Сержант Чернозуб молча засунул за кушак два оставшихся пистолета и доложил о своей готовности к уличному бою.

Разумеется, за их приготовлениями внимательно наблюдали люди, затаившиеся в мечети. Дверь мусульманского храма по-прежнему оставалась полузакрытой, в окнах мелькали какие-то тени. Русские помнили про дондербуз, и толстый короткий ствол его теперь высунулся из слухового окошка под коньком крыши. Второй выстрел враги произвели сверху вдоль стены дома, где стояли изготовившись к атаке Мещерский, Досифей, Гончаров, Анастасия и Чернозуб.

Как пригоршня камешков, брошенная с невероятной силой, застучали дробинки по дороге и никого, к счастью, не задели. Выбежав вперед, русские дали в ответ дружный залп, а потом залегли, пользуясь неровностями дорожной колеи, как прикрытием. Две их пули выбили рамы на окнах, одна угодила в стену, взметнув фонтанчик белой пыли. Но две последние, видимо, попали в петли на двери. Она вывалилась наружу, полностью открыв темное пространство внутри помещения. Кто-то, одетый в феску и синий кафтан, поспешил к дверному проему, желая закрыть вход широкой доской.

Николай, согласно диспозиции, в перестрелке не участвовал и прятался за выступом, у калитки. Штуцер он держал наготове. В сумраке заброшенного храма заалела феска. Эта цель показалась молодому слуге подходящей. Он поднял штуцер к плечу, сощурил левый глаз, совместил мушку с прицельной планкой и осторожно положил палец на спусковой крючок.

Наконец-то барыня взяла Николая в настоящий бой и доверила важное дело. Нет, не зря он занимался стрельбой по три раза в неделю в старом амбаре в Аржановке. Штуцер Николай изучил, как свои пять пальцев, привык к нему и даже придумал оружию прозвище – «Дружок».

– Ну, Дружок, не подведи! – пробормотал он.

Тяжелая егерская пуля, получила толчок от вспыхнувшего пороха, заскользила по нарезам в канале ствола и, вращаясь, ушла к цели. Человек в феске был обречен. Свинец пробил ему лоб над переносицей и застрял в затылке. Феска, помелькав желтой кистью, выкатилась за порог, а ее обладатель, рослый и плотный мужчина, свалился, словно сноп, на дорожку перед мечетью.

– Ага! – ликуя, воскликнул Николай, перебросил штуцер с руки на руку и поцеловал его светлое ложе из березового дерева.

Порыв ветра унес дым от выстрелов. Над Чуфут-кале сияло голубое безоблачное небо, и полуденное солнце нагревало безмолвные каменные глыбы. Ни малейшего движения не наблюдалось за стенами мечети. Русские тоже выжидали. Они вернулись на свою прежнюю позицию. Николай споро перезарядил всем ружья и пистолеты. Аржанова тихо совещалась с Мещерским. Секунд-ротмистр предлагал немедленно атаковать диверсионную группу. Анастасия колебалась.

Почему-то сначала они подумали, что это – мираж.

Копья, два или три длинных ружья, чалмы и фески, потом головы, потом плечи, обтянутые кафтанами. По улице вверх, от Малых ворот к Главной площади, медленно поднималась толпа восточных людей. Они махали русским путешественникам руками, потрясали в воздухе оружием, кричали и пытались хором скандировать аяты из Корана, восхваляющие победы пророка Мухаммада над язычниками и неверными.

Впереди на осле, картинно подбоченившись, ехал Бекир. За ним двигались родственники Али-Мехмет-мурзы рангом пониже: племянники мурахаса, двоюродные братья Бекира со стороны матери, – а также слуги и воины крепостной стражи. Они катили тачку, на которой лежали пять мертвых тел и палками подгоняли двух пленных со связанными впереди руками.

Анастасия не успела ничего сказать младшему сыну татарского вельможи. Она лишь боковым зрением увидела дондербуз в разбитом окне и человека с рыжей бородой, склоняющегося к старинному ружью. Затем вместе с яркой вспышкой раздался взрыв. Осколки, обломки, свинцовые пульки полетели во все стороны. Пламя охватило стропила на крыше, раму и переплет на окне, черный дым пополз по стенам. Из мусульманского храма выбежали пять террористов в тлеющей одежде. Русские сгоряча хотели пристрелить их сразу, на месте. Но они, бросившись на колени, завопили, что сдаются в плен.

