Ага, а к Багинскому тебя тоже вирус пригнал? Или то самое «продуло»?

Отвернувшись, я застонала от омерзения к самой себе — неужели я и в самом деле вчера бросилась в ножки к влиятельному мужику, испугавшись бедности? Хотя бросилась я скорее в ручки, нежели в ножки, но тем не менее…

— Марго… — в ответ на мой стон Багинский снова оказался подле меня, падая рядом на кровать. — Марго, ты очнулась…

На лоб мой легла рука, на этот раз показавшаяся мне горячей. Ага, значит, температуры больше нет. Уже хорошо. Хотя, неизвестно, что было лучше — нормальная температура или то, что Багинский называет меня «Марго». В смешанных чувствах я снова застонала.

— Плохо? — забеспокоился мой профессор. — Тебе плохо, детка?

— Ммм… — неопределенно промычала я, поворачивая голову, чтобы его рука скользнула мне на щеку, и наконец ответила. — Не могу пошевелиться… Что со мной?

— У тебя был жар. Очень сильный. Врач сказала, это похоже на однодневный вирус. Но всё уже прошло — могу помочь тебе перебраться в твой номер. Тебе надо много пить и как следует отдохнуть, Марго…

Ага, значит, про стресс решил не говорить. Но ведь я-то знаю, что он слышал от врача. А значит… выгнать меня насильно он вряд ли посмеет.

Я решила, что грех этим не воспользоваться. В своих же мотивах я разберусь позже, когда сделаю его на самом деле «моим».

Прикусив губу, я сделала вид, что начинаю плакать.

— Мне было так страшно вчера… Там, на берегу… так страшно…

И вдруг почувствовала, как он весь напрягся. Руки вцепились мне в плечи, заставляя испуганно отрыть глаза.

— Тебя кто-то обидел вчера? Ты ходила по берегу одна? Отвечай, Марго! Что с тобой случилось?

Под его интенсивным взглядом я почти натурально всхлипнула.

— Меня никто не тронул, Макс… но я… очень сильно напугалась. Там бомжи, психи… наркоманы… а я была совсем одна и так одета, словно я… проститутка… А потом побежала к тебе, и вот…

Его лицо потемнело, потом разом покраснело, и тут же, на удивление быстро, побелело — вероятно, сначала в своем воображении он прогонял от меня бомжей и наркоманов, потом устыдился, что выгнал меня поздним вечером на улицу, а потом представил, как находит меня поутру мертвой.

Я почти улыбнулась, спохватившись в самый последний момент перед тем, как мои губы растянутся в стороны. Вот! Это именно то, о чем я молилась вчера! Всё-таки Бог есть! Багинский страдает!

Я снова бессильно вытянулась в постели.

— Не думаю, что скоро смогу заставить себя выйти на улицу… — страдальческим голосом протянула, глядя куда-то в пространство. — Я так напугалась вчера… Но если ты настаиваешь, я попробую, Макс… Мне и идти-то недалеко…

Я сделала вид, что пытаюсь вытащить капельницу из руки.

— Нет, что ты… — он крепко схватил меня за руку, прижимая к кровати, словно приковывая. — Оставайся. Я пойду, закажу нам что-нибудь поесть…

Аллилуйя! Я в буквальном смысле услышала поющие голоса ангелов при этих словах. Скрывать улыбку стало совсем трудно, но я очень сильно постаралась и, отвернувшись, глубоко вздохнула.

— Прости, что надоедаю тебе…

Он отмахнулся.

— Оставь… Врач сказала, тебе можно есть, но что-нибудь легкое, вроде каши. Любишь кашу?

Не удержавшись, я капризно сморщила нос.

— Терпеть не могу! Ой, то есть, если принесешь, я, конечно, съем… Не надо так стараться ради меня.

Он снисходительно улыбнулся.

— Если не хочешь, можешь оставаться голодной. Но предупреждаю — сил на то, чтобы поработать со мной над твоей будущей монографией у тебя не будет.

И не успела я выдать себя восторженным аханьем, он вышел из комнаты, оставляя меня изображать выкрики «ес!» в полной тишине и одиночестве.

