— Конечно, не нравится. Кому бы понравилось? Собрал у себя целую ораву, — ответила я недовольно, не хуже той хмари, будь она неладна.

— По своей, что ли, воле я эту ораву собирал? — возмутился Лесовик.

— А по чьей же? Не припомню, чтобы тебя кто-то заставлял меня с жертвенника стаскивать. Очень даже по своей воле ты и собирал. Если не нужно было столько невест, брал бы дань плотниками да кузнецами. Но ты ж невестами берёшь.

— Только из вашей общины. Остальные если и отправляют девиц, то умелых и полезных, чтобы в хозяйстве хороши или в вышивке.

— А я что же бесполезная, получается? — разобиделась на его слова. — Я, между прочим, грамоте обученная. Меня в селе, знаешь, как ценили? Да если бы не те остолопы, в темноте меня заграбаставшие, ни за что б меня на жертвенник не положили.

— Ну какая же ты бесполезная? Ты из всей вашей общины единственная полезная вышла, — рассмеялся он. — Одна-одинёшенька, — заверил меня.

— Врёшь небось, — буркнула и сунула ему в руки ковш. Пусть дальше сам поливается, если обзываться решил.

— Не вру, — ответил он. — Вот увидишь, не вру.

Ох, верилось в его слова едва ли. Хотя речи, конечно, сладкие были. И сам он с каждым часом всё краше и краше мне казался. И волосы его вороные до плеч, и сами плечи эти — косая сажень. Высокий, стройный и к тому же царь. Не могли меня пораньше, что ли, на жертвенник тот положить? Поближе бы в очереди хоть стояла. А так… и смысла нет заглядываться.

— Ты, если хочешь остаться, оставайся, — ухмыльнулся Лесовик. Тут-то я и оттаяла. И совсем от стыда загорелась.

— Вот ещё! — осадила его и выбежала из мыльни. И чего это со мной такое творится? При нём сама не своя. Раньше подобного и не приключалось. Может, заболела чем? Потрогала себе лоб, но разве сам поймёшь? Надо найти Есению и спросить, нет ли у меня жара. — Ну, точно какая-то хворь.

Есению я так и не нашла, а вот повинный в моих поздних прогулках Степан явился к нам спозаранку. Наверное, как туман отступил, так он и бросился на службу. Увидел меня и поклонился почти что в пол. И отвернулся отчего-то.

Я, оглядевши себя, смущение его поняла. Рукава рубахи запачканы и мокрые, поручи я утром вообще не надела, летника поверх сарафана — тоже нет. Вот вроде и одетая, но как зря. Для селянки сойдёт, а для царской невесты не очень.

— Погоди тут, — велела Степану, — приведу себя в порядок да вернусь.

Порывшись в сундуке, в который вчера для меня одёжу наложили, нашла там новую рубаху, да сарафан чистый тоже взяла. А после поймала служку и хотела узнать, где у них утюг и как угля нагреть. Но она, с ужасом об этом услышав, выхватила у меня одежду и заверила, что они и без меня прекрасно управятся. Оно, может, и хорошо, что без меня. Но как-то непривычно.

В общем, с горем пополам собралась. И ведь, подумать, каждый день придётся так морочиться. Нет бы, сорочка, подъюбник, рубаха, да сарафан с душегреей. Но в этом же ничего не поделать. Всё дорогущее, неудобное. Пока нарядишься, уже и спать пора.

Выплыла я к Степану в полном облачении, когда не то что от тумана следа не осталось, но и росы уже в помине не было.

— Не выходил ещё царь-батюшка? — спросила на их манер, постеснявшись назвать его Лесовиком.

— Выходил, — вздохнул Степан.

— Ругал, значит, — догадалась я. — Не сильно хоть?

— Сильно ругал, — ответил Степан. — Но я думал, будет хуже. Терпимо, в общем. Только к реке мы с вами больше не пойдём, — предупредил меня. — Видели, что Болотница сегодня устроила?

— Так это из-за прогулки нашей, что ли? — удивилась я. — Теперь уже и прогуляться нельзя.

— С болота реку как на ладони видно. Вот она и…

— Развонялась, — закончила за него. — Ты вот что скажи, Степан. Чего это я ей так поперёк горла встала? Обещался ей царь-батюшка, что ли? Слово какое дал?

— Да не давал, вроде, — пожал Степан плечами. — У нас об их вражде не принято говорить. Враждуют, это мы знаем. А откуда такая ненависть, это как-то не говорят. Сколько помню себя, вечно с болота проблемы к нам всякие тянутся.

