Однако бросились мусульмане почему-то не в Крым, хотя в ультиматуме, предъявленном послу России в Стамбуле Булгакову, требовали в первую очередь возвратить им именно этот полуостров. Двадцать два корабля пошли к Кинбурнской песчаной косе, расположенной между Днепровско-Бугским и Ягорлыкским лиманами на Черном море. Там они высадили пятитысячный десант. Противостояла им небольшая русская крепость Кинбурн, вооруженная 37 орудиями. Потом к ней подошли подкрепления, и пушек стало больше.

Руководил сражением Суворов. Бой 1 октября 1787 года продолжался целый день, до темноты. Весь вражеский десант наши войска загнали в море, на отмели, и расстреляли залпами картечи. В плен сдались только 700 янычар, остальные погибли. Кроме того, меткими выстрелами из крепостных орудий русские потопили два турецких фрегата. Уцелевшие корабли поспешно ушли в открытое море.

«Ключ от Крыма» – так турки пышно именовали Кинбурн – остался в руках у русских. Неудачное начало войны не предвещало мусульманам ничего хорошего, и они на некоторое время притихли. Анастасия поняла это сразу, изучая донесения своих конфидентов и встречаясь с ними то в Гезлеве-Евпатории, то в Бахчи-сарае, то в Карасу-базаре. В сентябре же наглость здешних имамов и мулл доходила до того, что в пятничной молитве – «хутбе» – они провозглашали здравие и долгие лета султану Абдул-Гамиду I как повелителю возрожденного и отделившегося от России Крымского ханства.

Наиболее оголтелых проповедников этой бредовой идеи Флора быстро выслала из Тавриды в Турцию. На самом деле ей хотелось отправить их гораздо дальше – в Сибирь. Но тогда требовался бы судебный процесс, особое решение царицы. Высылка татар в Турцию являлась делом более простым: «для воссоединения семей». Она подбирала два-три, пусть анонимных сообщения о речах смутьянов от прихожан мусульманского храма (а таковые осведомители находились, ибо русская разведка по-прежнему платила хорошо) и давала собственное заключение для таврического губернатора с указанием места жительства подозреваемого, его имени и родовой принадлежности, потому что фамилий у татар до сих пор не имелось. Губернаторская канцелярия ставила на гербовую бумагу печать, и русские солдаты помогали правоверному и его семье довезти вещи до купеческого судна в ближайшем порту…

Тем временем великолепная крымская осень с солнечными, но не жаркими днями и звездными ночами продолжалась. Возвращаясь из своих командировок, Анастасия находила отдых в саду под инжирным деревом. Падающие звезды исполнили ее желание. Триста штук крупноформатных камней из Инкермана недавно стали стенами их особняка на Екатерининской улице, окна и двери заняли в нем свои места, и только балки, составлявшие остов двускатной крыши еще не накрыла красно-коричневая черепица.

Да, они продолжали строить дом и вечерами в саду много говорили о строительстве. Цены заметно выросли не только на продукты, но и на все работы: штукатурные, малярные, кровельные. Это было влияние войны, всегда связанной с инфляцией. Однако ничего иного они пока не наблюдали. Словно бы война, затеянная турками, вдруг замедлила свой ход. Получив решительный отпор на Кинбурнской косе, мусульмане более серьезно занялись подготовкой к боевым действиям.

Анастасия и Михаил гадали, где они теперь развернутся.

Арена для столкновений русских и турок оставалась прежней: бескрайние степные пространства, прилегающие к северным берегам Черного моря. Османы хотели вернуть их себе. Но дряхлеющему царству бывших кочевников уже не удержать в своей власти таких огромных территорий…

Найдет ли секретная канцелярия Ее Величества применение способностям Флоры в этой грандиозной схватке двух миров, двух цивилизаций? Или в удел Анастасии Аржановой достанется лишь ловля исламских провокаторов и террористов в Таврической губернии?

Вино, которое они пили в тот вечер, было привезено из Судака и отличалось тонким, контрастным вкусом. Оно слегка горчило, как степные крымские травы, и слегка отдавало сладостью, как фрукты, выращенные в предгорных долинах – сливы, абрикосы, персики.

Сделав глоток, Анастасия поставила бокал на стол и зябко повела плечами. Осенняя ночная прохлада прозрачным облаком окутывала сад. Ей стало холодно в блузке и жакете.

