О прошлом Флора вспоминать и — тем более — говорить не любила. Успешные операции секретной канцелярии Ее Величества составляют государственную тайну. Хранить ее следует как минимум двадцать лет. Анастасия дала в этом расписку и словно бы затворила за собой тяжелую дверь, а ключ от ее замка бросила в глубокий колодец.

Однако сейчас, усмехаясь, Аржанова думала, что, по собственной воле наделив кирасир всякими благами, она сама и превратила мужественных воинов в благодушных обывателей, примерных отцов семейств, владельцев домов, садов и огородов. Конечно, особая роль в таковой трансформации принадлежала женщинам. Они стали наградой, куда более весомой, чем золотые и серебряные монеты, добытые в крепости Очаков, и они изменили взгляды мужчин на жизнь.

Обмакнув перо в чернильницу еще раз, курская дворянка придвинула лист бумаги поближе и решительно начертала:

Тут раздался стук в дверь. Аржанова сказала: «Войдите!» Затем она увидела на пороге своего кабинета целую делегацию. Меткий стрелок Николай надел капральский мундир «первого срока», то есть совершенно новый. Его мать Глафира украсила голову сильно накрахмаленным чепцом с бирюзовыми лентами. Сержант Ермилов нафабрил черные усы как для парада, и они торчали вверх острыми кончиками. Все это придавало их появлению у княгини Мещерской вид весьма значительный. Курская дворянка снова отложила гусиное перо в сторону и приготовилась слушать, надеясь, впрочем, на лучшее.

— Добрая наша матушка-барыня Анастасия Петровна! — произнесла Глафира. — О том имеем мы известие, будто собираетесь вы в гости к господину Потемкину.

— Собираюсь, — подтвердила Флора.

— Путь неблизкий, с хлопотами связанный, — продолжала горничная. — Что по воде, что по земле. И дальше, видать, придется ехать, как раньше езжали мы с вами в заграничные города и веси. Знамо дело, Григорий-то Александрович по-пустому к вам писать не будет…

Аржанова молча кивнула, ожидая от верной служанки развития этой интересной темы.

Глафира понесла сущую околесицу про будущую поездку. К речи она приплетала обычные для всех деревенских знахарок и колдуний рассуждения о злом сглазе, оберегах, вещих снах, колдовских заговорах и особенно упирала на показания гадательных карт, ей полностью подвластных и никогда не лгущих. По картам выходила дорога дальняя, но неопасная, казенный дом на чужой стороне, крестовый король, к барыне вполне благосклонный, и бубновый валет, данный ей в услужение, каковой будет молод, красив, в делах чрезвычайно ловок.

Если бы вздорные выдумки не сочетались у Глафиры с доскональным знанием лекарственных трав и растений, с изготовлением из них аптечных препаратов и другими полезными врачебными навыками, которые она проявила в ходе операции «Секрет чертежника», то Аржанова долго бы ее слушать не стала и выгнала из кабинета вон.

— Ах, маменька! — наконец не выдержал Николай. — Все-то вы вокруг да около ходите. Скажите уж прямо, что мы беспременно желаем с ее сиятельством ехать!

Курская дворянка ласково улыбнулась меткому стрелку и повернула голову к кирасиру:

— И ты, сержант, желаешь?

— Так точно, ваше высокоблагородие! — гаркнул он, шагнув вперед.

— Отлично! Считай, твое желание исполнилось.

Давно возникла у Семена Ермилова зависть к однополчанину Прокофьеву. Служить Ермилов начал раньше его на два года, в чинах всегда опережал. При командировке в Крым они оба геройствовали на равных, не раз в лицо смерти глядючи. Но почему-то госпожа Аржанова взяла с собой именно Прокофьева, когда в прошлом году уезжала из Севастополя. Прибыл он обратно сержантом, с сундучком турецкого золота и серебряной медалью на голубой муаровой ленте за штурм крепости.

Чем он, Ермилов, ей не приглянулся?

