Мы идём по галерее, вид из которой выходит на набережную. Свет от уличных фонарей врывается в высокие окна, отражается в бегущей воде, отбрасывает пятна на мраморный пол под нашими ногами. Луиза останавливается у окна, вынуждая замереть рядом с ней.

— Понимаешь, почему так важно, чтобы наш ритуал удался? — отстранённо спрашивает она, не глядя на меня.

— Но разве не лучше снять проклятие? — с замиранием сердца спрашиваю я.

— Наивное дитя, — горько улыбается Луиза, поворачиваясь ко мне. В её взгляде сквозит ледяная уверенность. — И потерять всю мощь Тени, накопленную за сто лет? Император Альберт был слишком нерешителен, за что поплатился жизнью семьи, но я не допущу его ошибку и доведу задуманное до конца. А кроме того, я не знаю, как снять проклятье. Бабушка всегда говорила, что кинжал Тени примет только кровь истинной жертвы и истинного предательства. Она не знала наверняка, можно ли снять проклятие, ведь эта тайна ушла вместе с Альбертом. Поэтому у меня лишь один путь: подчинить его. Завтра, в полнолуние, ты пронзишь сердце Эмиля, чтобы мы вместе могли спасти Сиорию, и тогда, клянусь, я озолочу тебя и твою семью.

Меньше всего на свете сейчас мне нужны деньги. Хочу возразить, но тушуюсь под её холодным взглядом. В неверном свете уличных фонарей Луиза кажется мёртвой, высушенной Тенью до дна. Понимаю, что на неё не подействуют никакие мольбы, даже если я упаду на колени и буду целовать ей туфли, а потому молча киваю.

— Вот и молодец.

Она снисходительно похлопывает меня по щеке, тревожа только затихшую рану на губе, и уходит, растворяясь во тьме коридора. Я остаюсь одна. На сердце словно повесили каменную глыбу. Бреду куда глаза глядят, а в голове звенящая пустота. Все мысли исчезли, кроме одной: мне нужно увидеть Эмиля.

Я не знаю, где держат князя, и уж точно никто не позволит мне в одиночку бродить по дворцу, разыскивая его. Да что там: я даже не представляю, в какой стороне находятся покои, где сейчас ждёт меня Алиса! Смутно припоминаю, что не проходила по этой галерее, а потому понуро разворачиваюсь и иду в главный холл.

Меня бьёт озноб от волнений сегодняшнего долгого дня, хочется лечь, накрыться одеялом, заснуть — и пусть обо всё беспокоится кто-то другой. Вот только никто больше не знает о плане Луизы, ни в чьи другие руки не удастся переложить кинжал Света. Боги, и как меня угораздило влезть в такую ситуацию? Меня, девушку с крохотным даром Исцеления и совсем чуждым даром Тени, которым я совершенно не представляю, как пользоваться! Я не воительница, магичка тоже посредственная, у меня даже нет соратников. А единственная подруга с ума сойдёт, когда услышит про ритуал, убийство Эмиля и подчинение проклятых. Я с таким хладнокровием думаю об этом, что, кажется, сама уже свихнулась.

— Миледи! — Гвардеец, появившийся в соседнем коридоре, окликает меня. — Вы должны вернуться в свои покои. Пройдёмте.

В одной руке он держит фонарь, а вторую кладёт на рукоять сабли. Удивительно, но я даже не вздрагиваю от его строго голоса, лишь расправляю поникшие плечи и вздёргиваю голову.

— Я как раз искала кого-нибудь, кто мне поможет, — спокойно говорю, непроизвольно сжимая руки в кулаки. — Я всенепременно вернусь в свои комнаты, сир, но перед этим желаю увидеть его высочество. Проводите меня к нему.

Гвардеец хмурится.

— Но, ваша светлость, это невозможно, — неуверенно отвечает он. — Его высочество заключён под стражу.

— И что? — заявляю с небывалым даже для меня апломбом.

— К нему нельзя, миледи, — упорствует гвардеец.

— Глупости. Разве её величество запретила мне в последний раз увидеться со своим женихом? Или, быть может, леди Адельберг приказала запереть меня в покоях? Я только что с ней разговаривала, она ни о чём таком не упоминала. Вы можете спросить у неё лично, я подожду здесь.

С замиранием сердце наблюдаю, как бегают глаза гвардейца.

