– С варварами – только по-варварски! – он наставительно поднял палец вверх.

– Не? – спросил у него сын мурахаса. – Не дыр бу татарджа?

– Пек яхшы, дост![109] – похлопал его по плечу секунд-ротмистр.

При сложных жизненных ситуациях Анастасия старалась придерживаться принципа «Déjà passé» – «уже проехали» – и вслед повозке, катящейся по дороге помимо ее усилий, кулагом никогда не махать. Теперь следовало заниматься не мертвыми, а живыми, и она пошла к пленными, тоже собранным на площади. Аржанову интересовало, кто руководил операцией, кто нанимал людей, раздавал им оружие и деньги. Пленные вступили в беседу весьма охотно и уверяли молодую женщину, будто это был один и тот же человек. Они назвали его: Джихангир-ага, турок из Стамбула, капитан купеческого корабля.

Имя было знакомо Анастасии, оно встречалось в донесениях Микиса Попандопулоса. Греческий коммерсант полагал, что это, скорее всего, важный сотрудник османской разведки, имеющий право отдавать приказы Казы-Гирею и даже следить за его работой.

– Вы лично видели Джихангир-агу? – продолжала расспросы Аржанова. – Сколько ему лет? Как он выглядит? Где может сейчас находиться?

– Он находится здесь! – огорошил русскую путешественницу тот татарин, которого она взяла в плен во дворе дома Авраама Вирковича и с его помощью.

– Здесь? – удивилась Аржанова.

– Да! Нечестивый обманщик, он уже горит в огне ада.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Вон он! – крестьянин махнул рукой в сторону убитых. – Пуля пробила ему лоб над переносицей, и так свершилось правосудие Аллаха…

Она склонилась над телом поверженного врага. И вправду, одет он был гораздо богаче прочих террористов, да и внешним видом от них отличался. Рослый, крупнотелый, скорее – толстый, с горбатым, несколько свислым носом, с большими миндалевидными глазами навыкате, с густыми черными усами, спускающимися ниже подбородка. В луче солнца матово блеснул на правой его руке массивный золотой перстень-печатка с надписью «Аллах акбар», исполненной арабской вязью и в форме замысловатого овального рисунка.

Все это совершенно точно совпадало с описанием, данным ей Попандопулосом. Следовательно, кадровый работник «МУХАБАРАТА» лично отправился в иудейскую крепость, давно утратившую боевое значение. Он хотел убить Али-Мехмет-мурзу? Уничтожить отряд, возглавляемый русскими шпионами? Или имелась у него какая-то другая, но не менее серьезная цель?

Тут Аржанова пожалела, что Джихангир-ага больше никому ничего не скажет. А ей бы хотелось поговорить с ним. Может быть, забитый в колодки, посаженный в подземелья Чуфут-кале, он бы вспомнил про Казы-Гирея, знатного своего подопечного, хитростью завоевавшего доверие венценосного родственника…

– Видите, матушка-барыня, – Николай приблизился к ней, держа ружье на плече. – Штуцер-то бьет отлично.

– Кто его убил? – спросила Анастасия, по-прежнему глядя на Джихангир-агу. – Ты?

Молодой слуга забеспокоился:

– Вы же сами приказали.

– Ну конечно! – усмехнулась она: ирония судьбы!..

– Надо было только ранить? – Николай искательно заглянул ей в лицо, и задумчивое его выражение еще больше смутило сына Глафиры.

– Нет, наверное, все-таки убить, – медленно произнесла Аржанова.

– Слава богу!

– Ты – настоящий герой, Николай, – курская дворянка вернулась от своих размышлений к действительности и улыбнулась доброму малому. – Проси в награду чего хочешь…

Николай просиял:

– А штуцер в мое вечное владение можно?

– Можно.

– И еще – этот его перстень басурманский. Заковыристая штучка. Как бы на память. Ведь он – первая моя охотничья добыча…

Медный казан такого размера Анастасия в жизни не видела. Достали его из хозяйственной пещеры в усадьбе Али-Мехмет-мурзы для приготовления «пилава» – риса, сваренного на бараньем жиру, с кусочками молодой баранины, моркови, лука и зелени. Мурахас пожелал усадить за стол непременно всех участников схватки и достойно угостить их в честь боевого крещения, принятого сегодня его младшим сыном Бекиром.

