Там возле фонарного столба нес свою обычную вахту Уве Оксенкнехт. Курская дворянка приветливо помахала ему рукой. Молодой полицейский вскочил на подножку экипажа и, ловко держась за дверцу, поехал вместе с русскими дальше, до последней городской заставы. Он видел, что настроение у них отличное. Уве сам бы так радовался, если б получил у начальства отпуск летом.

Увы, рассчитывать на это не приходилось. Напротив, граф Перген распорядился усилить режим наблюдения за российским посольством как раз в нынешние дни. Потому завтра Оксенкнехт опять заступит в наряд, несмотря на июньскую духоту и жару.

Аржанова с сочувствием слушала сетования шпика. Про отпуск на водах в курортном городе Карлсбад она ему уже рассказывала. Сейчас следовало уточнить маршрут. Они поедут через город Брно, дабы посмотреть на средневековые замки, описанные в путеводителе, потом повернут на запад, к Богемии, останавливаясь в таких приятных местах, как Вельке-Битеш, Вельке-Мезиржичи, Близков, Гумполец, Мниховица, пока не доберутся до великолепной Праги, по праву именуемой «златой».

Получив у Анастасии свои «отпускные» — мешочек с двадцатью серебряными талерами, — Оксенкнехт сообщил ей, что в городе Брно полиция еще работает добросовестно, и кто-нибудь обязательно найдет их либо в гостинице, либо в трактире. Но дальше, на землях словаков и чехов, нужного усердия не наблюдается. Сколько веков живут они под скипетром Габсбургов, а все ж немецкой аккуратности и дисциплины перенять не могут. Впрочем, чего с них взять, ведь они — славяне…

Честно говоря, именно на это Флора и рассчитывала.

Давно остались за спиной пригороды Вены — Клостернойбург и Корнойбург. Сержант Ермилов вел лошадей ровной рысью. Большой привал они собирались сделать в Штоккерау, до которого оставалось километров десять. Там их ждал Николай с тремя большими повозками. Пока в них находились пустые бочки и всякий скарб вроде сундуков с крестьянской одеждой, ящиков с пивными кружками, бокалами, тарелками, скатертями и прочими предметами, необходимыми для открытия пивной. От Штоккерау они поедут вместе до Брно, только Николай будет держать приличную дистанцию с господским экипажем.

Пусть в Брно их увидят те, кому положено наблюдать за иностранными дипломатами на территории Священной Римской империи. Днем действительно можно погулять по старинным узким улочкам, съездить к какому-нибудь средневековому замку, шумно отужинать в самом фешенебельном ресторане. Однако ночью все переменится. Карета будет продана совсем недорого, зато быстро, знатные путешественники исчезнут, как привидения, ни с того ни с сего приснившиеся нерадивым шпикам.

На рассвете пивной обоз, с трудом различимый в предутреннем тумане, простучит деревянными колесами по мосту через реку Брненска и возьмет направление на север, к городу Куржиму. Солнце поднимется над моравскими горами, и обоз, войдя в поток такого же гужевого деревенского транспорта, затеряется на дороге, петляющей между лесистых горных отрогов. Три здоровенных и угрюмых мужика — один из них хромой — в черных, валяных из шерсти шапках и куртках из грубого сукна будут править лошадьми. Две женщины, одетые столь же простонародно, будут сидеть рядом с ними на широких скамьях. Путь их не далек, но и не близок — к перевалу Кудова-Здрой, откуда открывается дивный вид на силезские холмы и поля, засеянные льном и пшеницей.

Утро началось обычно.

Майор австрийской армии Леонард Клебек вывел солдат вверенного его командованию батальона на плац для строевых учений. Они продолжались четыре часа, то есть до полудня. Затем он отпустил солдат на обед, обошел посты, пообедал сам, отдохнул в своей палатке с полчаса, переоделся в новый белый форменный камзол, повязал свежий галстук с кружевным жабо, освежился английским одеколоном и направился в сторону деревни.

