Анастасия приказала Чернозубу встать в дверях магазина, ибо разговор с Теодоракисом предстоял долгий. Такое тоже водилось на Бедестан-чарши. Если в лавке появлялась богатая и знатная женщина, то ее слуги могли перекрывать вход, дабы никто не приближался к госпоже и не мешал ей выбирать и примерять покупки.

Кирасир в синем восточном кафтане, с чалмой на голове, с саблей и кривым кинжалом «бебут» за поясом являлял собой классический образец османского охранника. Уже давно Анастасия запретила им бриться по-европейски. Потому лицо Чернозуба украшали густые усы, спускающиеся вниз, и короткая бородка в мусульманском стиле. Сложив руки на груди, он стоял прямо в дверях лавки, грозно посматривал вокруг и командовал прохожим:

– Юръ бундан! Иох турмах[182]!

Сперва грек принялся рассказывать Аржановой о географии пролива. Она смотрела на карту и кивала головой. Поездка с Лафитом Клаве в старинную турецкую крепость вооружила курскую дворянку нужными познаниями. Теодоракис быстро перешел к другой теме:

– Лодка пойдет на трех парах весел, госпожа. Но размер ее невелик. Возьмите с собой только самое необходимое, и лучше всего – в хурджинах…

Этот совет Анастасии не понравился. Хурджины – восточные дорожные мешки особого покроя, сшитые из мешковины или полотна. Вещей у них имелось много. Сундуки и саквояжи служили им наиболее удобным вместилищем.

– Я не люблю хурджины, – сказала она.

– Вы хотите выбраться отсюда или вы хотите попасть в застенки турецкой разведки «Мухабарат»? – жестко спросил Теодоракис.

– По-моему, ответ очевиден.

– Рад слышать, госпожа, – он усмехнулся.

– Видимо, вы принимаете меня за идиотку?

– Нет, госпожа. Мне о вас рассказывали.

– Тогда продолжим, – она с любопытством взглянула на собеседника. Вместо любезного и предупредительного торговца перед ней сидел настоящий разбойник.

– Я отвечаю за вас головой, госпожа. Слушайте внимательно и запоминайте, – строго приказал он, и черные его глаза блеснули из-под нависших бровей. – Вам надлежит погрузиться в лодку часов в одиннадцать вечера, не позднее. В таком случае к рассвету вы доберетесь до деревни за крепостью Анадолу Хисары.

– Это – половина дороги, – уточнила она.

– Да. Я буду ждать вас там.

– Отлично. Что дальше?

– День переждем, осмотримся, – Теодоракис свернул карту и спрятал ее среди обуви на полке. – С наступлением сумерек подойдет двухмачтовая фелюга. На ней мы преодолеем остаток пути. В большой деревне Эльмас, что у самого начала Босфора, есть каменная пристань. Там принимают купеческие суда, которые ходят через Черное море в Очаков, Гаджи-бей и Суджук-кале[183]…

Вспомнив о кофе, владелец обувного магазина разлил его по чашечкам. Аржанова пригубила горячий густой и горьковатый напиток. Сахар в него жители Османской империи не клали, но иногда запивали холодной водой, как водку или ром. Всякий раз участвуя в этом ритуале, Аржанова думала: интересно, кто научил кочевников пользоваться обжаренными и размолотыми плодами кофейного дерева и почему напиток из них сделался их фетишем, без которого невозможны ни встречи, ни беседы по душам?

Теодоракис смотрел на курскую дворянку в ожидании новых вопросов, но она лишь попросила его подать стакан холодной воды, ибо кофе получился у греков крепким до сердцебиения. Приказчик принес воду в хрустальном стаканчике. Пока Анастасия пила, торговец обувью продолжал свой рассказ. Он сообщил ей кое-что об устройстве лодки: она быстроходная, но довольно узкая, потому и нужны хурджины, их легче расположить в ней, не нарушая равновесия каика. Затем сказал о встречном течении в проливе, оно замедлит плавание, и дай Бог, чтоб не было в ту ночь ветра, дующего с Черного моря.

– А документы? – наконец спросила у него Флора.

– Они будут оформлены на вас, госпожа. Вы – Алие, крымская татарка, первая жена турецкого купца Ибрагим-аги из Гаджи-бея. Алие вместе со слугами возвращается к мужу после посещения родственников, ныне живущих в городе Измит. Согласны?

