И больше не сдерживаю стон, когда перед закрытыми глазами искрами полыхает моё собственное звёздное небо.

Я просыпаюсь из-за онемевшей до полной потери чувствительности руки. Осторожно вытягиваю её из-под головы Эмиля, боясь разбудить. Вчера мы так и заснули: его голова всю ночь покоилась на моём плече, а руки обнимали за талию. Разминаю затёкшие пальцы и морщусь от болючих иголочек, пронзающих мышцы.

За окном раннее утро, сквозь неплотно задёрнутые шторы виднеется светлеющее небо. Тихо сажусь в кровати, оглядываясь в поисках ночной сорочки. Вот и как её искать, не переворачивая постель вверх дном? Я натягиваю одеяло до подмышек, пряча обнажённую грудь. Воспоминания о ночном экстазе мурашками пробегают по голой спине. Да уж, вчера я так не скромничала, а маменька и вовсе бы сказала, что потеряла последний стыд.

Боги, мама! Холодный пот прошибает с головы до ног, когда появляется осознание, как же мне достанется от неё и от Милы, если в ближайшее время не окажусь в своей комнате.

Спускаю ноги на пол, обшаривая взглядом спальню. Да где же эта проклятая одежда!

— Уже уходишь?

От неожиданности я вскрикиваю. Еле успев подхватить сползающее одеяло, оборачиваюсь.

— Я думала, ты спишь! Не пугай так больше!

Швыряю в довольно потягивающегося князя подобранную с пола подушку и принимаюсь активно ворошить постель.

— Это ищешь? — Эмиль вытягивает из-под себя сорочку.

— Хвала богам, — облегчённо выдыхаю я. — Давай скорее сюда!

Но сорочка по-прежнему в его руках. Тянусь за ней, но он прячет её под подушку, играя со мной, как кошка с мышью.

— Что за детские выходки? — Приходится вернуться в кровать, чтобы извлечь помятую одежду из его плена. — Мне нужно быстро вернуться, ведь если кто-нибудь узнает…

Эмиль обхватывает меня за талию, тянет к себе. Сдавшись без сопротивления, безвольно приникаю к его груди.

— Хочешь сказать: если узнает баронесса Армфельт? — спрашивает он, целуя меня в висок. — Побудь здесь ещё немного, так рано она не проснётся.

— Тебе смешно, а меня она выдерет розгами, — ворчу я, наматывая прядь его волос на палец.

— Могу пойти с тобой и клятвенно заверить баронессу, что лично займусь воспитанием её дочери.

Голос Эмиля предельно серьёзен, но во взгляде пляшут лукавые искорки. Его ладонь скользит по моей спине, ныряет под одеяло, спускается к пояснице, легко касается ягодиц.

— Ещё чего! — притворно возмущаюсь я, не слишком настойчиво пытаясь выбраться из его объятий.

Он улыбается, и я не могу сдержать смех. Прячу лицо на его груди, вдыхая ставший таким родным запах. Отчаянно желаю навсегда запомнить каждый миг прошедшей ночи и этого утра, полного надежд. Только одна мысль омрачает мой разум, и к маменьке она вовсе не имеет отношения.

— Скажи мне, я плохой человек? — шёпотом спрашиваю у Эмиля, пряча взгляд. — Столько людей страдает, возможно, кто-то не пережил эту ночь. Алиса… — Мой голос срывается, и я стискиваю зубы, не позволяя себе расплакаться.

— Желание жить — не порок, Лия, — отвечает он, осторожно приподнимая моё лицо за подбородок. — И стремление получать удовольствия от этой жизни — тоже, если из-за него не страдают другие люди.

Наши губы встречаются в поцелуе, полном нежности. Чуткие пальцы Эмиля скользят от поясницы вверх по спине, едва касаясь кожи, и я вздрагиваю от этой лёгкой ласки, заново разжигающей желание внутри.

— Мне правда надо идти. — С сожалением отрываюсь от его губ, прижимая к себе сорочку.

— Хорошо.

Эмиль откидывает одеяло и встаёт с кровати. Смущённо отворачиваюсь, когда он, полностью обнажённый, выходит в гостиную. Спешно поднимаюсь следом, натягивая на себя одежду, пытаюсь пальцами расчесать спутанные локоны.

— У меня есть план, как найти графиню Вельтман. — Возвращаясь, он помогает мне влезть в рукава платья и, развернув к себе, застёгивает крохотные крючки на лифе.

— Какой?! — Позабыв о стеснении, хватаю его руки, встревоженно заглядываю в глаза.