— Да если б только проблемы, — вздохнула я. — А список блюд тебе отдали?

— Отдали, — доложил Степан. — Всё приготовим в лучшем виде. Сейчас побегу с купцами да поварами договариваться заранее. Чтобы еды на всех хватило.

— Да, ты уж договорись. И вот ещё. Подскажи, где у вас рушники можно приобрести? Нужно же покрасивее им выбрать. Дабы не стыдно было. И каравай скажи, чтобы побольше испекли да покраше. А то жених-то ведь знатный. Если уж перепелов да щучью икру может себе позволить, то рушник с караваем нужны хорошие.

— Рушники принесут вам на выбор, — кивнул Степан. — А по караваю передам. Невеста, говорят, тоже с аппетитом, — улыбнулся он.

— А тебе лишь бы за девицами аппетит подмечать, — осадила его. А самой вспомнилось замечание Лесовика, что я слишком много ем. У самого от продуктов стол ломится, а всё равно за мной считает. Нет бы радовался, что еда не пропадёт.

— Да я разве в укор? — устыдился Степан. — Оно хорошо, что с аппетитом. Добрый знак.

— Угу, добрый, как же… — пробубнила я, провожая Степана до ворот.

Вот ушёл он делами заниматься, а я осталась. Совсем не у дел. От Есении в этом плане ждать было нечего. Пойти, что ли, царю надоесть. Пусть ещё что-нибудь мне придумает. А то со Степаном оно вроде и удобно, но скучновато получается. Сам всё придумает, сам всё сделает. А мне ничего и не остаётся.

Лесовика нашла я в комнатах, где он занимался делами. Бумаги какие-то перекладывал, да писарю что-то диктовал. Я дверь-то приоткрыла, но зайти постеснялась. Так и осталась на пороге, боясь помешать. И что, я правда не могу себе сама занятия придумать? Уже было развернулась обратно на цыпочках красться, как услышала за спиной:

— Агнеша, почему не зашла? — спросил Лесовик. Требовательно так, будто я тем провинилась, что мешать ему не стала.

— Да как тут зайдёшь? — заглянула всё-таки в комнату. — Когда ты так занят.

— Это я для других занят, — улыбнулся Лесовик. — А для тебя всегда время найдётся. Случилось что?

— Да в том и дело, что не случилось, — пожаловалась ему. — Степан по делам убежал, Есении не до меня. Слоняюсь вот, никому не нужная. Не привыкла я к такому. Нарядилась в летник, поручи натянула и уже даже насильно никому свою работу не навяжу. Потому что как в таком работать-то? — спросила, тряся длиннющими рукавами летника, свисавшими ниже колена.

— А зачем тебе работать? — удивился Лесовик. — Отдыхай. Повышивай чего-нибудь, пока светло.

— Да не люблю я вышивать, — ляпнула сгоряча, а уж потом вспомнила, что, помимо царя, в комнатах ещё и писарь стоял. Теперь расскажет всем, что невеста царёва — неумёха и лентяйка. А я не таковская, просто вот именно вышивать да шить не нравится мне, и всё тут. Я лучше уж дров нарублю, чем иглы эти да бисерины перебирать.

— Ну раз не любишь, по саду прогуляйся, — предложил царь.

— Одна?

— Ох, и капризная досталась мне невеста, — улыбнулся Лесовик и отложил в сторону бумаги. — Кто же тебя одну на прогулку отправит? Со мной пойдёшь, — и кивнул писарю, мол, позову позже.

Мне хоть и стало немного стыдно, что я царя отвлекла, но радость перевешивала. Вдвоём-то прогуляться всяко лучше. Не то что одной куковать. Но на будущее надо бы разыскать хату кузнеца Василия, за которого Софушка вышла. Может, она ещё кого из наших тут встретила. Куда ж им всем деться было, если Лесовик никого в итоге не ест и даже в жёны не берёт. У него вон только о плотниках все мысли да о хмарях болотных.

Погода на улице была замечательная, и даже зловонье уже ветром унесло. Поэтому для прогулки самое то. Кто бы подумал, что после жертвенника и всех ужасов меня такая вольготная жизнь будет ждать? Ни тебе огородных работ, ни за скотиной убирать не надо, только и делай, что указания раздавай да на прогулки ходи. Было бы ещё с кем.

— Куда пойдём? — спросила, поглядывая на царя.

— Если под руку меня возьмёшь, то куда угодно, — пообещал он.