А по дворцу ползут слухи: пленного собираются перевезти в старую темницу на окраине Вейсбурга. Если это и есть секретный план по спасению Алисы, то выглядит он крайне неубедительно. Той тюрьмой не пользовались последние двадцать лет, да и находится она на отшибе. «О таком мог бы и рассказать», — ворчу про себя я, но тут же отгоняю мелочную обиду. Эмиль просил о доверии, и я должна просто подождать, не изъедая себя ненужными сомнениями.

Вечером того же дня мы с Милой вместо ужина обходим раненых. Я принимаю жалобы на еду, постель и отсутствие нужных лекарств, карандашом делая пометки в блокноте. Голова гудит от десятков голосов, пытающихся дозваться меня одновременно. Господин Отто помогает мне подготовить списки необходимых вещей, чему я крайне благодарна.

Голодная, уставшая, но довольная собой, я выхожу в холл и вижу только возвращающегося во дворец Эмиля. Герцоги Эрдман и Берг тенью следуют за князем. Заметив меня, Эмиль улыбается, жестом отпуская соратников. Я с трудом удерживаю себя на месте, наблюдая, как он поднимается по лестнице. Сердце колотится, как сумасшедшее, когда он преодолевает последнюю ступень.

— Как прошёл день? — тихо спрашивает Эмиль, целуя мне руку. Кончиками пальцев он гладит мою ладонь — сразу становится тяжело дышать в стягивающем рёбра корсете.

— Неплохо. Господин Рейснер всё расскажет. Он уже ждёт тебя.

Я беру его под руку, и мы идём по галерее второго этажа. Мила следует за нами, словно конвоир, держась на два шага позади. Это не остаётся незамеченным.

— Похоже, твоё отсутствие ночью обнаружили? — с лёгкой улыбкой интересуется Эмиль.

— К счастью, только Мила, — шёпотом отвечаю я. — Иначе сидеть мне сейчас в комнате, запертой на все замки.

Эмиль понимающе хмыкает, а я задаю вопрос, который то и дело возникает в голове с самого утра.

— Что здесь делала Луиза?

— Катарина прислала её с дурацкой просьбой прийти на вечерний приём и помириться со Стефаном, — равнодушно говорит князь. — Как видишь, я ещё здесь.

— Может, не стоит злить императора? — осторожно замечаю я.

— Это его проблемы, — резко отвечает Эмиль, но тут же смягчает тон. — Пусть хоть в ссылку отправит на границу. Месяц назад меня бы это волновало, но теперь — отнюдь, если ты поедешь со мной, конечно.

Краснею от удовольствия, пытаясь подавить счастливую улыбку. С ним я готова отправиться даже за Стену к проклятым.

Мы подходим к коридору, ведущему к покоям князя.

— Подождите леди Лияру здесь, — велит он гувернантке.

Не смея ослушаться, Мила остаётся за поворотом, прожигая мой затылок предупреждающим взглядом. По взмаху руки стража исчезает за дверями, и мы остаёмся вдвоём.

Эмиль прижимает меня к стене за колонной. Наши губы встречаются, и внутри меня словно взрывается солнце. Я так ждала этого целый день, что теперь настойчиво требую всё новых ласк, прикосновений, объятий. Приникаю к нему, словно столетиями бродила по пустыне, а он — единственный источник воды во всём мире. Дрожащими пальцами расстёгиваю тугие пуговицы его мундира, кладу ладони на грудь, сжимаю тонкую ткань рубашки.

— Ты сводишь меня с ума, — шепчет Эмиль.

Он легонько тянет меня за волосы, заставляя выгнуться навстречу, его губы скользят по шее, спускаются до ложбинки между грудей, и я еле успеваю подавить стон.

Пожелай он взять меня прямо здесь, в коридоре, я бы ни секунды не протестовала, но он вдруг останавливается. Ладони ложатся на стену по обе стороны от моего лица, прерывистое дыхание князя обжигает шею, ещё больше распаляя желание. Я прижимаюсь щекой к его щеке, глажу упавшие на плечо пряди чёрных волос, сгорая от страсти.

— Я не смогу прийти, — шепчу ему на ухо. — Уверена, Мила будет спать на моём пороге, особенно после такой выходки.

— Знаю, — хрипло отвечает Эмиль. — Не остаётся ничего другого, кроме как побыстрее разобраться с проклятыми теневиками и взять тебя в жёны.

