Я никогда не думала об этом всерьез, но истерика отчима заставила меня по-новому взглянуть на них. Могло ли оказаться, что речь шла о корабле?

Настоящем космическом корабле!

– Вспомнила? – ядовито поинтересовался Ли Эббот.

Я только усмехнулась – тем более что ни о каком корабле я понятия не имела. Абсолютно. Вообще.

Отец никогда не делился своими планами о покорении космоса, а мать, если она и знала, запрещала даже упоминать имя Андреса Диаза после того, как мы переехали в Центр. И Кессель… Хави… за все то время, что мы провели вместе, он лишь раз поднял эту тему, но так и не раскрыл всей правды о планах наших отцов.

А значит, пусть Ли Эббот брызжет слюной, орет и тычет в меня иглами с литианской дрянью. Ему ничего не достанется.

Ни-чего.

– С какого перепуга ты решил, что я собираюсь тебе помогать?

Безумный блеск в водянистых глазах отчима, раздувшиеся от бешенства ноздри и красные пятна на бледных щеках вызывали лишь смех. Он был одержим. Одержим моим отцом, его борьбой, его кораблем, если он и вправду не был плодом больной фантазии литианского капитана полиции, всем. Не потому ли после зачистки в семнадцатом мы с матерью оказались именно у Ли Эббота, десять лет безнаказанно упивавшегося властью над феммой ненавистного Андреса Диаза? Неужели…

Неужели не мать выбрала капитана литианской полиции, стремясь к богатой обеспеченной жизни, а он выбрал нас?..

Губы отчима растянулись в жутковатой улыбке.

– Посмотрим.

Отделив от переплетения трубок капсулы ту, что была связана с катетером в моем предплечье, он поднес ее к моему лицу, подсоединил шприц и демонстративно медленно вдавил поршень. А потом с нескрываемым удовлетворением смотрел, как я борюсь с желанием моргнуть.

Нет. Нет.

Только не это.

Только не снова.

Сердце отчаянно забилось в груди, разгоняемое все нарастающим ужасом и паникой. Глаза защипало.

Держаться, надо держаться.

Нет, нет, нет!

Жжение становилось все сильнее, все нестерпимее. Виски и основание черепа, где к голой коже примыкали контакты мозгового бура, вспыхнули болью. Я чувствовала собиравшиеся в уголках глаз горячие капли, и все тяжелее было заставлять себя не закрывать веки, не поддаваться действию дряни, расщеплявшей сознание на миллионы разрозненных кусочков. Шейд стойко сопротивлялся, но…

Мы были слишком ослаблены. Слишком истощены, чтобы на равных бороться с литианской фармой.

Я упустила момент, когда жжение сменилось лихорадочным жаром. Начавшись от глаз, он растекся по организму, ломая тело и путая сознание. Мир завибрировал, искажаясь, будто я смотрела сквозь пелену раскаленного пара.

Нет.

Нет…

Перекошенное злобой лицо Ли Эббота деформировалось, становясь длиннее и уже. Рот опустился на подбородок, нос поплыл вниз, белесые глаза выкатились из орбит. Оцепенев от жуткого зрелища, я наблюдала, как массивная фигура отчима в экзокостюме оплывает, заваливаясь на меня, словно пластиковая скульптура на переплавке, – а вслед за ним и весь остальной мир.

Будто с поверхности слезает краска, обнажая скрытую за ней пустоту…

Вниз, вниз, вниз…

– Солана Диаз, – звал тихий голос из темноты. – Солана…

– Диаз.

Я закричала от боли в обожженных глазах, оглушенных ушах и содранном горле, но крик потерялся в хаосе звуков, запахов и ярких пятен. Тысячи, миллионы кусочков моей жизни прокручивались одновременно, разорвав то, что было мной – Соланой Диаз, – на крохотные частицы некогда цельного «я».

И единственным, что удерживало от того, чтобы распасться окончательно, были два слова.

– Андрес Диаз.

«Твой отец…»

Крепкий шейдер с проницательным взглядом и сдержанной улыбкой, при виде которой сердце сжалось от тоски и тяжкого бремени вины, оторвался от изучения лица распростертого на асфальте нор-ра. Манн смотрел прямо и спокойно, а руки меж тем делали свое дело, ритмично надавливая на грудную клетку. Раз-два-три-четыре… а после изображение качнулось – вверх-вниз, – наполняя легкие бессознательного нор-ра кислородом.

