— Гони!

Кузьма оглянулся. Открытая дверца, разбитое окно, осколки на земле — все это отвлекло его внимание, и он неправильно повернул лошадей. Проезжая мимо арбы, экипаж зацепился ступицей заднего правого колеса за колесо арбы. Она опасно накренилась. Лошади, погоняемые Кузьмой, сделали рывок. Экипаж русских пошел вперед, но татарская арба медленно завалилась набок, и тыквы, как мячи, посыпались из нее на дорогу.

Возница истошно завопил. Улица, до того времени совершенно пустынная, наполнилась возбужденно жестикулирующими мужчинами в невысоких круглых шапочках с кисточками. Они в мгновение ока облепили арбу со всех сторон, пытались поставить ее на колеса, но тыквы, разбросанные повсюду, мешали им. Из толпы выделилось несколько человек, вооруженных длинными палками. Они бросились к кирасирам, которые, построившись в шеренгу из шести всадников, заняли середину улицы, и таким образом прикрыли отъезд экипажа.

— Кет, кяфир! [36] — кричали эти люди, потрясая палками.

Сержант Чернозуб отдал приказ обнажить палаши и начать движение шагом. Не ломая сомкнутого строя «колено о колено», всадники, словно живая стена, придвинулись к толпе. Это немного остудило кипевшие в ней страсти. Чернозуб наклонился, подцепил палашом тыкву изрядных размеров и, усмехаясь, поднял ее высоко над головой.

— Ша-айтан! [37] — взвыла толпа, сохраняя, впрочем, безопасное от конников расстояние.

Великан расхохотался, как сумасшедший, и с блеском исполнил одну из труднейших кавалерийских строевых эволюций: поворот лошади на месте кругом по твердой оси. После этого он пустился по улице вскачь, неся оранжевую тыкву над головой гордо, точно боевое знамя. Остальные кирасиры, повторив маневр сержанта, помчались за ним. Вездесущие бахчисарайские мальчишки, визжа от восторга, долго бежали за всадниками и бросали им вслед камни…

Теперь стрела лежала на низком столике «кьона», рядом с тарелками, наполненными горячей тыквенной кашей. Князь Мещерский объяснял Анастасии, что стрела сделана очень качественно: из четырех пластин, склеенных рыбьим клеем, с кованым острием и оперением внизу из крыла орлана-белохвоста. Больше всего адъютанта занимала шелковая нить. Она крепилась на стреле каким-то непонятным образом. Он пытался развязать этот узел, но не смог.

Анастасия держала в руках письмо от Рабие. С помощью краткого татарско-русского словаря и учебника грамматики, взятых у полномочного представителя России при ханском дворе господина Константинова, она прочитала послание, однако далеко не полностью. Ясно было только то, что прекрасная жительница Гёзлёве едет в Бахчи-сарай по каким-то своим делам и хочет непременно встретиться с русской путешественницей.

— Где вы познакомились? — спросил Мещерский.

— В турецкой бане.

— Это была ее инициатива?

— Да. Сестра каймакама заинтересовалась покроем моего дорожного платья.

Князь усмехнулся.

— О женщины! Бог создал вас абсолютно одинаковыми. Вера, национальность, место жительства значения тут не имеют… будете писать ответ?

— Не считаю сие необходимым.

Анастасия положила письмо рядом со стрелой на столик и отошла к очагу, где на железном поддоне горели составленные шалашиком толстые поленья. Зябко кутаясь в шаль, она не сводила взгляда с пляшущих языков пламени. Мещерский задумчиво смотрел на лист бумаги, испещренный черными арабскими буквами.

— Вы полагаете, что между покушением и письмом есть прямая связь? — наконец задал вопрос он.

— Едва ли. Рабие не станет желать мне смерти.

— Но этот страшила… Зачем он сломал мне шпагу?

— А зачем вы хотели его проткнуть ею?

— Я только защищался.

— Из лука стрелял кто-то другой, — продолжала объяснять Анастасия. — Думаю, слуга Рабие просто ехал за нами, чтобы отдать послание. Он воспользовался остановкой экипажа, вот и все. Вспомните, ведь татарин вел себя вполне дружелюбно.

