С оскорбленным видом адмирал Юзефович в изнеможении рухнул в свое кресло, закрыв лицо руками. По залу пробежал тревожный шепот, адмиралы обменивались встревоженными взглядами. Но длилось это недолго.

— Позвольте, Карл Карлович, но так ли уж велико было численное превосходство противника, как вы тут живописуете? — вкрадчиво осведомился князь Михаил Александрович, поглаживая свою аккуратную бородку. Высокий изящный брюнет с льдисто-голубыми глазами, князь считался непревзойденным мастером военно-дипломатических интриг. — По нашим достоверным данным, под началом Красовского было от силы пятьдесят с лишним боевых кораблей. А при вас, насколько мне известно, в начале сражения находилось почти восемьдесят крейсеров, эсминцев и линкоров. Так что, как ни крути, численный перевес был отнюдь не на стороне противника…

Князь Михаил Александрович наклонился вперед и ехидно ухмыльнулся, прищурив льдистые глаза и не сводя пронзительного взгляда с побагровевшего лица Юзефовича.

— А во-вторых, господин командующий, так ли уж был непобедим этот ваш грозный вице-адмирал Красовский на своем хваленом флагмане, если, по нашим сведениям, в решающий момент боя «Екатерина Великая» первой позорно дала деру из сектора сражения, оставив свои корабли на растерзание врагу? — вкрадчиво осведомился князь, и в голосе его прозвучали откровенно издевательские нотки.

Лицо Юзефовича исказила гримаса ярости и недоверия. Он резко подался вперед, едва не опрокинув кресло, и, стиснув пальцами края стола, прошипел:

— Что за бред вы несете, ваше высочество⁈ Какое бегство «Екатерины Великой»? Вы бредите?

По залу пробежал нервный смешок и тревожный гул. Михаил Александрович поморщился, но не стал отступать. Откинувшись на спинку кресла, он скрестил руки на груди и процедил, глядя на Юзефовича в упор:

— Следите за своей речью, адмирал. Здесь вам не кают-компания вашего флагмана, и оскорбительный тон совершенно неуместен. Я говорю чистейшую правду, и у меня есть неопровержимые доказательства. В сражении в системе «Ряжск» Александр Михайлович Красовский самым трусливым образом удрал на своем замечательном авианосце прямо из сектора сражения, бросив своих «черноморцев» на произвол судьбы в противостоянии с кораблями 34-ой «резервной», а также прибывшими им на подмогу дредноутами контр-адмирала Василькова…

Юзефович отмахнулся от князя, как от назойливой мухи.

— Не знаю, какие у вас могут быть «доказательства», господин Романов, или Кошкин, теперь, после смерти государя-императора, даже не знаю как к вам обращаться. Так вот, я знаете ли был несколько занят в системе «Венёв», и не знаю при каких обстоятельствах и почему флагман адмирала Красовского покинул тот сектор, и сейчас речь не об этом! — отрывисто бросил он, сверля Михаила Александровича уничтожающим взглядом. — Довольно заговаривать мне зубы! Вы что же, хотите переложить всю вину за разгром нашего авангарда и гибель моих кораблей лично на меня?

— А что, разве не на вас как на командующем лежит прямая ответственность за эту катастрофу? — делано удивился князь Михаил, картинно раскрывая глаза в притворном изумлении, мстя Карлу Карловичу за его намеки на новую фамилию. — Или, быть может, передовым соединением нашего доблестного космофлота в том бою командовал кто-то другой?

Юзефович судорожно сглотнул, на скулах его заходили желваки. Криво усмехнувшись, он издал резкий, неприятный смешок и процедил, испепеляя князя ненавидящим взглядом:

— Ах, как удобно вам сейчас рассуждать о «нашем» авангарде, князь! Ключевое слово тут «наш»! А что же вы со своей хваленой дивизией не поспешили на помощь, когда «наш» авангард истекал кровью, сражаясь против чудовищного превосходившего нас врага⁈ Когда «наши» корабли один за другим вспыхивали под ударами и исчезали в беззвучных взрывах⁈ Что, слишком жалко стало свои драгоценные посудины подставлять под удар или попросту боязно?