– Ну да. У меня ведь татарский акцент.

– И очень заметный, госпожа, – улыбнулся ей Теодоракис.

Аржанова поменяла синие «папучи» на красные. Также она купила в лавке две пары отличных сапог из мягкой кожи для себя и для Глафиры, в путешествие на родину, которое никак не назовешь ни легким, ни простым. Грек довел Аржанову до дверей и там, на виду у других торговцев, с низкими поклонами и бесконечными благодарностями за совершенные у него покупки, с ней попрощался.

Домой, в Галату, Анастасия вернулась к обеду. Настроение у нее было мрачное. Она уже представляла себе, сколько ценных, полезных и красивых вещей придется здесь бросить при побеге. Особенно Флора жалела парадно-выходное кремовое платье, изготовленное в московском ателье мадам Надин Дамьен. Удивительно удачным получилось оно у французской модистки, хотя шила она без примерок, только по заранее снятым размерам.

Аржанова блестяще представилась в нем Екатерине Великой на приеме в ханском дворце, очаровывала бездумных вертопрахов-поляков в Варшаве, посещала в Париже султанского уполномоченного, добиваясь заключения контракта с Кухарским. Везде ей сопутствовал успех. Словно бы шелковая ткань, сотканная на станках в городе Лионе, обладала некими волшебными качествами. Она сверкала, облегая плечи и грудь курской дворянки, струилась и играла бликами, уходя от узкой ее талии вниз до пола и образуя пышные складки и воланы.

Глафира, когда подавала барыне обед, просто терялась в догадках, думая, кто смог так расстроить ее высокоблагородие. Если только турки на своем базаре. Но вроде бы покупками Анастасия Петровна осталась довольна, и ей привезла подарок – сапоги. Весьма тому удивилась верная служанка. Но расспрашивать было нельзя, княгиня Мещерская этого не любила. Лишь покончив с едой и мало-мальски успокоившись, курская дворянка обошла весь дом, проверила сундуки, плетенные из камыша саквояжи, кожаные баулы. Глафира показывала ей разные вещи, хранившиеся в них, а Флора делала пометки карандашом в блокноте.

Ревизия принесла плоды.

Аржанова установила, что покупать придется не слишком много. Четыре полных комплекта мужской восточной одежды, включая плащи, подбитые мехом, у них имелись для Чернозуба, Прокофьева, Николая и белого мага Сергея Гончарова. Таковых одеяний не имели лишь Кухарский и его камердинер Ян. Следовало позаботиться и о Глафире. Барские шелковые шаровары, длинные белые планшевые рубахи, застегивающиеся у горла на жемчужную запонку-пуговицу, разноцветные восточные платья «энтери» и короткие бархатные курточки с рукавами до локтя «салта марка» ей совершенно не подходили по размеру. Характерным для русских женщин среднего возраста плотным телосложением обладала горничная, и похвастаться талией объемом в 62 см, как ее хозяйка, не могла. К двум комплектам женской одежды требовалось прибавить и другие накидки «фериджи» – не коричневые, как у христианок, а синие или темно-лиловые, что обычно носили татарки.

Разобравшись с одеждой, сундуками и саквояжами, Анастасия отправилась к Кухарскому. Она взяла за правило навещать больного один-два раза в день. Эти посещения радовали польского дворянина. Княгиня Мещерская, сев на стул рядом с его постелью, вела с ним задушевные беседы, читала ему книги и даже иногда кормила с ложки супом. Состояние пана Анджея оставалось стабильным, поскольку каждое утро вместо настоя ромашки Глафира потчевала его горячим чаем с медом и отваром белены черной. Оттого он испытывал страшную слабость во всем теле, его мучили головные боли, часто подступала тошнота.

Визиты к Кухарскому давались Аржановой нелегко. Она до сих пор не сказала ему о том, что чертежи, скорее всего, будут изъяты на квартире у Лафита Клаве вечером 30 октября, что разведывательная группа уйдет из Галаты той же ночью на лодке, что все они должны превратиться в мусульман. Всякий раз она собиралась говорить с ним об этом, но что-то ее удерживало. Она внимательно слушала его речи, ласково на него смотрела, улыбалась ему и… уходила, не проронив ни слова.