Не найдя, что ответить, разворачиваюсь, намереваясь уйти, когда Эмиль негромко говорит мне в след:

— И ещё, Лия. Если ты хочешь что-то узнать, спрашивай у меня, а не пытай окружающих. Первоисточник, знаешь ли, надёжней.

Я замираю, не сделав и двух шагов. Медленно поворачиваюсь, чувствуя, как грудь заполняет обида.

— А ведь я именно этого и хотела, Эмиль, — зло говорю я, возвращаясь назад. — Я хотела спросить, что произошло в ту ночь, когда вы с Отто исцелили меня столь чудесным образом. Я хотела спросить, куда делать твоя психованная герцогиня. Я очень хотела спросить, что вообще происходит с этими проклятыми, почему они появляются в твоём дворце посреди Вейсбурга, как у себя дома. И у кого я должна была всё это узнать? У тебя? — Я непочтительно тыкаю пальцем в его грудь, облачённую в мундир. — Но подожди, разве не ты сбежал за город на следующий же день, не дождавшись, пока я приду в себя?

— У меня есть обязанности, Лия, — резко отвечает Эмиль, перехватывая мою руку. — Я не могу вечно сидеть рядом с тобой.

— Два дня! Когда это они стали вечностью? — Вырываю кисть из его пальцев. Злость, горечь, обида разрывают сердце, и я не могу остановить поток обвинений. — Видимо, поиски Илоны куда важнее объяснений, как я выжила, проклятый тебя забери!

— Что за чушь, — отмахивается Эмиль. — Откуда ты взяла этот бред? Когда я узнал, что ты очнулась, то тут же велел передать цветы…

— Лучше бы ты велел рассказать, куда делась Тень из моего тела! Меня это интересует больше, чем все подарки мира и жалкая записка в три слова! — Я почти срываюсь на крик, и он хватает меня за плечи, притягивая так близко, что я упираюсь кулаками ему в грудь, лишь бы отодвинуться.

— Я забрал её себе, — тихо говорит Эмиль, глядя прямо в глаза. — Это ты хотела услышать? Ритуал был опасен для нас обоих, я даже не уверен, что смогу это когда-нибудь повторить. — Секунду он молчит, словно давая мне время прийти в себя, а потом продолжает. — Не находишь, что стоит быть чуточку более благодарной, Лияра? Я стараюсь сделать твою жизнь настолько приятной, насколько это вообще возможно, учитывая нашу непростую ситуацию. И я не хочу, чтобы мои знаки внимания отвергались публично.

— Да не нужны мне твои письма, драгоценные цацки и цветы! — Я не на шутку выдираюсь из его рук, но он не отпускает.

— Так что тебе нужно, объясни.

— Мне нужен был ты!

Слова вырываются прежде, чем я успеваю поймать себя за язык. Проклятье! Горячая волна смущения затапливает с головой. Что я несу! Ляпнуть такое, да ещё и вслух. Ох, не зря маменька всё время попрекает меня за отсутствие манер. Ни за что леди не должна признаваться в чувствах первой. Он же сейчас посмеётся надо мной, как уже было в прошлый раз.

Ещё одно отчаянное усилие, и я вырываюсь на свободу. Точнее, Эмиль просто меня отпускает. Он молчит, выражение лица застывшее, холодный взгляд серых глаз замораживает не хуже магии. Смущение перерастает в страх, липкой паутиной связывающий душу. Не хочу знать его ответ, не хочу видеть это всегда спокойное лицо, не хочу быть той глупой дурочкой, которая влюбляется в великого князя, придумав себе невесть что.

Пячусь, словно загнанный в ловушку зверь. Руки дрожат, когда я стаскиваю с ног туфли: ещё не хватало потерять их где-нибудь по дороге. Сгребаю обувь в охапку, поворачиваюсь и бегу прочь — от его молчания, от своих сумасбродных мыслей, от нелепых чувств, сжирающих сердце.

— Лия, подожди!

Зажимаю уши, чтобы не слышать его голос, когда нос к носу чуть не сталкиваюсь со встревоженным камердинером. Свет от переносного фонаря в его руке бьёт прямо по глазам, и я отшатываюсь прочь.

— Где его высочество? Срочные новости из дворца!

Не отвечая ни слова, я бросаюсь к ступеням, но всё равно слышу смятенный голос слуги:

— У её величества начались роды! Император зовёт вас, великий князь.

