Подобное открывает передо мной определенные перспективы, так как коэффициент полезного действия эфира у меня равен ста процентам в то время, как у практика уровня Хиракавы он не выходит за рамки пяти. И то, пять — это показатель для «яркоглазых», чьи души выдают куда более мощный напор энергии. Хм, а ведь этим можно воспользоваться…

Только не в ближайшее время. Что-то мне подсказывает, что Асуми завтра в школу не придет. После моих экспериментов она, скорее всего, будет очень чувствительной к любым прикосновениям. Как минимум сутки.

///

Из этого подвала, еле освещенного одной тусклой лампочкой, вела всего одна дверь, в данный момент плотно закрытая. Хорошая, толстая дверь, с толстой подбивкой, скрывающей под собой металл. Вентиляция была тоже, острый глаз даже смог бы различить торчащие из отверстия под потолком клочья какой-то пушистой изоляции, а острый ум понял бы, для чего кто-то пошёл на такие ухищрения.

Впрочем, не острый тоже.

Наверное, потому, что три удара толстым проводом, нанесенные с оттяжкой, заставили подвешенные к потолочным балкам тела извиваться в судорогах, натужно крича в качественно вставленные кляпы. Возможно, таких прекрасных кляпов у большинства посетителей подвала не было, но вряд ли экзекутору, нанесшему эти три удара, было дело до того, чтобы освободить вентиляцию. Пока в подвале было чем дышать.

Пока.

Минута тишины, в течение которой совершенно обнаженные тела трех подростков все слабее и слабее дёргаются. Их отпускает жгучая боль, нежно передавая в руки боли тянущей — из-за рывков ранее они немного потянули руки, прикованные к балкам у потолка.

Звучит голос. Равнодушный, бесполый, тихий. О нем можно сказать только одно — он мужской.

— Сейчас еще будет по удару. Приготовьтесь.

У пленников закрыты рты и глаза, но не уши, они прекрасно слышат сказанное, начиная мычать и бешено дёргаться. Удары проводом чрезвычайно болезненны… особенно для тех, кто к боли совершенно не привык.

Свист, удары, отчаянное мычание. Тела дёргаются как припадочные. Палач милосердно и метко бьет по бедрам, а возьми он чуть-чуть выше, и подростки бы расстались с мечтой когда-либо иметь детей. Скорее всего…

Человек с проводом терпеливо ждёт, пока очередной «танец висельников» стихнет, и только после этого начинает неторопливо говорить.

— Сугияма, Нозоти, Ямигучи… трое простых школьников. Третьекурсники Аракава-коу-коу-гакко. Наверное, вам любопытно, почему вы здесь очутились? Хочется знать — почему? Желаете понять, что с вами будет? На все эти вопросы у меня есть ответ… но сначала… еще по удару. Чтобы вы могли как следует сосредоточиться на моих словах.

Умоляющие стоны, слабые шевеления, попытки лягаться. Жертвы знают, что их ждет вспышка ослепляющей боли, но уже присутствующая, скопившаяся в кистях рук, в мышечных сумках, она частично перекрывает страх. Возможно, палачу стоило подождать с этим третьим ударом, но он слишком опытен. Человеку, стоящему перед висящими голыми подростками, надо преподнести им урок болью, страхом, ужасом и неизвестностью, но, при этом, не калечить. Это просто урок.

Когда третьекурсники приходят в себя, человек им начинает объяснять причины, по которым они оказались в такой ситуации. Очень прозаичные причины, невероятно типичные для самых обыкновенных японских школьников. Они, эти прекрасные молодые люди, решили пригласить в караоке не ту девушку… и, что самое для них страшное — не тем образом.

— Хотя… — задумчиво протянул прохаживающийся перед жертвами палач, — … дело даже не в этом. Ваша вина в том, что вы не догадались узнать, что именно скрывается за фамилией Шираиши. Вы, троица похотливых идиотов, чуть не разбудили чудовище, которое может сожрать всю Аракаву. И нет, я говорю не о Кирью, на собственность которого вы попытались покуситься, он бы вас просто убил бы и забыл, поступил бы как с мусором, которым вы и являетесь. Шираиши Айка — это не Кирью. За свою единственную дочь она бы не только вывернула кишки персонально вам, её люди бы навестили ваши дома. Твоих младших сестренок, Нозоти-кун, твоего новорожденного брата, Ямигучи, твою больную мать, не выходящую из дома уже сколько, Сугияма? Пять лет?

