Грачонок кивнула в такт собственным мыслям. Выглядела она отстраненно. Не иначе сердилась из-за представления.

– В этом монастыре, – Мизгирь помолчал, взвешивая слова. – В монастыре хранится одна святыня. Мне нужно до неё добраться.

Снова кивнула.

Мизгирь кашлянул, опустил взгляд.

– Если ты не хочешь, я не стану тебя заставлять. Могу сперва пристроить тебя при одном женском монастыре. Здесь, неподалеку. Там тебе не придётся…

Грачонок подскочила на ноги, быстро-быстро завертела головой.

Мизгирь стыло усмехнулся. Он не знал, радоваться или горевать.

– Ладно. Я тебя понял.

– «Ты ей неважен», – Каргаш стоял за спиной у Грачонка. – «Она хочет силы. Хочет знаний, что ты способен ей дать».

Грачонок выдернула из кузовка прутик и принялась чертить им по земле. Мизгирь свёл брови, пригляделся. Грачонок нарисовала человечков, идущих по дороге.

– Что это за место?

– Руины церкви. Здесь люди поклонялись Подателю. Совсем как в твоей истории.

На склоне горы, среди буково-грабового леса, таилась однонефная каменная церквушка. Небольшая звонница над входом, лишенная колокола, поросла мхом и теперь служила гнездовьем для мухоловок.

– О, солнце! – выразился Благота, старательно задирая ноги и обступая две поросшие высокой травой старинные могильные плиты. – Я вижу собственными глазами. Просто удивлен. Мы шли в это место?

– Да, – невозмутимо отозвалась Смильяна, ступая за ним следом.

Благота наклонился возле одной из плит. Отставив осиновую палку к камню, он принялся слабо очищать её от поросшего бурьяна, вчитываясь в проявляющиеся выбитые руны. Пробивающиеся сквозь густую листву над головой солнечные лучи легли ему на тыл ладони, обжигая кожу теплом.

Подобные руны Благота видел впервые в своей жизни.

– Полагаю, это могилы монахов-отшельников.

– Только одна.

Только теперь Благота обратил внимание, что нетронутой оставалась одна из могил. Вторая плита со скошенными углами, невообразимым чудом пронизанная пурпурными соцветиями, сияла на солнце следами свежей краски в углублениях рун.

– Ты ухаживаешь за этим местом, – догадался Благота, оборачиваясь через плечо, в попытке обнаружить отражение переживаний на её замкнутом лице.

Смильяна не дрогнула, не изменила своему ледяному виду. Но взор из-под полуопущенных ресниц вилы теперь был прикован к могильному камню, из которого прорастали цветы.

– Чуть выше по склону – тёплый источник, – отозвалась она, пропуская его замечание мимо ушей. – Можешь утолить в нём жажду. Умыться, если пожелаешь. Вода здесь лечебная.

– Не желаешь мне говорить, – протянул Благота, выпрямляясь и утирая ладонь об одежду. – Воля твоя, господица Смильяна. Кто я такой, чтобы настаивать?

– Сперва заверши свою историю.

Благота утомлённо выдохнул.

– Можно я осмотрюсь?

Смильяна промолчала. Благота осторожно подошёл к церкви, оглядывая поросший фасад. Надпись над входом – дата строительства. Совсем новая. Не прошло и полвека. И ни единой руны, что он видел на могильных плитах.

«Церковь построена человеком, в отличие от захоронений», – предугадал Благота.

Возле круглого оконца располагался каменный барельеф.

– Походит на семейный герб, – выразился себе под нос Благота, перешагивая порог церкви.

Внутри его встретили пустой очаг и алтарь со свежими подношениями: сплетенными оберегами в виде венков из полыни, ячменными лепёшками и деревянной бутылью. Благота подошёл к алтарю, отставил осиновую палку и взял бутыль. Откупорил, поднёс к носу.

– Крестьяне очень стараются тебя задобрить, – усмехнулся Благота, возвращая полынное вино на алтарь.

Смильяна, вошедшая за ним следом, без особого любопытства проследила за его действиями.

– По ту сторону горы живут люди. Их женщины боятся, я стану похищать мужчин.

– Мужчин? Так значит, вилы всё же совокупляются с людьми?

– Если бы не совокуплялись, их бы не было.

