Ну что ж… Во всяком случае, я отреагировал именно так, как и должна была, если у меня есть какой-то уважение к себе. Еще не хватало, чтобы этот дешевый проститут называл меня «шлюхой»! Да как он смеет! Вот расскажу его коллегам, чем он занимается в свободное от лекций время, будет знать…

И тут я ахнула, внезапно осознав — так вот за что он мне мстит! Он думает, что его используют, что все это было подстроено и спланировано — нафантазировал себе, что Шапошников каким-то образом узнал, что Багинский подрабатывает проституцией и решил использовать эту информацию для будущего шантажа! Возможно, Максим Георгиевич вообще думает, что его засняли на камеру в моей комнате! Он ведь не знает, что его случайно вызвала ко мне моя подруга на день Валентина в подарок!

Так вот почему он хочет меня уничтожить!

Или… запугать, чтобы я переметнулась на его сторону и отдала ему компромат, которого никогда и не было!

Догадки сыпались в мой мозг одна за другой, словно монеты на дно копилки. Настолько прозорливой я не чувствовала себя уже давно! И только после того, как последняя деталь аккуратно легла в свою ложбинку, замыкая мозаику, я заметила, что смотрят на меня уже так, словно вместо меня внезапно появился небольшой рогатый черт из самой что ни на есть преисподней.

— Пощечина? — глаза Багинского были широко распахнуты, даже зрачки расширились от изумления. — Ты дала мне пощечину?

Я вспомнила, что, действительно, только что влепила именитому профессору пощечину, и возможно меня сейчас не только уничтожат профессионально, но еще и физически.

Отступать было некуда, поэтому я решила наступать.

— А как вы думали, я должна реагировать, если меня обозвали шлюхой! — выпалила, чуть не зажмуриваясь от страха. — Какая я вам шлюха?!

Он поморгал, явно в недоумении.

— А кто ты? Если ты продаешь свое тело за продвижение в карьере, это как сегодня называется?

Я сузила на него глаза.

— А что, продавать за продвижение как-то хуже, чем за деньги? И вообще, я ничего не продавала…

Он вздернула руку перед моим лицом, останавливая меня.

— Мне неважны нюансы. Деньги, продвижение — это все называется одним простым и коротким словом. Хотя, можно и длинным, смотря насколько ты интеллигентна… В любом случае, это неважно, и если бы ты просто переспала со мной ради карьеры, я бы не имел к тебе никаких претензий. Собственно, за этим к тебе и шел — трахнуть тебя ради твоей карьеры. Но тебе было этого недостаточно, не так ли? Ты решила вытянуть из меня максимальную пользу, не правда ли, Птичкина? Душу мою захотела в дополнение к телу, да? И у тебя почти получилось, должен признать, если бы не кое-кто вовремя не раскрыл мне глаза…

— Что вы несете? — ошеломленно пробормотала я, не сводя с него расширенных глаз.

— Не делай из меня идиота! — неожиданно заорал он, хватая меня за плечи. — «Ты мой, ты мой»… Какой я тебе твой, дура?! Я тебя грубо отымел и отхлестал по заднице ради собственного удовольствия! И буду иметь и дальше, если ты не хочешь стать парией научного сообщества! — шумно выдохнув и явно успокаивая себя, Багинский на мгновение закрыл глаза. — В общем так, Птичкина. Вариантов у тебя всего два, как загладить передо мной свою вину. Первый — ты перестаешь играть в любовь, и спокойно, сухо и по-деловому выполняешь все мои прихоти — по первому моему указанию. В любом месте и в любое время. По щелчку, что называется. Как и полагается той, кем ты на самом деле являешься. Я же за это помогаю тебе вывезти твой новый статус знаменитости — поверь мне, это не так просто, как кажется. Второй вариант — я пиарю тебя еще несколько дней — так, чтобы не осталось в мире университета, в котором не услышали бы твое имя… а потом, уничтожаю тебя, предоставив доказательства, что свое исследование ты украла у какого-нибудь малоизвестного заучки.

— Ах вы… — я вскинулась, готовая наброситься на него с кулаками, но он легко перехватил мои руки за запястья и продолжил, выплевывая слова мне в лицо.

