На лицах уцелевших застыло выражение мрачной решимости, смешанной с отчаянием. Они понимали, что следующая атака может стать для них последней. Михаил Александрович, мертвенно-бледный, стоял на мостике своего флагмана, вглядываясь в тактические дисплеи. Великий князь чувствовал, как с каждой минутой его шансы не то, что на победу, а просто выжить в этой мясорубке тают на глазах.

— Чего ждет Птолемей Граус? — занервничал великий князь Михаил, связываясь с Трубецким и одновременно подсчитывая, сколько крейсеров и линкоров осталось у него в эскадре от первоначального числа, и ужасаясь этим цифрам. В его голосе слышались нотки отчаяния и безысходности. — Первый министр ждет, пока от нас ничего не останется? Где, черт возьми, подкрепления⁈

Вопрос повис в гнетущей тишине, нарушаемой лишь далекими раскатами космической канонады. Однако Птолемей молчал. Мостик его «Агамемнона», как казалось Михаилу Александровичу, чуть ли не демонстративно игнорировал все запросы с его флагмана. Тишина эфира давила на нервы, словно в ней таилась некая зловещая насмешка над их отчаянным положением. Великий князь нервно шагал из стороны в сторону, вглядываясь в мерцающие огни тактической карты.

Между тем этот упрямый Демид Зубов, будто ничего особенного до этого не происходило, снова построил свои корабли в атакующие «конусы». Его авангард, словно стальной кулак, готовился нанести очередной сокрушительный удар по израненной обороне союзников. В безупречном построении эскадр чувствовались хладнокровие и расчетливость опытного полководца, умеющего вести бой с методичной беспощадностью.

Сам контр-адмирал гвардии был всегда впереди на своем бессмертном и неубиваемом линкоре «Москва». Этот могучий дредноут, словно древний титан, возвышался над строем атакующих, вселяя трепет в сердца врагов одним своим грозным видом. Многочисленные раны и шрамы на его бронированных боках лишь подчеркивали несокрушимую мощь и живучесть флагмана Зубова. Казалось, сама смерть отступала перед этим космическим исполином, не смея коснуться его своим ледяным дыханием.

Иван Федорович Самсонов прислал своему отважному космофлотоводцу два свежих дивизии из резерва, заменив ими поредевшие 9-ю и 10-ю «линейные». Это было подобно вливанию новой крови в жилы атакующего чудовища, придавая ему сил и ярости для очередного броска.

После чего Демид Зубов снова ринулся в атаку… Черноморская армада, словно гигантский космический таран, неумолимо надвигалась на редеющие порядки обороняющихся. Пространство озарилось всполохами чудовищных взрывов, когда два стальных потока схлестнулись в смертельном объятии. Заговорили орудия, превращая мирную пустоту в адское месиво огня и обломков.

— Вот, господа, что я вам говорил, главнокомандующий Птолемей Граус хочет, чтобы нас здесь всех перебили, как собак! — закричал в эфире в панике князь Михаил Александрович, когда увидел на голограмме тактической карты, как несколько десятков свежих вражеских кораблей несутся прямо на его флагман и уцелевшие вымпелы его поредевшей дивизии. В его голосе слышались истерические нотки человека, чей разум затуманен животным ужасом. — Как удобно, и победить чужими руками Самсонова, ославив его Черноморский флот, и за одно избавиться от всех нас одним махом!

Лицо великого князя исказилось в жутком оскале, когда он представил свой бесславный конец. Все его мечты о славе и величии рассыпались прахом перед лицом неумолимо надвигающейся гибели. И в этот миг Михаил Александрович проклинал все на свете — и свое малодушие, и безжалостных врагов, и равнодушное мироздание, позволившее свершиться подобной несправедливости.

В данную минуту уже никто из адмиралов передовой «линии» больше не смеялся над его словами, потому как всем стало очень даже не по себе от увиденного. Они слишком хорошо понимали, что безумные речи Романова — это лишь неуклюжая попытка замаскировать собственный страх. Но на фоне всего происходящего нервы командиров были натянуты до предела, а в глазах застыло выражение мрачной обреченности.