Лицо Михаила Александровича побелело от ярости. Вскочив с кресла, он в бешенстве ткнул пальцем в сторону Юзефовича и прохрипел:

— Ты переходишь все границы, адмирал Юзефович! Немедленно возьми свои слова назад и принеси извинения, или клянусь, я…

— Что ты сделаешь, ваше в прошлом высочество⁈ — пренебрежительно осклабился Карл Карлович, скрещивая руки на груди и расправляя плечи. — Вызовешь меня на дуэль? Отлично, я с радостью приму твой вызов! Жду не дождусь встречи с тобой на поединке чести!

Михаил Александрович дрожал, белый как полотно, на лбу его выступили капли пота. Он судорожно сжимал и разжимал кулаки, не находя слов, чтобы ответить на вопиющее оскорбление. Но боялся продолжать конфликт, зная, что Юзефович, гораздо лучше владевший саблей непременно убьет его, коль представится такая возможность. В зале повисла напряженная пауза. Все взоры были прикованы к двум адмиралам, готовым, казалось, вот-вот сойтись в рукопашной.

— Так я и думал, — презрительно фыркнул Карл Юзефович, брезгливо отворачиваясь от растерянно молчащего князя. — Только на словах ты горазд упражняться в оскорблениях. А как до дела доходит — так сразу хвост поджимаешь.

Этого Михаил Александрович стерпеть уже не мог. Побагровев от унижения и ярости, он рванулся вперед, занося руку для удара, но в этот миг со своего места вскочил князь Никита Львович Трубецкой — давний друг и соратник Михаила Александровича, он до этого момента не вмешивался в разгорающийся скандал, но сейчас решительно шагнул вперед.

— Ты сильно ошибаешься, Юзефович, если решил, что тебя здесь хоть кто-то боится! — прорычал Трубецкой, в упор глядя на Карла Карловича. — Да на этом совете сыщется целая дюжина адмиралов, готовых не задумываясь вызвать тебя на дуэль за те гнусные, недостойные обвинения, которые ты только что швырнул нам в лицо! Мы не потерпим подобного хамства и оскорблений, слышишь⁈

Трубецкой и Юзефович шагнули друг к другу вплотную, едва не сталкиваясь лбами. Глаза их метали молнии, руки потянулись к кобурам. Казалось, еще секунда — и они схватятся в рукопашной, невзирая на присутствие высшего командования. Но в этот миг между ними появились адмиралы Козицын и Дессе. Схватив разъяренных противников за плечи, они оттащили их друг от друга, не давая затеять драку.

— Стойте! Прекратите немедленно эту постыдную свару, или, клянусь Богом, я прикажу гвардейцам вышвырнуть вас отсюда взашей! — раскатисто прогремел на весь зал могучий бас Птолемея Грауса, первого министра Империи.

Вмиг в кают–компании воцарилась тишина. Тяжело дыша, Юзефович и Трубецкой замерли, сверля друг друга ненавидящими взглядами. Птолемей встал во весь свой рост, возвышаясь на целую голову над присутствующими, и обвел собрание грозным взглядом сверкающих глаз.

— Вы похожи на мальчишек-кадетов, выясняющих отношения на заднем дворе Академии, а не на доблестных космофлотоводцев Российской Империи! — продолжал греметь Граус, и голос его эхом отдавался от стен. — Какой позор! Вы подаете отвратительный пример подчиненным! Или вы забыли, что своими безрассудными выходками порочите честь мундира и достоинство всего офицерского корпуса⁈

Пристыженные адмиралы, тяжело дыша, медленно разошлись по разные стороны стола, исподлобья глядя друг на друга и одергивая парадные мундиры, помятые в стычке. В зале повисла звенящая тишина. Птолемей окинул присутствующих тяжелым, пронизывающим взглядом, словно пытаясь проникнуть в самые сокровенные мысли. Убедившись, что страсти хотя бы на время улеглись, он веско произнес:

— Итак, господа адмиралы, делаю вам последнее предупреждение. Никто ни с кем не будет сражаться ни на каких дуэлях, по крайней мере до полного и окончательного завершения всех боевых действий против самозванца Самсонова, а также американских агрессоров, что по-прежнему стоят на границах нашего сектора контроля! Это не просьба и не рекомендация. Это прямой и недвусмысленный приказ вашего Верховного Главнокомандующего, обладающего всей полнотой власти в условиях военного времени, то есть, кто не понял — меня…

Птолемей чеканил слова, и взгляд его становился все более жестким и пронзительным. Понизив голос почти до шепота, он с расстановкой произнес: