— Я в данный момент смотрю на тактическую карту сектора и думаю, что присутствия вашего подразделения, похоже, вовсе не потребуется, — усмехнулся первый министр, кивая на голограмму за своей спиной. Его лицо озарила довольная улыбка, а в глазах вспыхнул огонек триумфа. Птолемей явно наслаждался своей ролью верховного главнокомандующего, вершащего судьбы целых флотов и армий. Он с упоением следил за разворачивающейся на экране картиной грандиозной космической битвы, где сотни кораблей сошлись в смертельной схватке за господство над Российской Империей.
Голограмма, на которую указывал Птолемей, представляла собой трехмерную модель сектора космического пространства, где в данный момент шло сражение. Сотни разноцветных точек и значков, обозначающих корабли противоборствующих сторон, медленно перемещались на фоне черной бездны, периодически вспыхивая и угасая, когда кто-то из них получал повреждения или погибал.
— Слишком много желающих, видя, что союзный флот побеждает, вывели свои корабли на передовую «линию», — продолжал Птолемей, всматриваясь в эту картину с нескрываемым удовольствием. — Каждый из адмиралов Коалиции теперь стремится первым надеть на голову лавровый венок победителя. Еще бы, такой шанс прославиться выпадает нечасто! Разгромить Гвардейскую Эскадру, пленить или уничтожить самого Зубова — это ли не предел мечтаний любого? Вот они и рвутся в бой, не жалея ни себя, ни свои корабли. Лишь бы урвать кусок пожирнее и свое имя в учебники истории вписать.
Птолемей говорил все это с нескрываемой иронией и даже некоторым презрением. Я видел, что он не слишком высокого мнения об этих честолюбивых вояках, готовых ради личной славы пожертвовать чем и кем угодно. Для него они были всего лишь пешками в большой игре, которых можно двигать по своему усмотрению и при необходимости приносить в жертву ради достижения главной цели. А целью этой, как я уже начал это понимать, для сидящего и смотрящего на меня по ту сторону экрана первого министра было не просто победить Зубова и Самсонова, а утвердить свою власть над всей Империей, подмять под себя всех и вся, устранив любую угрозу своему господству. И Птолемей, судя по всему, был готов идти к этой цели до конца, не останавливаясь ни перед чем.
— В секторе битвы сейчас такое столпотворение боевых кораблей, Александр Иванович, что ваша дивизия просто не пробьется к Зубову и его гвардии, даже если захочет… — закончил он свою мысль, переводя взгляд на меня и следя за моей реакцией на сказанное.
— Что ж, я рад тому, что мы выигрываем сражение. Победа нам сейчас очень нужна для поднятия общего морального духа союзников, — кивнул я, реагируя на боевой настрой главнокомандующего и понимая, что действительно крайней нужды в присутствии моих кораблей на «линии» соприкосновения нет… В моем голосе не было ни раздражения, ни обиды — только спокойная уверенность профессионала, знающего свое дело. Я отдавал себе отчет, что в нынешней ситуации мое вмешательство в бой может оказаться не только бесполезным, но и вредным. Лишние корабли в и без того перенасыщенном секторе лишь увеличат неразбериху и риск «дружественного огня». А потери среди своих нам сейчас ни к чему — хватает и тех, что наносит противник.
Поэтому я решил пока повременить с атакой и понаблюдать за развитием событий со стороны. Тем более что, судя по голограмме, наши дела шли более чем неплохо. Союзный флот явно превосходил Гвардейскую Эскадру, оттесняя их все дальше от «вагенбурга» и постепенно ее окружая. Еще немного, и они будут прижаты к «стенке», лишившись пространства для маневра. А там и до полного разгрома недалеко.
Эта мысль наполнила меня чувством глубокого удовлетворения и даже некоторой гордости. Как-никак, в этой победе была и моя заслуга. С этими мыслями я продолжал следить за ходом сражения, время от времени бросая взгляды на голограмму и переговариваясь с Птолемеем. Мы оба понимали, что исход битвы решится в ближайшие полчаса-час. Противник был обречен…
…Между тем, флот контр-адмирала Зубова, который до этого все время медленно отступал, неожиданно остановился в паре миллионов километров от «вагенбурга» и начал перестраиваться в оборонительную полусферу в несколько «линий» в глубину. Это было настолько неожиданно и нелогично, что поначалу мы даже не поверили своим глазам. Еще минуту назад его корабли упорно пятились назад под натиском превосходящих сил союзников. И вдруг такой разворот на сто восемьдесят градусов! Словно кто-то невидимый дал им команду «стоп-машина», и они послушно замерли, готовясь принять свой последний бой.
Мы с первым министром ошарашенно переглянулись, пытаясь понять смысл этого странного маневра. Неужели Зубов решил пожертвовать собой и своими кораблями? Как бы то ни было, его действия в корне меняли всю ситуацию и требовали немедленной реакции с нашей стороны.
— Слава Богу, теперь он точно у нас в руках! — радостно воскликнул Птолемей Граус, разговаривая с адмиралом Дессе, в ту же минуту показавшемуся на экране и присоединившемуся к нашей беседе по селектору. В голосе его звучало неподдельное облегчение и даже некоторое злорадство, словно он уже предвкушал скорую и легкую победу над ненавистным врагом. — Я хоть и не военный, но понимаю, что прекратив отступление, враг уже через полчаса будет полностью окружен и заблокирован в системе. Ведь это так, Павел Петрович?
— Крайне странный приказ отдал сейчас контр-адмирал Зубов, — поморщился «Лис» Дессе, в свою очередь, разглядывая карту. Его острый взгляд скользил по переплетению линий и значков, пытаясь уловить скрытый смысл в действиях противника. Павел Петрович был опытным и хитроумным военачальником, снискавшим себе прозвище «Лис» за умение просчитывать ходы врага на несколько шагов вперед. И сейчас его интуиция подсказывала, что за внешне алогичным поведением контр-адмирала Зубова кроется какой-то тайный замысел, пока еще неясный, но опасный.
— Действительно вы правы, господин командующий, — продолжал рассуждать Дессе, обращаясь к Птолемею. — Отступая, противник еще имел какой-то, пусть и мизерный шанс на спасение, хотя бы части своего флота уйти в подпространство. Наши корабли не успели бы полностью блокировать все возможные векторы отхода, и у Зубова оставалась возможность прорваться через наши заслоны ценой потери части своих сил. Это был бы разумный и логичный шаг для командира, оказавшегося в безнадежной ситуации. Но вместо этого он вдруг останавливается и принимает заведомо проигрышную позицию, фактически обрекая себя на уничтожение. Словно специально дает нам время сомкнуть кольцо окружения и лишить его последних шансов на спасение…
Дессе в задумчивости потер подбородок, не сводя глаз с голограммы. Его прищуренный взгляд выдавал напряженную работу мысли, стремящейся найти объяснение загадочному поведению Зубова.
— А теперь его корабли точно в ловушке, — подытожил он свои размышления. — Даже если предположить, что это обманный маневр и Зубов попытается вырваться из окружения, у него это уже вряд ли получится. Слишком много наших кораблей блокируют пути отхода, слишком плотным становится кольцо. Чтобы преодолеть его, противнику понадобится либо невероятная удача, либо какое-то секретное оружие, способное в одночасье уничтожить половину нашего флота. Но я не думаю, что у Зубова есть что-то подобное в запасе.
— Похоже, поражение Демида Зубова в поединке с полковником Наливайко и майором Белло, с чьими кораблями схватилась его «Москва», негативно сказалось на его эмоциональном состоянии, — предположил первый министр, вспоминая недавний бой, за которым лично следил в режиме реального времени. — Это должно было сильно ударить по его самолюбию и уверенности в себе. Возможно, он до сих пор находится в шоке от того поражения и потому совершает столь очевидные ошибки.
— Не знаю, как насчет эмоционального. Но, я до сих пор, несмотря на то, что собственными глазами наблюдаю, как он делает фатальную ошибку, все-таки почему-то именно в умственных способностях данного космофлотоводца не сомневаюсь, — добавил Дессе после небольшой паузы. В его голосе прозвучали нотки уважения и даже восхищения, словно он отдавал должное таланту своего визави, пусть и считал его последние действия глупыми и самоубийственными. — Зубов слишком умен, чтобы совершать подобные просчеты без веских причин. Должно быть что-то еще, чего мы пока не видим и не понимаем. Какой-то скрытый смысл в этом безумии.