– Хм.

Благота снял со спины дорожный мешок и поставил рядом с алтарем. Принялся расстёгивать на груди плащ.

– Тебя отвести к источнику?

– К источнику? – Благота растерянно размял затёкшие пальцы. – Ах, да. Прошу, отведи.

Они вышли из церкви. Благота вытер вспотевшие усы, шмыгнул забитым пылью носом. С готовностью посмотрел на едва заметную тропку, ведущую вверх по склону.

– Полагаю, нам предстоит подняться туда?

– Верно.

– Тогда… на чём я остановился?

Теперь Грачонок знала – всему необходима плата. Поэтому важно знать, кому и за что ты в итоге останешься должен.

Потому что так говорил Мизгирь.

Повозка стояла на краю пыльной дороги. Извозчик, высокий старик с рыхлым носом, вонял. И вонял отвратительно. Запах его пота казался на удивление сильным в предгрозовой духоте.

– Сколько я тебе должен, господин лекарь?

– Нисколько, – Мизгирь слез на землю. – Благодарен за дорогу.

– Ерунда. По твоей милости жёнка моя оправилась после родов. Покорнейше благодарю.

Дышать по-прежнему удавалось с трудом: воздух замер в ожидании подступающей бури. С юго-запада можно было разглядеть заражающую небо темноту.

Извозчик виновато развёл руками.

– Дальше не проехать, не обессудь. Погляди-ка, народу-то столпилось! Любопытно, чего это у них стряслось.

На очищенной поляне лежали поваленные стволы сосен. На несколько вёрст тянулись следы лесорубочных работ. Умятый слой земли дорогой вёл вдоль заготовленной древесины и опустелой порубки.

Место это Грачонку не нравилось. Большое скопление поваленных живых деревьев навевало нехорошее предчувствие.

– «Надеюсь, у них кто-то умер», – не преминул высказаться Каргаш, спрыгивая с телеги вслед за ней.

Привыкнуть к бесу не удавалось, в особенности к его назойливым прикосновениям. Они не были физическими, но вызывали чувства напряжения и холода.

Первое время Грачонок пыталась подружиться с бесом, прощала ему маленькие шалости. Но в ответ на её слабые потуги в попытках наладить с ним общение он вёл себя некрасиво, на грани мерзости. Каргаш постоянно на неё глазел. Подсматривал, когда она переодевалась, называл «страшненькой» и «тощей, как коза», доводя до слёз. Корчил рожи, будил посреди ночи громким хрюканьем или карканьем. Грачонок больше не сомневалась – будь у беса телесная оболочка, он бы в довесок толкался и дёргал за волосы.

В присутствии Мизгиря бес вёл себя сдержанней, но от словесных нападок воздержаться не мог ни при каких условиях.

Однажды, когда Мизгирь снова провалился в глубокий сон, бес привычно пристал к ней с унижениями. Тогда Грачонок, набравшись храбрости, мысленно заявила:

– «Ты клякса и урод! Лучше бы ты исчез!»

– «Ты совсем страх потеряла, коза тупорылая?» – ожесточился Каргаш. – «Знай своё место».

– «Нет, это ты знай своё!»

И тогда бес сделал то, чего Грачонок простить была не в силах. Каргаш принял обличье человека со шрамом на лбу, надругавшегося над ней в церкви. Лишившего левого глаза.

– «Заткнись», – бес подражал голосу её мучителя. – «Заткнись, сраная уродина. Не то я ударю тебя в челюсть, а затем начну срывать с тебя одежду».

В ответ на это Грачонок забилась в припадке паники, закричала так громко, что Мизгирь был вынужден очнуться. После этого Каргаш заявил, что больше не станет принимать это обличье, но вовсе не из-за бережности к её чувствам.

– «Слишком скучно становится, когда ты так себя ведёшь. Лучше-ка вот, опробуем это», – бес стал оборачиваться Мизгирем. – «Ой, да! Да, так куда веселее! Похож? Как это нет? Врёшь, дрянь. Похож. Я с этим идиотом дольше тебя хожу, мне видней».

И вот они стояли на дороге, ведущей к мужскому Хвалицкому монастырю. Около съезжей избы толпился народ. Крестьяне сходились на поляну, будто желая разглядеть нечто небывалое.