Рост тот же, сила богатырская, боевой опыт преизрядный. Единственное отличие: Борька грамоте учен и потому не робел с офицерами разговаривать. Ну так он — из однодворцев городка Вольска Саратовской губернии, вольный городской житель. А Ермилов — из государственных черносошных крестьян Вятской губернии. Отец его, рачительный хозяин, пожалел деньги платить дьячку за науку для младшего сына, последыша-поскребыша. Думал, не выживет. Но Семен выжил, стал буйным подростком и к восемнадцати годам подпирал головой потолок в родительском доме.

Кабы не случайная встреча в солдатском трактире с капралом фузелерной роты гарнизонного батальона Николаем Аржановым, то и сейчас бы никуда не попал Ермилов. Взяли они тогда сначала по паре пива, вспомнили недавнее дело с татарами на окраине Алушты. Взрыв был сильнейший, но наши не пострадали. Воистину хранит Господь Бог смелых и умелых. За это решили добавить по чарке водки, причем сержант один и расплатился. Николай, малый угрюмый, неразговорчивый, вдруг оттаял. Он сказал, что, возможно, снова уедет и очень далеко, чему особенно рад, поскольку с женой у него большие нелады.

Слово за слово, и капрал пообещал составить протекцию кирасиру, да у кого — у самой княгини Мещерской! Поначалу Ермилов трезвым своим крестьянским умом в похвальбе его усомнился. Но стал перебирать в памяти былые крымские эпизоды и понял: шансы есть. Хорошо относилась Анастасия Петровна к меткому стрелку Николаю, всегда отмечала его деяния, то бишь точные выстрелы по живым мишеням, при всех хвалила, наград для него не жалела…

Выслушав от них заверения в преданности до гробовой доски и в совершеннейшем к ней почтении, Аржанова сказала, что в дорогу все двинутся через три дня. Затем отпустила своих слуг и сержанта Ермилова восвояси, взяла гусиное перо и добавила в текст одно слово: «Заранее извещаю Вас, что в команде моей происходят НЕКОТОРЫЕ изменения, и трудности есть…»

Покусывая кончик пера, Анастасия размышляла над тем, что еще в письме не сказано важного, имеющего значение для ее встречи со светлейшим князем Потемкиным-Таврическим и выполнения нового задания. Каким оно будет, Флора пока не знала, догадывалась лишь приблизительно. Но ясно, что не страшнее последней ее командировки в страну мусульманских фанатиков, Турцию, с которой Россия ведет войну, а на войне со шпионами разговор короткий — виселица.

Переписывать письмо набело все равно придется. В нем много помарок и вставленное слово торчит над строкой, точно обрубок дерева, брошенный в саду после расчистки. Аржанова наклонилась, чтобы взять новый лист бумаги, как раздался стук в дверь. Стучал жезлом мажордома Досифей, муж Глафиры. Не открывая двери, он прокричал:

— Ваше сиятельство, к вам — гость.

— Кто такой?

— Мещанин городка Черноморское Евпаторийского уезда Таврической губернии Сергей Васильев, сын Гончаров.

— Проси в гостиную. Я сейчас спущусь.

Какой-то особой, никому невидимой нитью связана она с Гончаровым, коль появляется он перед Анастасией внезапно, но в наиболее трудный для нее момент. Началось все в марте 1782 года в глухом заснеженном лесу. Божий странник и белый маг Гончаров движением руки остановил взбесившихся лошадей, которые несли экипаж Аржановой неведомо куда после стычки на столбовой дороге с разбойниками из банды московского вора Ваньки Каина.

Затем колдун поехал с курской дворянкой в Крымское ханство, увидел, как действует ее разведывательно-диверсионная группа. Вместе с кирасирами он попал в крутую переделку с чеченцами в горной цитадели Чуфут-Кале и повел себя в ней достойно. Дальше — больше. С конфиденциальными письмами Флоры, зашитыми в подкладку его куртки, Гончаров отправился из Бахчисарая в Керчь, к русскому чрезвычайному посланнику и полномочному министру Петру Веселитскому, который одновременно являлся и резидентом нашей внешней разведки на полуострове.