Придерживая локтем папку, которую взяла с той же целью, с какой повесила на нос ненужные ей изящные очки на золотой цепочке, Юлечка Белова продефелировала по коридору к лифту, наслаждаясь восхищенным взглядом замершего при ее появлении уборщика, поднялась на этаж выше, дошла до заветного номера… и зажмурилась от захлестнувшего ее сладкого ощущения победы, сама себе напоминая довольную, наевшуюся сметаны кошку, которой сейчас еще и спинку почешут.

Мысленно пробежалась по своему телу, в последний раз убеждаясь, что всё у нее идеально, а заодно сделала пару упражнений на расслабление горла, как ее учили на пройденном недавно онлайн-курсе по минету с заглотом. Так, на всякий случай.

И коротко, звонко постучала в дверь.

— Войдите, — совершенно неожиданно ответил на ее стук женский голос. От изумления Юля даже икнула. Что за хрень?! Кто там у Багинского?! Может, уборщица? А почему по-русски отвечает?

Охваченная нехорошим предчувствием, Белова нажала на ручку двери, толкнула ее и, не удержавшись, в голос вскрикнула.

Закинув ногу на ногу, на диване гостиной номера восседала никто иная, как Маргарита Птичкина, которая должна была сейчас рыдать, свернувшись в комочек, где-нибудь в Стамбуле, накануне отлета домой. Желательно, надравшись до неприличного состояния.

— А-хххх… — захрипела Белова, чувствуя, как расслабленное упражнениями горло сковывает спазмом. Прокашлялась как следует… и снова бессильно захрипела.

Птичкина презрительно скривила губы.

— И это всё? На большее тебя не хватит?

— Что… ты… здесь делаешь? — голос, наконец, вернулся. Медленно прикрывая за собой дверь, Белова пыталась думать. Что могло пойти не так? Эту дрянь не изнасиловали? Или ее психика оказалась устойчивее, чем она предполагала? А сообщение тогда кто послал? У нее — телефон Багинского? Или он с ней заодно?

— Не волнуйся, Белова. Максим Георгиевич не знает о том, как ты науськала на меня Аслана. И полиция тоже. Пока, — спокойно ответила на ее лихорадочные мысли Птичкина.

Ах вот оно что! Она занимается вымогательством! Ё-мое, как же можно было так ошибиться в человеке! А врагиня-то оказалось — кремень! Сидит, словно королева — будто ее не трахали всю ночь с кляпом во рту…

— Что тебе надо? — настороженно спросила Белова, вжимаясь спиной в дверь.

— За то, что ты умышленно ввела в заблуждение секс-работника, внушив ему, что он должен меня изнасиловать по моему же собственному желанию, зная, что он плохо соображает под влиянием наркотиков, а у меня кляп во рту, и я не могу его остановить безопасным словом? Ну, как минимум, мне нужно, чтобы ты попросила у меня прощения.

— С какой это стати? — Белова нахмурилась от такой наглости, чувствуя, как к ней постепенно возвращается уверенность. — И вообще, я думала, мы квиты, Птичкина. У тебя — моя запись, у меня — твоя. Ну, подумаешь, пошалила немного напоследок, в отместку… Надо же мне было как-то спустить пар… А тебе нужно меньше клювом щелкать — будет тебе урок на будущее. И, вообще, я не вижу, чтобы ты прям сильно пострадала, между нами. Получила удовольствие — скажи спасибо. Хоть мне, хоть Асланчику…

— Всё, этого достаточно. Можно забирать, — встрял из-за закрытой двери спальни незнакомый голос по-турецки, и что-то в нем было такое, отчего маленькие волоски на затылки Юленьки Беловой встали дыбом, а ноги сковали ледяные мурашки.

Дверь распахнулась, и из нее по очереди вышли сразу пятеро — сам Багинский, двое полицейских, какая-то женщина с блокнотом в руках и двое растерянных гражданских в домашней одежде.

— Всё тут, — спокойным, уверенным голосом приветствовала их Птичкина, покопалась в кармане длинной кофты, которую, по всей видимости, надела для конспирации, и протянула полицейскому маленький черный дивайс.

Диктофон — похолодев сердцем поняла Белова, медленно оседая вниз по двери. Какая же она дура — так глупо попасться!