— Мне нужно всего полчаса. — Говорю холодно и уверенно, чтобы склонить его к нужному решению. — Хочу посмотреть в глаза этому предателю, прежде чем её величество велит казнить его за измену. Если вы беспокоитесь о безопасности, то можете меня обыскать. Конечно, я это запомню, но не буду слишком сурова. Возможно, вам даже достанется не самая паршивая служба где-нибудь на дальних рубежах Сиории.

Похоже, последний аргумент стал решающим. Лицо мужчины каменеет, он отпускает рукоять сабли.

— Хорошо, миледи. Пройдёмте за мной.

Мы идём по погружённому в сон дворцу, наши шаги гулким эхом раздаются в пустых залах. Императорские темницы оказываются в противоположной стороне от сокровищницы.

Мы спускается по узкой лестнице в подвал, откуда явственно несёт сыростью и холодом. Я внутренне съёживаюсь, но вида не подаю, хотя пальцы в миг становятся ледяными, стоит мне оказаться в низком, тёмном коридоре. Сердце от ужаса сжимается в крохотный, отчаянно пульсирующий комок: накатывают воспоминания о прошлой жизни. Конечно, тогда меня держали в главной тюрьме Вейсбурга — Верлисе, — расположенной на одном из островов. Окажись Эмиль там, не поручусь, что смогла бы с таким же непоколебимым видом напроситься на встречу с ним.

Гвардеец перекидывается несколькими словами со стражниками. Те с подозрением смотрят на меня, но я делаю вид, что не замечаю их изучающих взглядов. Один стражник уходит во тьму, гремя ключами от замка — от этого звука по спине пробегают мерзкие мурашки. Второй вручает мне зажжённый огарок свечи, который я чуть не роняю на пол. Боги, как всё перевернулось с ног на голову!

— Только не задерживайтесь, миледи, — тихо говорит гвардеец, провожая меня к самой дальней камере. — И зовите, если что.

— Благодарю вас, сир.

Передо мной со скрипом открывается дверь. Сделав глубокий вдох, вхожу внутрь и словно окунаюсь в прошлое, отражённое в кривом зеркале.

Эмиль стоит, тяжело привалившись к стене. На его запястьях кандалы, а соединяющая их цепь проходит через кольцо, намертво вделанное в кладку. Дверь за моей спиной закрывается, снова гремит замок, и от этих звуков я забываю, как дышать. Трясущимися руками пристраиваю свечной огарок на краю стола, хотя толку от него немного: всё равно он не может разогнать гнетущий сумрак в камере.

Тяжёлое молчание повисает между нами. Я смотрю на Эмиля и только сейчас замечаю, как он осунулся за последнюю неделю. Боюсь и одновременно желаю поймать его взгляд, но князь смотрит в пол. Разрываюсь между непреодолимым влечением и болью, терзающей душу. «Зачем ты был так жесток? Ведь я готова для тебя на всё…»

Приказываю себе не плакать. Что бы ни было между нами, это в прошлом. Сейчас нужно сосредоточиться на спасении Эмиля и Сиории в его лице. Всё остальное — глупости, о которых я смогу погрустить позднее, когда всё закончится. Не смею даже представлять, как это может «закончиться».

— Эмиль? — Голос предательски дрожит, и я подхожу ближе. — Нам нужно поговорить.

— Пришла рассказать новую ложь о моих прегрешениях? — безразлично спрашивает он, по-прежнему не удостаивая меня взглядом.

Эти слова ударяют меня, как хлыстом: в прошлый раз их сказала я.

— Я не знала, Эмиль. — Подхожу совсем близко и перехожу на шёпот, чтобы нас не могли подслушать. — Боги, если бы я только знала!

Сейчас я могу протянуть руку, коснуться его лица, заправить локон длинных волос за ухо и заглянуть наконец в холодные серые глаза, но не решаюсь. Сухой комок застревает в горле, когда я продолжаю говорить:

— Нужно что-то придумать, Эмиль, — хрипло шепчу я. — Завтра вечером Луиза проведёт ритуал…

Запинаюсь, не зная, как сказать о своей роли. Чувствую, как дрожат губы, и хочется надавать себе по щекам, заставив собраться. Всё, хватит этих недомолвок, игр и интриг! Если я не расскажу всё, что знаю, князь умрёт от моей руки. Не уверена, смогу ли это пережить и сохранить разум.

— И что? — равнодушно спрашивает Эмиль.

Смотрю на его изящный профиль, разрываясь между желанием поцеловать тонкие губы и вцепиться в мундир и трясти до тех пор, пока он снова не станет тем самоуверенным князем, который постоянно всё решал за меня.