– Я принесу тебе шаль, – предложил Михаил.

– Да, пожалуй, – согласилась она.

Оренбургская, из белой козьей шерсти связанная шаль легла ей на плечи. Князь Мещерский при этом склонился над курской дворянкой. Она ощутила прикосновение его губ сначала на щеке, потом – на шее. Как бы невзначай он дотронулся рукой до ее груди. Нежен, заботлив, внимателен был полковник. На четвертом году супружества чувства его не притупились. Он по-прежнему страстно желал свою жену и старался каждую ночь доказывать ей это. Однако Анастасия далеко не всегда принимала его ласки. Так и теперь она отстранилась и, чтобы отвлечь его внимание, сказала:

– Смотри, вон падает необычно яркая звезда.

– Ты уже загадала желание?

– Конечно.

Хорошо, что он не спросил у нее, какое это желание, не пустился в пространные рассуждения об астрономии, о влиянии тел небесных на жизнь человеческую. Возможно, князь Мещерский считал, будто все ее помыслы и желания давно связаны только с ним. Или со службой, к которой ему ревновать Аржанову просто глупо. Но именно в тот краткий миг перед мысленным взором курской дворянки возник великолепный Григорий Александрович. Звезда, вспыхнув на краю небосвода, исчезла во тьме. Анастасия вздохнула и перевела взгляд на темнеющие, застывшие как изваяния, деревья.

Через неделю фельдъегерь правительственной связи уже стучался в дом с саманной пристройкой среди садов в долине Черной речки. Под расписку он вручил княгине Мещерской пакет с тремя красными печатями. В нем находился приказ сотруднице секретной канцелярии Ее Величества немедленно прибыть для обсуждения конфиденциальных вопросов в Кременчуг, где ныне располагалась штаб-квартира главнокомандующего Екатеринославской армии генерал-фельдмаршала светлейшего князя Потемкина, коему после путешествия в Крым государыня пожаловала добавление к фамилии – «Таврический».

Листок с тремя строчками, написанными ровным канцелярским почерком, вызвал в семье Мещерских настоящую бурю. Михаил обиделся, что его в штаб-квартиру не пригласили. Долго урезонивала супруга Анастасия. Ведь он теперь – полковник и управляющий комиссариатской экспедицией Черноморского флота (совр. зам. командующего по тылу. – А. Б.) Флот ведет боевые действия, снабжение кораблей – в ведении экспедиции, и кто, как не полковник князь Мещерский, должен оставаться в Севастополе, дабы всем распоряжаться?

Михаил мечтал сделать карьеру, мечтал о новых чинах и должностях, вовсе не связывая их с работой в разведке. Его административные дарования нашли должную оценку. Но ему в голову не приходило, что в таком случае война неизбежно разлучит его с Аржановой. Она – рядовой сотрудник секретной канцелярии Ее Величества, он – начальник большого и сложного хозяйства, и служить бок о бок, как раньше, уже у них не получится.

Постепенно полковник успокоился. Дети оставались с ним.

В дорогу, как в старые добрые времена, решила собираться Глафира с сыном Николаем. Меткий стрелок, не задумываясь, расстался с женой, им нелюбимой. Вести же домохозяйство поручили мужу горничной Досифею. Конечно, не был он так хитер и умен, как верная служанка барыни, но многому от нее научился, с годами приобрел рассудительность, основательность, важность.

Особенно позаботился князь Мещерский об охране своей жены. Он выписал командировки в Кременчуг «для узнания службы» корнету Чернозубу и унтер-офицеру Прокофьеву. Все кирасиры Новотроицкого полка теперь служили в кавалерийском полуэскадроне при коменданте севастопольского гарнизона. Они несли охрану адмиралтейства, верхом объезжая немалую его территорию и днем и ночью.

Остап Чернозуб, десять месяцев назад став офицером, понемногу перенимал замашки бывшего командира. Эполет, сплетенный из золотых шнуров и украшенный вышитым вензелем царицы, офицерский шарф с кистями, повязанный на поясе, изменили его поведение. Солдатская закваска, готовность тотчас встать по стойке «Смирно» и отрапортовать: «Слушаюсь, вашвыскобродь!» – сменились вальяжностью и изрядной самоуверенностью. Он даже старался лучше говорить по-русски, избегая наиболее заковыристых словечек из его «ридной мовы».