— Не могу сказать. — Эмиль качает головой. Его пальцы продолжают ловко справляться с застёжками — сама бы я возилась с ними вечность. — Если среди моих людей есть соглядатай, то за тобой будут особенно пристально следить, и твоя реакция должна быть естественной. Любая фальшь сведёт на нет наши усилия. Доверься мне, хорошо?

— Хорошо… — разочарованно отвечаю я, одёргивая складки юбки.

— Мне придётся какое-то время провести в разъездах, и я буду рад, если ты возьмёшь на себя заботу о раненых. Справишься?

— Конечно, — приободряюсь я. Что угодно, лишь бы не сидеть без дела!

— Спасибо. — Эмиль мягко целует моё запястье, там, где нервно пульсирует вена.

С трудом заставляю себя выйти из спальни, не оборачиваясь. Боюсь, как бы зашедшееся волнением сердце не заставило вернуться к нему, запереться изнутри и выкинуть ключ из окна. Когда-нибудь потом я обязательно так и сделаю, но не сейчас.

Торопливо возвращаюсь к себе. Гостиная пуста, даже Снежа ещё спит, и я облегчённо выдыхаю. Забираю записку со стола — нужно выкинуть её немедленно, пока никто не обнаружил моего отсутствия. Стискивая бумагу в кулаке, проскальзываю в спальню.

— И где это мы были всю ночь, госпожа? — строгий голос Милы пригвождает меня к полу не хуже магии.

Конечно, мне досталось, но, к счастью, не так сильно, будь на месте гувернантки маменька. Поняв, что упираться бессмысленно, я честно рассказываю о ночных событиях, скромно опуская страстные подробности, но Миле хватает и этого.

— Мне ли вам рассказывать, ваша светлость, что мужчины сбегают, стоит только получить всё самое сокровенное до свадьбы? — грозно говорит она, расчёсывая мои волосы. Гребень дёргает и тянет пряди с такой силой, будто это они виноваты в случившемся. Я морщусь, но терплю, боясь распалять гнев Милы ещё больше. — Молитесь, чтобы князь не разорвал помолвку, иначе вся семья стыда не оберётся.

— Эмиль не поступит так со мной, — уверенно говорю я, за что получаю ещё один рывок гребнем. Ойкнув, забираю у гувернантки пыточное орудие. — Я верю ему.

— Ох, спасите вас Пятеро! — горестно всплёскивает руками Мила. — Лучше бы вы и дальше строили из себя недотрогу. Мужчинам нравится играть в такие игры, а женщина в них задаёт тон, при этом оба остаются в выигрыше. Влюбляясь раньше времени, вы сами отдаёте ему вожжи в руки. Помяните моё слово, ничем хорошим это не закончится.

— Но я не хочу притворяться! — с возмущённым видом разворачиваюсь к Миле. — Я хочу, чтобы всё было честно. Мы оба этого хотим.

— Неужели князь признался вам в любви? — саркастично спрашивает гувернантка, упирая руки в бока, и я тушуюсь.

— Нет, но…

— Вот и ответ, госпожа, — припечатывает Мила.

Я упрямо хмурюсь. Не позволю ей разрушить то хрупкое чувство счастья, поселившееся в груди.

— Не говори маменьке, — прошу я, беря гувернантку за руку.

— Не скажу. Но и вы не совершайте больше таких глупостей. Подождёте оба до свадьбы, не развалитесь.

— Хорошо, — покладисто соглашаюсь я, но мой невинный взгляд явно не убеждает Милу в искренности столь поспешного ответа.

Кажется, теперь за мной будут следить в оба глаза.

Выполняя обещание, данное Эмилю, я принимаю на себя заботу о раненных. Князь собрал небольшой отряд и уехал сразу после завтрака — я успела заметить, как он выходил из дворца в сопровождении знакомых мне герцогов Берга и Эрдмана и, что удивительно, Луизы. Она что-то говорит Эмилю, тот отвечает резко и немногословно, но вот двери захлопываются, и я теряю их из виду. И когда только фрейлина императрицы успела приехать? Наверно, Катарине что-то потребовалось. Но я не успеваю хорошенько подумать над этим, отвлекаясь на тысячи неотложных вопросов.

Вместе с Отто мы решаем, что делать с ранеными и погибшими. Особо тяжёлых, за которыми ещё нужен пригляд целителей, огораживаем ширмами в зале. Всех, у кого сломаны руки и ноги, ушибы и сотрясения, велим разместить в оставшейся зоне, чтобы лекари могли делать обходы, исходя из серьёзности травм. С умершими всё куда сложнее. Нужно найти родных, опознать тела, дать попрощаться. Нахожу герцога Шмидта и прошу устроить в части подвала холодную зону. Магия ледяной коркой сковывает пол, потолок и стены: теперь все павшие дождутся своих близких.