Первые ее дома отстояли от лагеря метров на триста, не более. Там же начинался ручей, который и дал название поселению — Рейхенбах. Пробивая себе дорогу между камней и постепенно расширяясь, он с тихим журчанием тек на юго-восток. Ручей служил естественной границей между батальоном Клебека, в окружении которого жила делегация Министерства иностранных дел, и тремя прусскими пехотными полками, тоже разбившими лагерь возле Рейхенбаха. Международная конференция проходила в самой деревне, точнее — в ее ратуше, смотревшей окнами на деревенскую площадь.

Рейхенбах был довольно крупным населенным пунктом. В нем насчитывалось около трехсот дворов. Его процветанию во многом способствовало то обстоятельство, что он оказался на пересечении двух оживленных дорог. Одна шла от перевала Кудова-Здрой до столицы Силезиии, Бреславля, вторая — от торгового города Забковиц до города Свидница, где добывали каменный уголь. Потому каждое воскресенье на площади в Рейхенбехе открывался базар, и на него съезжались крестьяне из окрестных маленьких селений и хуторов. Недалеко от площади находился также большой трактир с постоялым двором.

Но майор прошел мимо него. За десять домов от трактира имелось другое заведение подобного рода, гораздо меньше и уютней — пивная Греты Эберхард, уроженки Вены. Цены у нее отличались в лучшую сторону от трактирных, а пиво — особой густотой и крепостью. Кроме того, Клебека как истинного ценителя женской красоты привлекала сама хозяйка. По обыкновению она же и пребывала за стойкой, с разными шутками-прибаутками отпуская посетителям пиво, вино, немудреную закуску вроде соленых сухариков, запеченного картофеля и моравских колбасок.

Первый приступ этой крепости бравый майор осуществил с солдатской прямотой. Он предложил молодой женщине провести с ним ночь. Цену Клебек назначил в три дуката — стандартный гонорар венских уличных проституток. Грета ответила, что не занимается таким ремеслом, а только торгует спиртными напитками распивочно и на вынос. Денег на жизнь хватает, подработка ей не нужна.

Леонард удивился: как может простолюдинка отказать дворянину, если он обратил на нее внимание? Командир батальона решил применить обходный маневр. Улучив момент, когда трактирщица собирала грязные кружки на столах, он подошел к ней сзади, обнял и руками сжал ее груди. В ответ он получил не по-женски сильную пощечину. Более того, небритый хромой мужик в потертой жилетке, починявший разломанный стул, вдруг очутился рядом с ним и, поигрывая молотком, спросил, что угодно господину офицеру.

Этот вопрос не понравился майору. Да и молоток был тяжелый, с длинной ручкой. Холодные голубые глаза мужика смотрели на него с прищуром, точно прицеливаясь. Клебек счел за благо отступить на исходные позиции и более тщательно подготовиться к новому штурму. Для этого требовалась разведка. Леонард стал регулярно посещать заведение Греты. Она как ни в чем не бывало улыбалась постоянному посетителю. Заказывал он обычно одну рюмку вина или одну кружку пива и не покидал наблюдательного пункта до вечера.

Вскоре картина прояснилась.

В пивную часто заходили местные жители, офицеры его собственного батальона, а также и чиновники Министерства иностранных дел. С одним из них — канцеляристом Кропачеком — Грету явно связывали какие-то особые отношения. Он обедал здесь каждый день, и ему подавали не только моравские колбаски, порядком осточертевшие майору, но и другие блюда, в меню заведения не состоявшие: суп, жаркое, компот.

Майор не раз видел, как Кропачек вместе с Гретой поднимался прямо из зала по винтовой деревянной лестнице на второй этаж. Очевидно, там и происходило то, в чем прелестная трактирщица отказывала командиру батальона. Потому он негодовал, как может негодовать человек гордый и оскорбленный до глубины души.

Между тем жил канцелярист в лагере австрийского батальона в отдельной палатке, рано вставал и отправлялся на службу, возвращался с нее всегда часов в пять-шесть вечера. Он не пил, не курил, не буянил. Он ни на йоту не отступал от военного распорядка, с майором держался подчеркнуто уважительно, с другими офицерами разговаривал мало. Короче говоря, прицепиться тут было абсолютно не к чему.