— Мисс, вы задержаны по обвинению в подстрекательстве к попытке изнасилования, вымогательстве и шантаже. Ваш невольный подельник уже задержан и на данный момент дает показания в полицейском участке… Прошу учесть, что каждое ваше слово может быть использовано против вас, и поэтому у вас есть право молчать. Вы предпочитаете работать со своим адвокатом или назначить вам бесплатного?

Словно немая рыба, Юля открывала и закрывала рот, переводя взгляд с говорящего с ней полицейского на других присутствующих, с трудом понимая, что ей говорили. И единственное, что отпечаталось в ее мозгу со звенящей отчетливостью, это слова «попытка изнасилования». Попытка?! Значит, эту суку даже не отымели так, как она того заслуживает?!

Ее взгляд вдруг встретился со взглядом Багинского — холодным и жестоким.

— Помогите мне… — прошептала она немеющими губами. — Максим Георгиевич… Вы же мой… научный рук-ководитель…

— Уже нет, — скривив губы, произнес он, с брезгливой жалостью оглядывая ее. — Ты уволена Белова — еще со вчерашней ночи. Удачи с бесплатным адвокатом. И прощай.

После короткого разбирательства состоялся суд, на котором Белову приговорили к двум годам лишения свободы, а Аслана к году, правда условно — всё же, он не успел совершить злодеяние.

И первым делом после суда Багинский нашел Самию и одарил ее новенькой Кией за участие в спасении любимой девушки. Женщина приняла подарок с достоинством, заявив, что ожидает приглашение на свадьбу и вечеринку в честь рождение их первого малыша. Услышав последнее, оба — и он и Птичкина — слегка погрустнели. Вспомнили о том, что сказала врач, когда у Марго так резко поднялась температура, да и произошедшее с Асланом могло травмировать беременность, если она вообще была.

К сожалению, шансы на то, что Птичкина забеременела после их первого раза и у нее случился выкидыш, были велики — пару дней после всех событий, у нее было небольшое кровотечение, словно бы начались месячные и тут же прекратились.

В любом случае, они оба вдруг поняли, что детей они хотят, причем независимо от того, когда решат пожениться и решат ли вообще. Разумеется, работать над этим планом принялись немедленно — благо в Турции можно было задержаться еще на две недели, до того, как начнется весенняя сессия.

А что располагает к работе над продолжением рода больше, чем отдых в Турции? Правильно — ничего.

Не расставались они все две недели ни на минуту — негласно проверяли, могут ли ужиться вместе, не раздражают ли один другого манерами, храпом, бытовыми привычками, приобретенными за годы одинокой жизни…

Оказалось, что нет. Не раздражают. Во всяком, случае, если у Птичкиной и были какие-нибудь жалобы, она их не озвучила и ничем другим ему не выказала. Наоборот — вся светилась от счастья, всякий раз встречаясь с ним взглядом, с радостью подставлялась под поцелуи и его ласки, да еще и на людях с гордостью брала его под руку, словно хвастаясь перед другими женщинами — смотрите, мол, это мой! Мой мужчина!

Для него же главное состояло в том, что он, наконец, нашел ту, с которой можно часами обсуждать какую-нибудь заумную академическо-философскую статью, а после заняться таким жарким сексом, что дым из ушей шел. А после секса, лежа в ванне, продолжить обсуждение статьи, передавая друг другу виноград и фрукты с подноса.

Увы, всё когда-нибудь заканчивается. Подошел к концу и этот сказочный отпуск — фактически медовый месяц для них обоих.

Домой лететь пришлось раздельно — по заранее купленным билетам. Менять билеты Птичкина не захотела — заранее спланировала лететь через Сочи, чтобы навестить родню в Ессентуках. Багинского туда пока не звала — сказала, что слишком мало они еще вместе, чтобы знакомить с мамой-папой да с тетями-дядями. Хотела сначала съехаться с ним, обжиться вместе, попривыкнуть… А уж потом ставить родных в известность — когда их решение соединить судьбы будет окончательным и бесповоротным. Ибо родня старорежимная, с одной стороны пропитанная кубанским духом, с другой — традициями гордого Кавказа. Беготню туда-сюда не одобрят. Мягко говоря.