— Конечно! — саркастически заметил князь. — Если не считать моей сломанной шпаги…

Далее своего начальника охраны Анастасия уже не слушала. После их жестокого спора тем штормовым вечером в Гёзлёве она пришла к выводу, что молодой кирасир обладает характером крайне неустойчивым, не всегда правильно оценивает ситуацию и потому излишне опасается здешних жителей. Рассказывать ему правду об отношениях с Рабие она вообще не собиралась. В конце концов, это было ее личное дело.

Мещерский истолковал долгое молчание госпожи Аржановой по-своему. Он приблизился к ней, заглянул в лицо, освещенное неровным светом очага, и спросил участливо:

— Вам страшно?

— Нет.

— Хотите прервать поездку и вернуться в Россию?

— Ну, это бы означало полный провал моей миссии. — Анастасия подошла к столу, взяла тарелку с кашей и села на низкий диванчик у стены с парчовой подушкой вместо спинки. — Между тем, я только приступила к делу, и, по-моему, удачно. Надеюсь, что приглашение на вторую аудиенцию у Его Светлости придет в ближайшее время. Покушение только подстегнет его…

— И вы поедете в ханский дворец снова?

— Конечно. — Она спокойно кивнула.

— Тогда я восхищаюсь вами.

— А разве вы поступили бы иначе?

— Я — другое дело. Я — офицер и присягал Ее Величеству… — Он, тоже взяв тарелку, сел рядом с ней на диванчик. — Знаете, у присяги довольно длинный текст, там много всего перечислено. Потом я расписывался на особом подписном листе с красной императорской печатью и целовал край знамени… Однако вкусная тыква! — Поручик облизнул ложку. — Эти татары — отменные огородники.

— Пожалуй, я бы тоже дала присягу, — задумчиво сказала Анастасия. — Если бы мне это предложили…

Приглашение на вторую аудиенцию у Его Светлости госпоже Аржановой доставил не простой посыльный, а Али-Мехмет-мурза. Вчера утром он встречал ее в Посольском дворике ханского дворца и приветствовал с пышной восточной вежливостью. Эта речь была длинной. Однако за словами, положенными по этикету, она уловила искренние чувства и тогда улыбнулась ему.

Сегодня вечером, выполняя волю своего правителя, он приехал, чтобы принести извинения за досадный инцидент. Али-Мехмет-мурза был действительно опечален и говорил, прижимая руку к сердцу. Выслушав все, Анастасия предложила выпить чаю, и посланник хана согласился. Начинался неофициальный разговор. Прежде всего она показала ему стрелу с зеленой шелковой нитью. Он сказал, что это ковровый узел и в нем нет ничего исключительного.

Такими двойными узлами женщины привязывают на основу нити, когда изготовляют знаменитые татарские килимы — тонкие двусторонние ковры, мягкие, блестящие, легкие. Килим — это тысячи и тысячи узлов, сделанных ловкими руками мастерицы. Найти по этому узлу его исполнительницу никогда не удастся. В Бахчи-сарае почти в каждой семье делают ковры, и если это интересно, то он может показать ей такую домашнюю мастерскую.

Еще Али-Мехмет-мурза сказал, что возницу арестовали. Его даже наказали плетьми, но он ни в чем не признался, а твердил, что все произошло случайно. Русские слишком спешили. Нельзя так быстро ездить по улицам тишайшего Бахчи-сарая, особенно — около базаров, где собираются большие грузовые повозки, запряженные волами.

Князя Мещерского, который присутствовал при встрече, эти объяснения нисколько не удовлетворили. Он спросил Али-Мехмет-мурзу, много ли есть в их прекрасном городке мест, откуда меткие лучники могут среди бела дня и безо всяких помех обстреливать центральную улицу. Мурза обиделся. Но Анастасия остановила разговор, грозивший перерасти в ссору. У нее был готов для татарина вопрос из иной сферы.

— Возможно, вчера мне помог уцелеть ваш подарок, — сказала она Али-Мехмет-мурзе. — Теперь это мой талисман.

— Что такое «талисман»? — спросил он.

— Предмет, приносящий удачу.

Она положила на стол перед ним камею из агата со светлым профилем богини Афины-воительницы, сжимающей в руке копье. Он тотчас узнал свою вещь и в удивлении поднял глаза на Анастасию.