Достархан развернули прямо до дворе усадьбы. Кроме «пилава» угощение составляли лепешки и овечий сыр. Южные овощи вроде помидор, огурцов, кабачков, баклажанов, перцев, обычно богато украшающие крымское застолье, еще не созрели. Но бутыли с бузой и кувшины с водкой «ракы» возвышались среди пиал и тарелок. Виноградное же вино мусульманам пить запрещалось.

Анастасия беседовала с Али-Мехмет-мурзой около получаса. Он чувствовал себя неплохо, говорил, что воздух Чуфут-кале, лучшего города среди всех владений его предков, подействовал на него благотворно. О Джихангир-аге верный соратник хана не слышал и, естественно, не видел его. Нигде не могли повстречаться министр иностранных дел Крымского ханства и капитан купеческого корабля. Аржанова рассказала мурахасу о минувшем бое. Диверсионная группа Джихангир-аги, состоявшая из двадцати человек, осуществила нападение примерно в одно и то же время и в трех местах: у Малых ворот, у Главной площади и заброшенной мечети, у Больших ворот и усадьбы Вирковича. Именно в начале ее действий к Чуфут-кале со стороны Иосафатовой долины подошел конный отряд черкесов. Видимо, они рассчитывали, что террористы, перебив малочисленную крепостную стражу и русских пришельцев, откроют им ворота.

Зачем Бахадыр-Гирею понадобилась средневековая иудейская крепость, не имеющая современного вооружения?

Али-Мехмет-мурза ответил ей не сразу. Он молчал, в задумчивости поглаживая бороду, и смотрел на слуг, хлопочущих у костра с медным казаном. Похоже, процесс изготовления «пилава» приближался к финалу. Во всяком случае, запах мяса, сдобренного приправами, исходил от казана восхитительный.

– Цель была, – наконец, произнес мурахас.

– Какая, достопочтенный мурза?

– Арсенал.

– Неужели здесь до сих пор располагается ханский арсенал? – не поверила Аржанова.

– Нет, это – дополнительный склад. Сюда свозили оружие, в основном, холодное, изъятое у жителей по приказу Шахин-Гирея. Возили по ночам, тайно. И откуда они только обо всем узнали?…

Вопрос Али-Мехмет-мурзы показался русской путешественнице сугубо риторическим, не требующим ответа. Она лишь пожала плечами, попрощалась с мурахасом и покинула усадьбу.

Пир победителей происходил без нее. Аржановой не хотелось шокировать доблестных татарских воинов. Для них совместная трапеза с особой женского пола являлась нарушением законов шариата. Достаточно того, что они терпели ее присутствие рядом с собой в течение этого нелегкого дня. Вместе с женщиной противостоять бандитам еще допустимо, но вкушать с ней праздничный «пилав» – поступок для правоверных немыслимый.

Представительская роль выпала князю Мещерскому. Он взял с собой капрала Ермилова, двух рядовых, Досифея и Сергея Гончарова, на присутствии которого особенно настаивал Али-Мехмет-мурза. Дервиш Энвер тоже попал в эту кампанию. Он трудился в качестве переводчика, успевая пить и есть за троих.

Может быть, и сержант Чернозуб по праву занимал бы место за достарханом, но самочувствие его к вечеру ухудшилось. Он жаловался на слабость, высокую температуру и боли в спине. Аржанова приказала ему готовиться к хирургической операции. Она намеревалась провести ее в одной из восьми комнат дома Агджи-аги Бобовича, подыскав такую, чтобы кирасир при росте в 195 см поместился бы на диванчике-сете свободно.

Скальпель, пинцеты двух видов, зажимы, склянка со спиртом тускло поблескивали при свете масляной лампы. Анастасия тщательно мыла руки над тазом. Глафира лила воду из узкогорлого кувшина. Сержант, сидя на диванчике, наблюдал за этими приготовлениями, изредка смахивая пот со лба. Ему было очень страшно.

Стограммовый стаканчик водки прибавил Чернозубу решительности. Аржанова попросила его снять рубашку и лечь лицом вниз. Тут могучий украинец застеснялся. Предстать перед благородной дамой и ее служанкой с торсом, обнаженным до пояса, – на такой поворот в лечении он почему-то не рассчитывал. Анастасия деликатно отвернулась.