Вновь попытки дёрнуться, сопровождаемые жалобным мычанием. Чем больше времени проходит, тем острее боль в наливающихся багровым кистях. Человек, стоящий перед подвешенными, зорко отслеживает все изменения, происходящие с его подопечными. Сейчас пришла пора опустить их на пол. Не освободить, нет, но позволить сесть, зафиксировав наручники на уровне их лиц. Это было осуществлено с помощью специального механизма, которым раньше тела и были подняты на удобную высоту.

— Теперь, раз уж мы определились с вашей виной, рекомендую вам набраться сил перед наказанием, — слова безликого палача падали ровно и бесстрастно, — Всё, что от вас требуется — постараться не повредить свои запястья еще сильнее, пока вас будут бить. Затем…

Ему пришлось прерваться, потому трое третьекурсников Аракава-коу-коу-гакко, совершенно не сговариваясь, совершенно одинаково и совершенно точно поняли, что под словами «вас будут бить» скрывается много ударов проводов.

…и впали в дикую, неконтролируемую истерику.

Понять их было можно, ведь они трое, по сути, не сделали совершенно ничего предосудительного перед тем, как оказаться подвешенными неизвестно где, с завязанными глазами и заткнутыми ртами! Они совершенно не заслужили того, чтобы их били! Да! Они планировали подкараулить красавицу Шираиши, когда она пойдет домой одна, и потом просто позвать её в караоке! Просто позвать! Может, максимум обступить, чтобы девушка не убежала сразу, но не более того! Ну… вы… вы же видели ту передачу⁈ Вы видели её тело⁈ Видели, как она себя вела?!!

Впрочем, их оправдания не покинули рты, поэтому экзекуция началась. Размеренные удары сыпались один за другим, каждому доставалось ровно столько же ударов проводом, сколько и другим. Палач бил аккуратно, целясь в плечи, бока, бедра, ягодицы. Его движения и меткость выдавали большой опыт причинения боли людям, а невозмутимость, с какой он действовал, позволяла судить, что человек, вполне вероятно, зарабатывает себе на жизнь принесением боли.

Хотя это было бы неверным выводом.

Через десять минут он прекратил наносить удары, отошел в угол, где поднял с пола бутылку, заткнутую тряпкой. Достав последнюю, он щедро нанес хлороформ на ткань. Опасные испарения не волновали человека, его лицо, всё, кроме рта, было закрыто глухой белой маской, в которой даже были фильтры для носа. Погрузив трех старшекурсников в бессознательное состояние, он плотно закрыл бутылку, освободил пленников от наручников, а затем, нажав пару кнопок на своем сотовом телефоне, снял маску, принявшись ждать.

Вскоре в помещение проник еще один человек, принесший с собой три мешка. Они вдвоем, молча и споро, увязали тела, а затем без особых затруднений вынесли их, одно за другим, наружу, в небольшой грузовичок, ожидавший своего часа. Оставалось самое сложное — вернуть троих школьников так, чтобы не поднялся шум. Справиться с такой задачей было сложно по многим причинам, но… не для этих людей.

Не в Аракаве, районе, где школьный сторож может очень внимательно прислушаться к словам улыбчивого небритого бугая, у которого под рубашкой на коже крайне подозрительная татуировка, а затем пойти, открыть грузовичку подъезд к столовой с заднего входа. Конечно же, сторож не останется рассматривать, что именно вечером привез этот грузовичок. Зачем ему это надо, когда он точно знает, что из школьного имущества ничего не пропадет?

Донести побитых молодых японцев до их школьных мест будет тоже непросто, но палач и его помощник справятся с этим без особых проблем, хоть и ворча. Усадив за парту по голому человеку, они заботливо положат перед бессознательными их вещи, включая и обувь, а затем… дадут дыхнуть еще усыпляющего состава, с прицелом, чтобы вся троица проснулась ночью, попозже. Возможно, достаточно поздно для того, чтобы не возвращаться домой.