести три лепешки с ослятиной. Если у тебя в карманах звонкая монета водится, зачем лепешки брать и отдавать? И для чего тогда селиться в разрушенном храме, которым даже призраки брезгуют? А раз этот Шэнь Цяо тщедушен, куда ему те же мешки таскать? Вдобавок не видит ничего… Так как же он найдет работу в городе?

Решив про себя, что с этим калекой все ясно, Чэнь Гун ушел трудиться в лавку. Вернулся он уже в сумерках и, подходя к храму, зло подумал: «Пусть только посмеет явиться с пустыми руками! Я его так поколочу, что родная мать не узнает!»

Не успел он толком переступить порог храма, как его встретил хорошо знакомый чудесный аромат.

Услышав шаги, Шэнь Цяо обернулся, вскинул голову и улыбнулся Чэнь Гуну.

– Ты вернулся.

– А что с ослятиной? – начал юноша с мрачным видом, однако тотчас осекся. Он запоздало увидел, что на соломенной охапке, служащей ему постелью, оставили три свертка, сложенные ровной башенкой. От этого зрелища Чэнь Гун прямо остолбенел и потерял дар речи. Наконец он с трудом выдал:

– Это ты принес?

Шэнь Цяо кивнул.

– Разве ты не велел мне вернуться с тремя лепешками?

Следом Чэнь Гун заметил, что слепец переоделся в новый голубоватозеленый халат-пао, а серый расстелил на полу и устроился на нем как на матрасе. Сам Шэнь Цяо выглядел чисто и опрятно – видимо, где-то помылся и привел себя в порядок.

– Ты как деньги достал? – с подозрением спросил Чэнь Гун.

– Разумеется, трудом праведным, – ответил Шэнь Цяо и засмеялся. – Сам же видишь, каков я. Разве мне по силам кого-то ограбить или что-то украсть?

– Кто ж тебя знает! – фыркнул юноша и потянулся за первой лепешкой.

Как и вчера, она была теплой и мягкой – очевидно, только что с огня. Развернув бумагу, Чэнь Гун обнаружил, что корочка у лепешки золотистая, а когда откусил кусочек, из нее потек густой мясной сок. Всюду разлился аромат жареного мяса.

Не сдержавшись, Чэнь Гун с жадностью проглотил разом две лепешки, но последнюю все-таки приберег, решив съесть ее утром, прямо перед работой. Покончив с едой, он оглянулся на Шэнь Цяо: тот все так же сидел, поджав под себя ноги, с бамбуковой тростью в руках. Глаза его были прикрыты – то ли дремал, то ли размышлял о чем-то.

– Эй, а откуда ты родом? – окликнул его Чэнь Гун.

Шэнь Цяо, не размыкая век, покачал головой:

– Не знаю. В пути я упал и разбил голову, отчего многое не помню.

– Не хочешь говорить – так и скажи! Нечего отговорки-то выдумывать! Или решил, что меня легко обмануть? – возмутился Чэнь Гун, однако распаляться больше не стал. Он мигом потерял всякий интерес к беседе и улегся спать.

Но сон, как назло, не шел – то ли Чэнь Гун объелся, то ли еще что, – и юноша только ворочался с боку на бок. В конце концов он не выдержал и снова завел разговор:

– Слушай, а чем ты весь день занимался? Как деньги-то заработал?

До него донесся тихий ответ:

– Гадал по костям.

От этого признания Чэнь Гун аж вскинулся и невольно обернулся к Шэнь Цяо, который, как оказалось, все так же сидит на своем месте, не меняя позы.

– Так ты по костям гадать умеешь?!

Шэнь Цяо рассмеялся:

– Если честно, гаданием это не назвать, ведь и у бедняка, и у богача на руках есть все подсказки. Умение пустяковое, но полезное, чтобы хоть как-то прокормиться.

И все же Чэнь Гуну стало любопытно.

– А можешь и мне погадать? Ждет ли меня богатство и счастье в будущем?

– Покажи мне ладони, – согласился Шэнь Цяо.

Чэнь Гун протянул ему руки, и слепец какое-то время водил по ним пальцами. Закончив с этим, он сообщил:

– Целыми днями ты носишь тяжести – скорее всего, работаешь поденщиком в рисовой лавке или на пристани… не так ли?

– Что еще скажешь? – поторопил его Чэнь Гун. Он совсем не был глуп и знал, что по мозолям на его руках любой догадается, кем он трудится.

– Ты упрям и с детства отличаешься жестким нравом: обид не терпишь, поражений не признаешь, к тому же несколько недоверчив. В юности ты рассорился с домашними и ушел куда глаза глядят. Вероятнее всего, дома у тебя либо отчим, либо мачеха.

Глаза Чэнь Гуна округлились.

– А еще что?

Шэнь Цяо засмеялся.

– Сейчас время неспокойное, возможностей у таких, как ты, много. С твоим нравом нужно идти в армию – там ты сможешь преуспеть.

– И как ты все понял? – поразился Чэнь Гун.

Шэнь Цяо стал охотно объяснять:

– Произношение у тебя местное, значит, ты не из бездомных скитальцев, бегущих от голода. Но у местных обычно есть где жить, стало быть, у тебя дома случилось несчастье. Учитывая твой характер, надо полагать, что ты, скорее всего, рассорился с родными. Но даже так тебя бы никогда не выгнали, будь твои отец и мать живы. Разве они смирились бы с тем, что ты ночуешь на улице под дождем, обдуваемый всеми ветрами? Вот и выходит, что либо твой отец женился на суровой мачехе, либо родители рано умерли.

Подробное объяснение более или менее удовлетворило Чэнь Гуна, и он только спросил:

– Тогда откуда тебе знать, что в армии я преуспею?

– Ты не стал терпеть обид от мачехи, – подхватил Шэнь Цяо, – и разгневался так, что ушел из дома. Посчитал, что лучше уж жить на улице, чем с ней. А прошлой ночью ты подрался с нищими ради одной лепешки с ослятиной. Очевидно, ты безжалостен и к себе, и к другим. Вот и выходит, что ты больше всего годишься для военной службы.

Чэнь Гун на это презрительно фыркнул:

– Ясно все с тобой, нашего брата ты презираешь. Глядишь свысока на тех, кому даже жрать нечего, вот и приходится отнимать у таких, как ты! Ходишь вокруг да около и в глаза надо мной смеешься!

Шэнь Цяо с улыбкой возразил:

– Я и сам бедняк, у кого за душой ничего нет, так зачем мне смеяться над другими? Ты ведь сам только что попросил меня погадать, и я просто объяснил на твоем же примере, как у меня это получается. Разве я не попал в точку? Пусть больших денег мое занятие не приносит, но на еду хватает. – Раз горазд складно говорить и делать вид, будто все на свете знаешь, как так вышло, что без денег остался? Тебя бандиты по дороге ограбили?

– Может, и ограбили, только я не помню, – примиряюще согласился Шэнь Цяо. – Да и говорю не всегда складно: порой голова прекрасно соображает, а порой – совсем худо. Очень многое из прошлого мне помнится смутно. Хорошо, что ты разрешил мне остаться здесь, а иначе я бы не знал, куда идти, где переночевать. Может, это и малость, но я очень признателен тебе за это.

Услышав слова благодарности, Чэнь Гун несколько приободрился и присмирел. Даже вытребованные лепешки с ослятиной он счел вполне заслуженными, как будто и вправду защитил Шэнь Цяо от нищих.

– Ну, тогда завтра с тебя еще три лепешки с ослятиной! И не думай, что раз всякого наговорил, отвертишься от платы!

– Как пожелаешь.

На следующий день Чэнь Гун тоже вернулся лишь в сумерках – и его снова ждали три лепешки с ослятиной. Шэнь Цяо оставался на прежнем месте, но на этот раз не просто сидел, а, держа такую же лепешку, медленно ел, да так, что казалось, будто лакомится чем-то изысканным, а не дешевой снедью. «Во строит из себя!» – презрительно фыркнув, решил про себя Чэнь Гун и отвернулся. Развернув свой бумажный сверток с лепешкой, он, недолго думая, впился в нее зубами.