С раннего утра мы ждём вестей в императорских покоях. Стефан увёл Эмиля и папеньку в кабинет пить виски, а я в компании вдовы Софьи, Алисы, маменьки и Луизы, выдворенной акушерками и врачами прочь из комнат Катарины, сижу в малой гостиной.

Я уже готова свалиться в обморок от усталости после бессонной ночи, но строгий взор матери заставляет сидеть, выпрямив спину. Белая, как смерть, Луиза терзает второй носовой платок: первый, разодранный на части, выкинут служанкой.

Алиса держит меня за руку. Вчера я растолкала её посреди ночи, пересказав нашу перепалку с Эмилем в саду. Я то бросалась в слёзы, то нервно хихикала, и подруга, позабыв обиды, целый час отпаивала меня успокоительными каплями. Теперь, после целого стакана настойки на травах, моему спокойствию позавидует даже маменька.

К десяти утра я три раза пересчитала дни прошлой жизни, чтобы убедиться: Катарина рожает на целых две недели раньше. Не знаю, радоваться или тревожиться, ведь нападение проклятого на дворец случилось через неделю после родов — и на третий день после свадьбы. По счастью, сейчас никакой свадьбы не предвидится, а роды и вовсе скакнули вперёд. Так может я зря беспокоюсь на счёт проклятых и самое страшное уже позади? Если не считать душевных терзаний по великому князю.

Рассказав всё Алисе, я больше не притворяюсь перед самой собой. «Глупая ты, Лия, глупая», — мысленно твержу себе. План был проще топора: держаться от него подальше, — но я и его завалила, вляпавшись в наивную влюблённость. «Ты ему не интересна, иначе бы он хоть как-то отреагировал на вырвавшееся признание». Осознание этого царапает душу не хуже вредной кошки. Ну уж нет, не стану страдать по Эмилю ни сейчас, ни после свадьбы — никогда! А влюблённость — это временно. И не сосчитать, сколько раз у меня мутился разум от красивых ухаживаний за последние годы, одним больше, одним меньше — не так уж и важно.

Цесаревич Ричард рождается в полдень. Император первым навещает жену, а мы переходим в гостиную рядом с её спальней, ожидая, когда можно будет принести поздравления.

Эмиль оказывается рядом так неожиданно, что я вздрагиваю. Даже сейчас, в праздничный день, он одет во всё чёрное, будто постоянно ждёт плохих новостей. Извинившись перед маменькой, он отводит меня в дальний конец комнаты.

— Лия, я хочу извиниться, — тихо говорит он, но я не даю ему закончить.

— Всё в порядке, не стоит. Это я должна просить прощения. Не знаю, что на меня вчера нашло, наговорила глупостей, которые теперь очень хочу забыть. — Мой голос твёрд, пальцы не дрожат. Наверно, капли всё ещё действуют, потому как обретённое душевное равновесие держит меня спокойной и собранной.

— Лия…

Эмиль легко касается моей ладони, но я убираю руки за спину, делая шажок назад. Незаметно для пристального взгляда маменьки — и так важно для сохранения себя.

— Это день её величества, — говорю я. — Не будем портить праздник нашими ссорами.

Двери спальни распахиваются. Первой приглашают вдовствующую императрицу, затем нас с Эмилем. Катарина теряется на фоне огромной кровати. Худое лицо, усталые глаза и белокурые локоны делают её похожей на призрак. Она прижимает к груди маленький свёрток. Ребёнок спрятан в кружевном одеяльце, как в коконе, и императрица не перестаёт покачивать его, словно ценнейшее сокровище. С вымученной улыбкой она принимает поздравления, а Стефан уже отдаёт указания по организации самого пышного праздника, какой только видели в столице.

— Ещё раз повторю при всех: не думаю, что торжества сейчас уместны, — остужает пыл императора Эмиль. — Вокруг Вейсбурга рыщут маги Тени. Ты же не хочешь увидеть нападение на толпу, что непременно заполонит все площади города?

Предчувствуя неприятный разговор, стою, потупив взор. Сейчас в спальне одна лишь я не являюсь членом императорской семьи, а Эмиль, держащий меня под руку, не даёт скрыться из комнаты под каким-нибудь благовидным предлогом.

— Так найди их, брат! — Улыбка, с которой Стефан смотрит на младенца, сменяется суровым выражением лица. — У меня родился сын, наследник, а ты предлагаешь прятаться во дворце?