И что это значит, мать твою?! Как это понимать? Давай, быстро — ты же профессор! Анализируй!

Кое-как сложив одеревенелые ноги, Багинский опустился в мягкое кожаное кресло и уставился в недра газового камина, который специально, по его просьбе предоставили для него устроители конференции, так как огонь — любой, даже газовый — успокаивал его нервы. А сейчас нервы требовали не просто успокоения, а сессии с профессиональным психологом плюс массажа с ароматерапией в придачу. К сожалению, ему придется самому предоставить нервам все эти услуги.

В частности, объяснить своему взбудораженному эго, каким образом его уже прибрали к рукам настолько, что он считает мадмуазель Птичкину «своей»? Может, завтра она уже станет не просто «его», а «его девочкой»?

Так, спокойно, спокойно, Макс… Даже если и станет, то всего лишь рабыней, выполняющей его сексуальные прихоти, а никакой не «девочкой». Как минимум потому, что тащить ту, что согласилась продать свое тело в серьезные отношения — это верх идиотизма. И даже если Птичкина действительно была до него девственницей — рассматривать ее в кандидатки на «его девочку» нельзя ни в коем случае! Потому что продав себя один раз, она с легкостью продаст и другой, как только найдется кто-нибудь поважнее и поперспективнее его…

То есть это единственная причина, почему ты отказываешься простить ее, броситься перед ней на колени и умолять выйти за тебя замуж? — спросил язвительный внутренний голос. Чтобы она потом не разбила твое сердце с кем-нибудь другим? Чтобы она не сделала тебе бооольно? Ах ты жалкий, жалкий ублюдок… Самому не противно от себя, плесень ты бесхребетная? Еще давай начни думать о том, какой ты для нее старый, и как она в скорости найдет себе кого-нибудь помоложе.

И что теперь? Багинский откинулся головой на спинку кресла, уставившись в потолок. Всё отменять, потому что он втрескался в эту молоденькую шлюшку и «справедливое возмездие» может кончиться наказанием для него же самого? Сколько раз он сможет трахнуть ее без того, чтобы растечься в эмоциях? Без того, чтобы засосать ее так, что у самого голова пойдет кругом? Как не смотреть в эти ореховые с золотом глаза, которые будто созданы для того, чтобы он любовался ими? Как забыть, на какие высоты могут взлетать ее замечательные мозги и не представлять, как здорово было бы с ней обсуждать древних философов, сидя напротив вот этого же очага и попивая дорогое вино?

Она ведь не просто тупая шлюха, Макс — из тех, что клеили тебя в клубах, и ты это прекрасно понимаешь. Она — экзотика. Картинка. Идеал для любого понимающего в женщинах мужчины, и без малейшего сомнения — самая красивая и умная девушка из всех, кто встречался ему на пути.

Внутренний голос ехидно заржал — теперь ты пытаешься оправдать собственную слабость, приписывая ей чуть ли не супергеройские качества. Не мог же ты влюбиться в простушку, правда?

Багинский чуть не взвыл — как же иногда плохо уметь анализировать себя! Да что там иногда — всегда плохо! И совесть иметь плохо! Не помогает по жизни вот ни грамма…

Он вдруг вскочил, сраженный внезапной идеей. Один раз! Всего на один вечер он позволит себе вести себя с ней так, как она заслуживает. Получит полноценное удовольствие, накажет ее за подлость и продажность, заставив думать, что так теперь будет всегда, а потом… потом бросит ее. Ну или оставит в покое. Не станет ни держать ее при себе, ни обвинять в плагиате, как и обещал. Просто оставит в покое, позабыв навсегда ее лицо, ее голос и ее распрекрасное тело — насытившись им всласть, но не позволив себе стать его рабом.

Да! Именно так он и сделает! И начнет это делать прямо сейчас, потому что через час им обоим выступать перед прессой, заинтересовавшейся магистранткой «Птычкиной» с его легкой руки.

— Маргарита! — позвал он нарочито ленивым, развязным голосом в сторону двери в гостиную номера, где за дверью уже послушно ожидала его новая игрушка.

— Д-да… — отозвалась Птичкина дрожащим голосом. — Я здесь…

— Взяла свою работу?

