Разумеется, он не будет менять свою жизнь и искать себе работу. Ведь ему так нравилось сидеть дома и переводить. Наверное, он сказал так специально (чтобы упрекнуть меня за то, что мы слишком много общаемся с друзьями). Все-таки когда человек нетрезвый, сложно понять, что у него в голове. Да, я сужу в том числе и по себе, вы угадали.

Пока машина прогревается, я гоню прочь мысли о вчерашней вечеринке и пытаюсь думать о чем-нибудь другом. Например, о том, что на следующей неделе у нас годовщина знакомства. А денег на подарок у меня нет.

Кажется, вчера в конце вечера я пыталась у кого-то выяснить, когда переведут на карточку последнюю зарплату. И мне сказали, что ее перевели еще в четверг. Значит, вчера я потратила все. Покупать подарок мужу мне не на что. Нет, мысль определенно не лучшая, надо найти другую. А с деньгами на подарок все как-нибудь решится. Может, Игорь раньше получит гонорар. В крайнем случае займу денег у мамы.

Ужасно хочется вернуться домой и забраться в постель. Но я еще в начале недели пообещала, что на выходные приеду на дачу. Просто пообщаться. Без какой-либо цели. По идее муж должен был ехать со мной. Но когда я попыталась его разбудить, он сонно заявил, что не надо его беспокоить. Обидно, но что тут поделаешь?

Я засовываю в рот жевательную резинку на тот случай, если остановит милиция. А то дыхнешь на них, им тоже захочется пива, и на дорогах начнут образовываться пробки. Нехорошо. Надо проявлять сознательность.

На всякий случай вылезаю из машины и осматриваю ее. Колеса вроде не спущены, стекла целы, новых вмятин не появилось. Правда, сложно разобрать, какого цвета она была изначально. Но это не моя вина. В центре с автомойками жуткие проблемы (а ехать на окраину и потом вернуться к дому на заново забрызганной машине не хочется).

Тем более я знаю, какой у нее цвет. «Тиволи», то есть нежно-голубой. Прагматичный папа настаивал на черной. Но я, по совету мужа, выбрала именно эту. Игорь сказал, что черный — чересчур деловой, а я прежде всего женщина. И еще какая. А «Тиволи» — это как раз для меня.

У вас есть сомнения? Тогда произнесите это слово. Нет, не так сухо. И с чем оно у вас ассоциируется? У меня — с восхитительной сексуальной блондинкой, то есть со мной. С омерзительно пахнущим, но так сладко тающим во рту французским сыром. С нежным супом-пюре. С невероятно вкусными соусами.

И с пороком, конечно. О чем еще думать восхитительной сексуальной блондинке, отведавшей супов-пюре и сыра? Только о чем-нибудь очень и очень стыдном. И я имела в виду вовсе не еще одну порцию супа и сыра, а десерт. Такой очень своеобразный десерт. Впрочем, это не важно.

До дачи ровно сорок пять километров. По выходным на это уходит порядка тридцати минут. Давно мечтаю как-нибудь побить собственный рекорд, но в таком состоянии делать это ни к чему. И я неспешно трогаюсь с места, прекрасно зная, что через десять минут забуду о похмелье и буду гнать с максимальной скоростью. Привычка, что тут поделаешь.

Объем двигателя моей маленькой «пежо» — всего 1.4. Для окружной и пустых трасс этого, конечно, маловато (хотя сто двадцать она развивает без проблем). Но ездить на ней по городу — одно удовольствие. Маленькая, верткая, юркая. Вот и сейчас я ловко обхожу троллейбус, слегка его подрезаю и вписываюсь в поворот как раз в тот момент, когда стрелка гаснет. И естественно, натыкаюсь на гаишника.

Помните тот замечательный анекдот про то, как по трассе летит «шестисотый» «мерседес», а на дорогу один за другим выскакивают машущие жезлами гаишники, пытающиеся его затормозить? Жутко смешно, правда? Особенно концовка, в которой «мерседес» наконец встает, из него с трудом вылезает пьяный водитель и орет: «Ну и надоели вы мне, продавцы полосатых палок!» Я от них, признаться, тоже не в восторге. Тем более что один из них сейчас будет пытаться продать свою полосатую палку мне.

— Нарушаем? — Милиционер немолод и угрюм. — Документы…

На обворожительную улыбку у меня сейчас нет сил. Я молча протягиваю ему книжечку, в которой лежат права, и искоса за ним наблюдаю. У меня очень хитрая книжечка (сделанная по совету папы). Открываешь ее, а на первой страничке папино фото в генеральской форме. Права уже на второй. Машина, кстати, тоже оформлена на папу (дабы ни у кого не возникло желания заподозрить меня в угоне либо попробовать ее эвакуировать).

Гаишник раскрывает книжечку и с удивлением всматривается в папино фото. А потом переводит взгляд на меня. Кажется, он пытается понять, почему я на фотографии такая странная. Или почему папа загримировался под женщину и в таком виде сел за руль. Наверное, у гаишника вчера тоже была корпоративная вечеринка. Но полагаю, что он выпил больше, чем я.

— