По итогу менее чем через час, сдерживая натиск многочисленных кораблей Птолемея, флот контр-адмирала Зубова стал медленно, но неуклонно отступать. Объединенные силы пяти эскадр, собравшись в плотное построение, двигались в указанном направлении, отстреливаясь от наседающих кораблей союзников…
— Поздравляю вас и ваших друзей с победой, Александр Иванович, — со мной вышел на связь сам Птолемей Граус, видимо сильно расчувствовавшийся неожиданно легкой победе над врагом. Его лицо на экране выглядело самодовольным и торжествующим. — Я наблюдал за вашей лихой атакой. Блестяще спланированная и выполненная операция! Капитаны 9-ой «линейной» не ожидали такого маневра. Вы застали их врасплох и навязали свои условия боя. Браво!
— Благодарю за высокую оценку, командующий, — сдержанно ответил я, пряча горькую усмешку. — Однако победа еще не окончательна. Зубов увел большую часть своих сил. Нам предстоит еще немало потрудиться, чтобы добить его флот.
— Признаюсь, я даже не рассчитывал, что Зубов пойдет с вами на соглашение, — продолжал Граус, словно не слыша моих слов. В его голосе звучали нотки удивления и даже восхищения. — Этот гвардеец хитер как лис и упрям как бык. Не ожидал от него такой сговорчивости.
— Демид Александрович очень умен, несмотря на свой возраст, господин командующий, — ответил я, тщательно подбирая слова. Мне не хотелось раскрывать подробности нашей договоренности с Зубовым. Это было личное дело между нами, военными людьми, связанными понятиями о чести. — Мы по обоюдному согласию с этим господином прекратили данное противостояние, так как оно уже к сожалению не соответствовало целесообразности. Продолжать бессмысленную бойню не было резона ни для одной из сторон. Надеюсь, что лично у меня будет второй шанс встретиться с этим достойным соперником в более подходящих обстоятельствах.
В глубине души я искренне желал этой новой встречи. Зубов произвел на меня сильное впечатление во время нашего краткого общения по закрытому каналу связи. Этот молодой контр-адмирал, совсем еще мальчишка по меркам военной иерархии, проявил себя как крепкий и решительный командир, достойный самых высоких званий. Меня восхищало то хладнокровие и выдержка, с которыми он принял неизбежность поражения и отдал приказ об отступлении, сохранив тем самым жизни своих людей и боеспособность кораблей.
— То, что вы его отпустили, когда победа была уже так близка, — возмутился Граус, не сдержавшись, — очень неразумно, Александр Иванович. Это поступок благородного человека, но отнюдь не адмирала моей Коалиции. Вы позволили врагу уйти, хотя могли уничтожить его одним ударом! Гибель Зубова в разгаре боя привела бы в замешательство весь флот врага, что позволило бы нам одержать окончательную победу. Вы упустили такой шанс! А сейчас мне и моим адмиралам придется еще попотеть, чтобы опрокинуть гвардейские «золотые» крейсера и остальные дивизии Зубова…
— Наверное, вы правы, командующий, — согласился я, немного печально кивнув в ответ, поморщившись от слов Птолемея о «его коалиции», будто это был его личный флот, а не союзные силы, а также задетый за живое столь его упреками в мой адрес. Меня коробило от его необоснованных обвинений. Но я понимал, что спорить с ним сейчас бессмысленно и даже опасно. — Но я, несмотря ни на что, все еще останусь в согласии со своими понятиями о чести. Я дал слово Зубову и намерен сдержать его. Такова моя природа, и я не могу ей изменить. Даже ради нашей общей победы.
Птолемей посмотрел на меня еще более внимательно, видимо, только сейчас начав разбираться кто перед ним находится.
— На кону стояло очень многое, — продолжал я, глядя прямо в глаза первого министра. В голосе моем звучала твердость и уверенность в своей правоте. Я не собирался оправдываться или извиняться за свои действия. То, что я сделал, было продиктовано не только тактической необходимостью, но и велением совести. — Во-первых, корабли вице-адмирала Козицына держались из последних мощностей. Их щиты были на пределе, а экипажи измотаны долгим сражением. Еще немного, и они бы не выдержали натиска превосходящих сил противника. Нужно было срочно выводить их из-под удара, дать передышку и возможность провести ремонт.
Во-вторых, благодаря этому мне удалось вырвать из лап Зубова Агриппину Ивановну… Я не мог допустить, чтобы Агриппина Ивановна попала в плен. Это было бы не только военным, но и моральным поражением для всей Коалиции. Поэтому я принял решение идти ей на выручку, невзирая на риск и возможные потери.
Птолемей слушал мой рассказ, не перебивая, но по мере того, как я говорил, лицо его мрачнело все больше. Я видел, как в его глазах вспыхивают искры раздражения. Он явно не одобрял моего самоуправства и того, что я поставил свои понятия о чести и долге выше стратегических интересов.
— Что касаемо адмиральского звания… — продолжал я, видя, что Птолемей насупился. — То, в случае, если вы считаете, что как командующий дивизией я не справляюсь со своими обязанностями — прошу тогда отстранить меня от занимаемой должности… Я готов понести любое наказание за свои действия, если вы сочтете их неправильными или недостойными…
Мои слова, казалось, отрезвили Птолемея. Он встрепенулся, словно очнувшись от тяжелого сна, и посмотрел на меня уже другими глазами — с удивлением и возможно даже с восхищением. Похоже, он не ожидал от меня такой прямоты и готовности идти до конца в отстаивании своих принципов. Это заставило его пересмотреть свое отношение ко мне и по-новому оценить мои качества как командира и человека.
— Нет-нет, что вы, — запротестовал Птолемей, опомнившись и поняв, что перегибает палку. В голосе его уже не было прежнего раздражения и недовольства. Теперь он звучал почти примирительно, с нотками уважения и даже сочувствия. — Как командир вы справились со своей задачей великолепно. Ваши решительные и смелые действия позволили спасти не только корабли Козицына, но и вице-адмирала Хромцову — одного из лучших наших космофлотоводцев. Это неоценимый вклад в общее дело борьбы с узурпатором Самсоновым. Без вас мы могли бы лишиться не только значительной части наших сил, но и опытного и талантливого командира, чьи знания и умения еще не раз нам пригодятся.
Кроме того момента, что вывели свои корабли из крепости без приказа — в остальном к вам, контр-адмирал Васильков, у меня нет никаких претензий. Напротив, я восхищен вашей храбростью, решительностью и умением быстро принимать верные решения в критической ситуации. Не каждый командир способен на такое, даже имея за плечами годы боевого опыта и высокие звания. Вы же, будучи еще совсем молодым офицером, проявили себя как зрелый и ответственный военачальник, достойный самых высоких похвал. Я не разочарован, что назначил вас на эту должность, напротив, очень рад этому.
Птолемей говорил все это с неподдельной искренностью и теплотой. Ну, по крайней мере, я на тот момент думал именно так. Я же слушал эти слова с удовлетворением и облегчением.
— А с противником мы в любом случае разберемся, — подытожил Птолемей уже совсем другим, уверенным и боевым тоном. — Зубову не уйти, и разгром его флота остается лишь вопросом времени и количества энергозатрат… У нас достаточно сил и средств, чтобы довести эту войну до победного конца. Рано или поздно мы сломим их волю к борьбе и заставим капитулировать на наших условиях. И вы, Александр Иванович, сыграете в этом не последнюю роль. Я верю в ваши способности и рассчитываю на вашу помощь в решающих сражениях.
Эти слова звучали как призыв к действию и напутствие одновременно. Я чувствовал, как во мне поднимается волна энтузиазма и решимости довести начатое до конца.
— Господин командующий, я уже перегруппировал 34-ую «резервную» дивизию, и она снова готова вступить в бой, — ответил на это я, немного успокоившись и тем самым принимая эти своеобразные извинения первого министра. — Я обещал контр-адмиралу Зубову, что не буду атаковать его в квадрате, где шел бой между его гвардейскими кораблями и вымпелами Василия Ивановича Козицына, а также позволю ему беспрепятственно вернуться к «вагенбургу». Но далее эти договоренности заканчиваются, и сейчас мое подразделение вновь готово вступить в сражение на участке, который вы нам укажете.