— Я найду хакера, который сумеет обмануть поисковики и загрузит в сеть работу — один в один как твою, только датированную двумя годами раньше. А потом разглашу это на весь мир. Понимаешь, что это для тебя означает?

Кусая губы, я вдруг почувствовала во рту соль и поняла, что плачу — бессильно плачу у него на глазах! О, я хорошо понимала, что это означает. Подозрение в плагиате и огласка на весь мир уничтожит меня — причем окончательно и бесповоротно. После такого мне действительно придется переучиваться на какого-нибудь бухгалтера.

— Сволочь… — прошептала я, — какая же ты сволочь…

А я его хотела еще на разок заказать! Посмотреть, как он со своей штуковиной играется, как кончает… Вот теперь и насмотришься — так что тошнить будет от этой штуковины. Еще и напробуешься небось… Отыграется этот говнюк на тебе за все свои унижения перед женщинами…

И тут, в эту самую минуту, когда эмоции уже грозили перелиться во что-то гораздо более опасное, чем слезы, я вдруг поняла, что мне нужно сделать, чтобы переломить всю эту ужасную ситуацию в мою пользу. Он чувствует себя униженным? Думает, что я всё это специально затеяла вместе с Шапошниковым? Вот и пусть думает.

А я пока двух зайцев убью — еще раз (и совершенно бесплатно!) заполучу себе в постель эту бессовестную, бессердечную, но безумно сексуальную сволочь и сделаю кое-что, что полностью обезопасит меня от его дальнейших поползновений. То бишь, действительно запишу нашу встречу на аудио. А может, даже и на видео. Мне терять по любому нечего.

Делая вид, что сдаюсь, я опустила голову и жалобно шмыгнула носом.

— Пожалуйста, профессор, не надо… не убивайте мою карьеру… — не поднимая глаз, попросила. — Я… я согласна с вашими требованиями…

Удивительно, но заслуженная победа не принесла ему никакого морального удовольствия. Вот просто ни малейшего. Даже обидно стало — он так хорошо все продумал… Всю ночь, сидя на берегу и постепенно трезвея, размышлял над возможными наказаниями той, что чуть не надругалась над его сердцем.

Надо сказать, что, по итогу, всё получилось гораздо интереснее, чем он рассчитывал даже в своих самых смелых мечтаниях…

И всё ещё Багинский не чувствовал удовлетворения.

Смотрел на эту девчонку, хлюпающую носом и чуть ли ни скукожившуюся под его жесткими словами, и чувствовал себя полноценным и законченным мудаком. Как будто это он собирался устроить ей подлость, а не она уже устроила ему.

Неужели ему жалко эту продажную шкуру? Он же теперь точно знает, что она задумала вместе со своим разлюбезным руководителем — никаких сомнений быть в этом не может! И если бы он хотя бы мог поверить в то, что эта ночь изменила ее, заставила пожалеть о содеянном, если бы мог представить, что у него с ней хоть какое-то будущее…

Но увы. Нелогично было даже начинать думать в эту сторону — и не только потому, что ему наговорила какая-то там пьяная Зизи из гостиничного бара. Нелогично верить, что шлюшка, явившаяся перед ним в самом блядском прикиде, который он видел за последние… даже трудно сказать сколько лет, устроившая ему игру на раздевание, упоенно тискающая его член и кончившая, пока он шлепал ее по заднице, невинна хоть в каком-то из своих интимных мест. Только последний идиот может поверить, что ее слезы и те слова, которые она шептала, пока прыгала на нем, были искренними и хоть что-то значащими. Кроме ее желания покрепче залезть к нему в сердце своими коготками, разумеется.

Лживая, подлая, зашитая-перезашитая блядь — вот кто такая его Птичкина. Умная, спору нет, отлично умеющая управляться как с мужчинами, так и с социологическими теориями. А может поэтому и умеющая, потому что сначала изучает теорию, а потом практикуется на живых людях… Вот на нем, Багинском, она и обломается — подавится им, как змея, заглотившая слишком крупного зверя…

Шагая по комнате, Максим Георгиевич вдруг остановился, открутил мысли назад… и почувствовал, как у него похолодели пальцы на руках. Он что… действительно только что назвал Птичкину… его? «Его»?!