Надеясь, что он не установил в комнате камеру, я изможденно упала на спину, чуть не выдернув из руки капельницу. Невероятно, как поворачивает события один маленький невинный вирус. Еще вчера я была абсолютно уверена, что Багинский не простит мне моих слов, а я ему — его поведения! Да и сама собиралась шантажировать его записью с жучка. А теперь вот валяюсь у него в постели и жду, когда он придет, чтобы покормить меня с ложечки овсяной вашей…

Запись! — внезапно вспомнив, я снова села в кровати. Как же я могла забыть про свой жучок? Похолодев сердцем, я попыталась перегнуться через кровать, чтобы проверить, приклеен ли к ножке кровати оставленный мной миниатюрный дивайс…

Чёрт побери! Капельница, установленная с другой стороны кровати, не пускала меня!

Однако, жучок необходимо было снять как можно скорее — иначе только что установленное перемирие между мной и Багинским в опасности!

Вытащить из руки капельницу? Я лихорадочно соображала. А что я ему скажу? Да и как у меня сил хватило? Я ведь изображаю обессиленную болезнью одалиску, а тут он заходит — а я выдрала из руку капельницу, да еще и кровью полкровати залила…

Придумав наконец, что делать, я быстро метнулась на другой конец кровати, схватила стенд с капельницей, предварительно вытащив его из розетки, и повела вокруг двуспального ложа, передвигаясь следом по периметру.

Замерла на секунду, услышав голоса из соседней комнаты… поняла, что это Багинский разговаривает с комнатной прислугой, вероятно делая заказ еды, и двинулась дальше вокруг кровати.

Наконец, достигнув приблизительной точки, под которой должна быть ножка с приклеенным на нее «жучком», упала на живот и, держась одной рукой за столб капельницы, вытянула вниз вторую, пытаясь нащупать под матрасом деревянный остов кровати.

Поводила рукой туда-сюда и вверх-вниз, ничего не нащупала и на секунду расслабилась, собираясь с силами. Наверняка, жучок ниже. Придется рискнуть тем, что я свалюсь на пол.

Резко, чтобы не передумать, я нырнула вниз и уперлась рукой в пол, медленно сползая телом с высокого матраса, головой вниз.

Остановилась, когда из-под «юбки» кровати показалась деревянная ножка… спустилась так, чтобы иметь возможность ее рассмотреть…

— Ты что делаешь, Марго?

С ужасом, не веря, что так глупо попалась, я медленно повернула голову и уставилась на мужское колено в пижамных штанах, опустившееся рядом с моей головой.

— Я… тут… это… — глухо промычала, не зная, что ответить.

— Что, там??

Он наклонился и вместе со мной принялся разглядывать прикроватное пространство.

Крепко вцепившись свободной рукой в матрас, я повернула голову вперед и, подбадривая себя, взглянула на крепкую, деревянную ножку, заранее соображая, как я буду оправдываться.

И вскрикнула, теряя равновесие и кубарем скатываясь с кровати на пол.

Этого я СОВСЕМ не ожидала. «Жучка» под кроватью… не было.

Прислушиваясь к тому, что происходило за дверью, Багинский усмехнулся. Неужели девчонка и в самом деле решила, что он купился на ее дешевые выкрутасы? Что не может отличить серьезную болезнь от вируса-однодневки и не знает, что в капельнице у нее — обыкновенная глюкоза?

Какая наивность, однако… Милая наивность, надо сказать. Настолько милая, что он, пожалуй, простит ей эту маленькую хитрость и сделает вид, что поверил. К тому же это даст ему возможность оставить девчонку у себя — без какого-либо урона для своего достоинства. Не выгонять же эту умирающую лебедь на улицу, в самом деле — пусть ему и понятно, что дела пошли на поправку и она вполне может выздоравливать у себя в номере.

Максим Георгиевич нахмурился, вспоминая отвратительное завершение их вчерашнего вечера — ох и наговорила же она ему… всю натуру свою подлую раскрыла перед ним, всю свою лживую, продажную сущность.

Он, понятное дело, и так подозревал, что его гостья — подстилка, которую подсунул ему бывший научник. Но одно дело подозревать, а другое — услышать подтверждение тому из ее же собственных уст.

Ну что ж… в таком случае он не будет сильно расстраиваться, если Птичкина залетела от него и вот-вот потеряет те несколько оплодотворенных клеток, которые и «ребенком»-то назвать трудно. Последнее, что ему нужно — это ребенок от окрутившей его хитрой и подлой шлюхи.