На их дивизии действительно мчалась сейчас полуторасотенная орда дредноутов, готовая разорвать тонкий строй авангарда союзников, будто того и вовсе не существовало… Это была настоящая космическая лавина, способная стереть с лица галактики все живое. Черные исполины неслись вперед с неумолимостью и целеустремленностью хищников, учуявших запах крови.

Демид Зубов, будто прочитав этот страх в глазах великого князя, направил главный удар своего авангарда в самое слабое место обороны — а именно координаты построения дивизии Михаила Александровича. Он словно почувствовал, что именно здесь, в этой критической точке, решится исход сражения. Контр-адмирал понимал, что если удастся сокрушить правый «фланг» союзников, то вся их оборона рухнет, словно карточный домик.

И не прогадал. Наш «храбрый» князь Романов, несмотря на то, что его корабли еще достаточно долго могли сдерживать натиск атакующей стороны, не стал играть с огнем, приказав своим капитанам немедленно отступать из опасного сектора. В его действиях не было ни чести, ни доблести — лишь голый расчет и желание любой ценой спасти собственную шкуру.

Михаил Александрович слишком хорошо понимал, чем грозит ему упорное сопротивление. Он не желал разделить участь бесчисленных безымянных героев, канувших в безвестность в секторах космических сражений. Великий князь желал выжить любой ценой, пусть даже это будет стоить ему доброго имени и офицерской чести.

С бессильной яростью и отчаянием наблюдали остальные адмиралы за малодушным бегством Романова. Они понимали, что этот предательский шаг лишь приблизит их собственную погибель, ведь противник, почуяв слабину, удвоит натиск.

После такого неожиданного и беспорядочного бегства кораблей великого князя Михаила, вся первая «линия» обороны союзников стала рассыпаться. Ее стройные ряды в одночасье превратились в хаотичное скопление растерянных и деморализованных кораблей. Паника, словно вирус, стремительно распространялась по всей «линии», заражая экипажи страхом и неуверенностью. На мостиках наших кораблей царила гнетущая атмосфера поражения и обреченности, а в эфире то и дело звучали отчаянные призывы о помощи вперемешку с проклятиями в адрес трусливых командиров.

Теперь каждый был сам за себя. Единое командование и построение фактически перестало существовать, и адмиралы и капитаны действовали разрозненно, руководствуясь больше инстинктом самосохранения, чем тактическими соображениями. В этом хаосе особенно ярко проявились истинные лица и характеры военачальников.

Кто-то из дивизионных адмиралов, а именно — приятель великого князя и его собутыльник Никита Львович Трубецкой, также побежал под защиту кораблей второй «линии», что состояла из Балтийского флота. Страх затмил его разум, вытеснив последние крохи мужества и гордости. Бледный как смерть, с дрожащими руками и испариной на лбу, он судорожно склонился над пультом управления, безостановочно повторяя в микрофон приказ об отступлении. В его голосе не осталось и тени былой наигранной бравады.

Кто-то упорно продолжал сопротивляться, вопреки всему до конца оставаясь верным присяге и воинскому долгу. Эти немногочисленные очаги обороны, рассыпанные среди всеобщего хаоса, светились, словно искорки надежды, вселяя робкую веру в чудо даже в сердца отчаявшихся. Экипажи этих кораблей стояли насмерть, с яростью обреченных отражая атаки врага. Каждый из них превратился в героя, живую легенду, готовую погибнуть, но не отступить ни на шаг.

Среди оставшихся на своих прежних координатах были вице-адмирал Илайя Джонс и командующий 3-ей «линейной» дивизией вице-адмирал Василий Иванович Козицын. Два закаленных в боях ветерана, повидавших на своем веку немало сражений и испытаний. Их флагманы, окруженные плотным кольцом верных кораблей, возвышались среди урагана огня и хаоса, словно неприступные бастионы.

Первый, потому что прилюдно поклялся уничтожить Зубова. Это была его личная война, кровавая вендетта, ставшая делом всей жизни. Джонс, словно одержимый, раз за разом атаковал позиции противника. Его глаза горели лихорадочным огнем, а голос, искаженный яростью, хрипло выкрикивал в эфир проклятия вперемешку с приказами. Он был готов преследовать своего заклятого врага до самых врат ада, и даже гибель казалась ему не слишком высокой ценой за возможность свести счеты.