— Ага…

— Оделась, как вчера?

— Да.

— Трусы?

— С-сняла, профессор. Вот…

— Умница. Теперь сверни их в комочек, засунь себе в рот — полностью, как будто это кляп — становись на колени и заходи в спальню… точнее, заползай. Будем тебя уму разуму учить. А заодно и разберем, что там с твоей будущей монографией…

У меня было всего два часа подготовиться к нашей с Багинским «встрече», и я примерно представляла себе, в каком формате она будет проходить. Конечно же, я не настолько дура, чтобы думать, что смогу спрятать на теле мобильник, а потому, заранее погуглив, успела сбегать в магазин электротоваров и купить крошечный, шпионского вида жучок на липучке, который нужно было приклеить к любой поверхности.

Исключительно случайно, думая, куда бы спрятать мою новую игрушку, я включила кнопку записи за секунду до того, как Багинский позвал меня и успела заметить, как на крошечном экране запрыгала линия эквалайзера.

— Маргарита!

— Д-да… Я здесь…

— Взяла свою работу?

— Ага…

— Оделась, как вчера?

— Да.

— Трусы?

— С-сняла, профессор. Вот…

— Умница. Теперь сверни их в комочек, засунь себе в рот — полностью, как будто это кляп — становись на колени и заходи… точнее, заползай. Будем тебя уму разуму учить.

Радуясь, что так сразу записала именно то, что нужно, я не сразу сообразила, что от меня требуется сделать. А когда поняла, уставилась ошалело на трусики, которые мяла в руках. Ну, ладно снять их… Ладно, одеться как вчера — в принципе, я знала на что иду и совершенно этого не боялась, если не сказать больше. Но ТАК унижаться? Нет уж, господин профессор-по-вызову, вы на мне не будете отыгрываться за свои былые унижения перед женщинами. Не на ту напали.

В общем, пусть делает со мной, что хочет, решила я, но трусы в рот засовывать и куда-то там ползти, как собачка, я не стану. Тем более, что нужный для обвинения минимум я уже и так записала.

Встав и засунув трусики за пояс, я расстегнула рубашку еще на одну пуговицу, надеясь отвлечь внимание, подхватила под мышку папку с отпечатанной копией своего доклада и понурившись, вобрав голову в плечи, пошла к нему в спальню — принимать «заслуженное» наказание.

Главной же проблемой, однако, стало отнюдь не приклеивание жучка. Главное, над чем мне пришлось очень серьезно поработать, как только я вошла в комнату — это сохранение унылого выражения лица, необходимого для того, чтобы продолжать играть.

Потому что все, что хотелось при виде развалившегося на кровати красавчика, одетого в полурастегнутые джинсы и закинувшего руки за голову — это прыгнуть на него сверху и облизать ему… что-нибудь. Вот хотя бы один из этих замечательных, темных сосков на мускулистой груди… или полоску мягких волос ведущих вниз, к виднеющимся из-под джинсов боксеров — на этот раз черных с серой полоской.

Однако делать этого было нельзя категорически — во-первых, если я буду на него бросаться, он может заподозрить подвох, а во-вторых, я могу запросто облажаться с микрофоном и выдать все свои коварные планы. Необходимо было вести себя послушно, но без особого энтузиазма и к тому же попытаться сохранить хоть толику достоинства — ну, как минимум, не ползать у него по спальне с трусами в зубах.

— Не вижу тебя на полу… — сквозь зубы процедил Багинский, вероятно вспомнив о том же. Медленно, рассеянным взглядом он скользил по моим ногам, поднимаясь всё выше и выше… И, наконец, остановился на уровне пояса, упершись взглядом в мои трусики, заткнутые за пояс.

На его красивом лице отразилась целая плеяда эмоций — словно в начале он хотел разозлиться на меня, но внезапно понял, что я стою перед ним в коротенькой юбке, под которой абсолютно ничего нет, и возбуждение затмило его гнев. Глаза профессора вспыхнули многообещающим жаром, тело напряглось, в одно мгновение превратив ленивого кота в готового к прыжку дикого зверя. Я почувствовала, как мое тело отвечает полной взаимностью, воздух вокруг нас накаляется, заряженный страстью…