Тем не менее адъютант светлейшего князя, настроенный весьма решительно, снова вскинул фузею к плечу:

– Пленных не брать!

– Подождите, Михаил, – сказала Аржанова, рассматривая недавних противников. – Ведь это – почти подростки.

И вместо оружия у них – палки.

– Кто будет возиться с ними здесь?

– Ну кто-нибудь.

– Ей-богу, ваша пресловутая гуманность, Анастасия Петровна, доведет нас до беды!

– Придумала! Отдадим их Али-Мехмет-мурзе в качестве приза за удачный бой. Пленники – законная добыча степного воина во все времена. Уж он-то знает, что с ними делать…

– Туркам продаст! – продолжал сердиться Мещерский.

– Хотя бы и так. Пусть он, а не мы с вами…

– Воля ваша, – насупился секунд-ротмистр, но фузею поставил у ноги. – В таком случае я умываю руки.

Она примирительно улыбнулась:

– Спасибо за поддержку!

Бекир, остановившись в двух шагах, слушал их разговор и поглядывал на юных мусульман, которые продолжали стоять на коленях, с низко опущенными головами в знак полного своего смирения. Указав на них, молодая женщина принялась объяснять, каким будет решение их участи. Сыну мурахаса оно очень понравилось.

Аржанова похвалила действия людей из рода Яшлав при защите Малых, или Южных, ворот, и Бекир гордо выпрямился. Несмотря на внезапность нападения, ворота они не открыли и от диверсионной группы отбились. Он коротко, но выразительно описал детали этой схватки. Победили они не уменьем, а числом, и наиболее яростно боровшимся противникам просто перерезали глотки. Крымские татары – молодцы. Однако и русские не оплошали.

Бекир покосился на мечеть.

Она догорала. Крыша ее превратилась в обугленный остов, окна – в черные провалы. Караимы, живущие по соседству, высыпали на улицу, пытаясь потушить очаг пожара. Построившись цепочкой от колодца до Главной площади, они передавали друг другу деревянные бадейки, наполненные водой. В старинной крепости воду тщательно собирали после дождей и берегли, но огонь являлся слишком серьезной угрозой для жителей.

Бой, длившийся около часа, завершился.

Это поняли все. Народ на Главной площади прибывал, оживленно о чем-то переговаривался, тараща глаза на убитых, пленных, на бойцов из двух отрядов: русских и родственников Али-Мехмет-мурзы. Следовало объяснить людям, что здесь произошло. Аржанова оглянулась на Бекира. Но сквозь толпу к ним уже пробирался молодой татарин в форменном кафтане бешлея, подпоясанный шелковым офицерским шарфом с бахромой на концах, в шлеме, украшенном перьями. Это был официальный представитель хана – начальник крепостной стражи Мубарек-мурза. Он поднял руку вверх, требуя тишины. Затем громко сказал, что схватка между наемниками, присланными бунтовщиком Бахадыр-Гиреем сюда для захвата крепости, и бешлеями светлейшего хана, окончилась победой воинов, верных своему государю.

Исход столкновения убедительно свидетельствовал о силе законной власти. Люди из рода Яшлав на Главной площади положили для всеобщего обозрения тела убитых, коих число достигало девяти, включая и рыжебородого из мечети, страшно изуродованного самопроизвольным взрывом дондурбуза. Караимы с опаской рассматривали тела, но знакомых среди них не находили.

Милый юноша, выпускник медресе Зынджирлы Бекир, глубоко изучавший там историю ислама, отозвал курскую дворянку в сторону. Он деловито предложил сейчас отделить головы от тел, насадить их на копья и выставить перед закрытыми Малыми и Большими воротами крепости. По его мнению, это положительно повлияло бы на местное население и, кроме того, послужило бы предупреждением тем, кто, польстившись на лживые посулы заговорщиков, может прийти сюда с оружием снова.

Аржановой претил такой подход.

Она слушала доводы крымчанина и морщилась, как от зубной боли. Князь Мещерский спросил, в чем дело, и безоговорочно поддержал Бекира. Победа далась нелегко, сказал он, и потому результатами боя надо пользоваться в полной мере, особенно – для морального воздействия на противника.