Последний лёгкий поцелуй, от которого подкашиваются ноги, и вот он уже отступает на два шага назад, поправляя мундир. Прохожу мимо, приглаживая растрепанные локоны, когда он ловит мою руку. Томительно-долго не можем расцепить пальцы, сплётшиеся воедино, смотрим друг другу в глаза, будто видимся в последний раз.

Мы разнимаем руки одновременно. Эмиль провожает меня взглядом, а я всё ускоряю шаг. Если он скажет хоть слово, я останусь рядом, и плевать, что подумают люди. Но князь молчит.

Следующий день проходит всё в тех же заботах, к которым прибавляются подтягивающиеся со всей столицы люди, ищущие своих пропавших родственников. С ними разговаривает герцог Шмидт — подозреваю, Эмиль намеренно оставляет его во дворце для помощи мне, и я благодарна им обоим. Не смогу вынести слёзы отцов и матерей, жён и мужей, сыновей и дочерей, пришедших с надеждой узнать вести о близких.

После ужина, когда я спускаюсь в залу к больным, меня находит молоденький служка.

— Ваша светлость, прибыла её императорское величество, — с поклоном говорит мальчишка. — Она ожидает вас в саду.

Час от часу не легче! Что здесь понадобилось Катарине? Вытираю вдруг вспотевшие ладони о юбку, заправляю выбившуюся прядку за ухо и спешу к императрице.

Стража пропускает меня к беседке. Всё ещё бледная Катарина сидит на скамье, кутаясь в шаль. Её фрейлины — Луиза в том числе — бродят по дорожкам сада. Склоняюсь в почтительном реверансе.

— Проходите, Лияра. — Катарина указывает на место рядом с собой. — Я так рада видеть вас, хоть последние дни и омрачены ужасными событиями.

— Простите, но вы выглядите усталой, госпожа, — осторожно отвечаю я, аккуратно присаживаясь рядом. — Если вы хотели меня видеть, стоило лишь позвать, и я бы приехала сама.

— Не беспокойтесь, Лияра. Да и лекари советуют почаще выбираться на солнце. Жаль, что в эти дни оно не очень-то радует нас своим появлением, — печально отвечает императрица.

Повисает неловкое молчание. Стараюсь не ёрзать на скамье: уж очень любопытно, чего ради Катарина выбралась сюда лично. Наконец, нахожу благовидный предлог продолжить разговор, потому как сама женщина медлит.

— Как здоровье цесаревича?

— О, всё прекрасно! — оживляется императрица. — Растёт не по дням, а по часам. Такое удовольствие наблюдать за ним, хоть беременность не лучшим образом сказалась на моём здоровье. Материнство сделало меня такой мягкосердечной, что теперь я беспокоюсь за всех и сразу. Вот, приехала узнать о вашем состоянии.

— Моём? — позабыв об этикете, удивляюсь я. — У меня всё хорошо, спасибо за заботу, госпожа. Конечно, я всё ещё очень переживаю за графиню Вельтман, ведь от неё нет никаких вестей, да и количество погибших печалит. Но забота о раненых помогает чувствовать, что я не бесполезна.

— Вы такая отважная, Лияра, — с придыханием говорит Катарина. Она берёт меня за руку: её пальцы ледяны, а их прикосновение почти не ощущается. — Хотела бы я иметь хоть толику вашей храбрости.

— Но я вовсе не такая смелая, как вы представляете, — аккуратно возражаю, сжимая её руку, чтобы хоть немного согреть своим теплом. — Я просто не так связана протоколом, как ваше императорское величество. Уверена, вы бы делали всё так же, если б могли, и даже больше.

— Сомневаюсь, — печально улыбается Катарина. — Вы даже после тяжелейшего ранения восстановились куда быстрее, чем я после родов, для которых мы, женщины, предназначены.

— Господин Рейснер готовит мне тонизирующий настой. Хотите, я попрошу и для вас приготовить?

— Спасибо, вы так добры, но у меня замечательный лекарь. — Катарина достаёт из крохотной сумочки флакон из тёмного стекла. — Я и вам принесла для поддержания сил. Видимо, напрасно.

— Вовсе нет! — Поспешно принимаю из её рук лекарство. — Силы мне точно пригодятся, благодарю вас.

Открываю пробку при ней и делаю глубокий глоток. Вязкая жидкость обжигает горло, я с трудом удерживаюсь, чтоб не выплюнуть её обратно. Катарина наблюдает за мной, лукаво улыбаясь. Возвращаю опустевший флакон и снова благодарю. Императрица неловко поднимается на ноги, придерживая шаль.