«Андрес Диаз твой отец».

Раз-два-три-четыре. Вверх-вниз.

«Откуда вы знаете?»

Усмешка.

«Все, кому небезразлична судьба других, знают Андреса Диаза. Особенно здесь, в семнадцатом».

Раз-два-три-четыре. Вверх-вниз.

Что-то в его голосе, в облике, в излучаемой шейдером уверенности и мягкой силе заставляло прислушаться, рождая в груди теплоту.

«Я Саул. Саул Михель».

Раз-два-три-четыре. Вверх-вниз.

«Сол…»

Удар тока разорвал расплывчатый образ сумрачной, грязной улицы.

– Андрес Диаз.

Еще разряд.

Желтая вспышка молнии скользнула по контуру букв и застыла, пойманная в извилистую трубку неоновой лампы.

«Лог…»

Картинка дрогнула, расплываясь, и дочитать надпись не удалось. Алкогольная интоксикация. Это был уже шестой бар… кажется. Не лучший способ потратить кредиты, которых и так оставалось немного, но…

День был такой – паршивее не придумаешь.

Места за стойкой не было. Пришлось приткнуться у дальней стены подальше от бойцовского ринга и кожаных диванов, где сидели в окружении полуголых продажных фемм перекачанные манны, от одного вида которых к горлу подступала паника, а кожа под пластырем, закрывавшим бугорок инъекции блокиратора, неудержимо чесалась. Даже несмотря на туман в голове и спутанные мысли, хотелось плюнуть на острое желание напиться и уйти, пока цела. Но два коротких слова буквально пригвоздили к месту.

«Андрес Диаз».

Три руки одновременно взметнулись вверх, опрокидывая в луженые глотки по стопке светящегося коктейля.

На крупных буграх плеч перекатывались в такт движению мышц вытатуированные пылающие шестеренки.

Должен был быть страх – боевики «Механического солнца» были убийцами, убийцами, убийцами, из-за которых погиб мой отец, – но страх вместе с другими сознательными мыслями потерялся на дне стопки еще в четвертом баре. А сейчас осталось только глубинное, инстинктивное. И там… там «Механическое солнце» почему-то воспринималось совершенно иначе.

В душе что-то оцепенело от странного чувства близости, узнавания, которым не было объяснения и ответа. Взгляд застыл на красноватых языках пламени. Казалось, будто они подрагивают, отзываясь на убыстрившийся стук сердца.

Тук-тук. Тук-тук.

Выше, выше.

Мощная шея, волевой подбородок, четко очерченные скулы…

Все внутри буквально кричало об опасности, но это не отталкивало, а, наоборот, заводило, кружа голову сильнее выпитых коктейлей.

Идеальные губы, прямой нос и глаза…

По телу пробежала дрожь.

Манн смотрел. Смотрел внимательно, с любопытством. Как на пугливую мелочь, невесть зачем шатавшуюся по сомнительным барам окраинных районов в поисках приключений на собственный зад. Нет… как на фемму, молодую и привлекательную, которую… с которой…

Во рту пересохло. Пальцы стиснули стакан с неизвестной отравой и почти бессознательно поднесли к губам. Глоток, еще глоток. Испытующий взгляд манна, не отрываясь, следил за тем, как скользнул по губам язык, слизывая последние капли коктейля.

Качнулась пылающая шестеренка…

– Нет!

Слепящие молнии энергетического разряда ударили отовсюду – будто все неоновые светильники подпольного бара разом взорвались, осыпая снопами жалящих искр.

– Андрес Диаз.

Удар.

– Андрес Диаз!

Удар.

– Андрес…

«Диаз, чистокровная Шей, тридцать семь стандартных лет».

Шаг, шаг, шаг, почти переходящий в бег. Бесконечные коридоры, сменявшиеся один за другим. Голоса медиков, обступивших гравиносилки.

«Состояние критическое. Требуется срочная операция, готовьтесь к переливанию крови».

«Ее дочь вызвала скорую. Она заявила о…»

«Заткнитесь, Ли Вейль! – Яростный шепот реаниматолога поднял в душе волну бессильного гнева. – Не на камеру, не под запись! Заявление отклонить! – Короткий взгляд через плечо, сошедшиеся у переносицы брови. – А эту кто пустил? В медблок нельзя посторонним!»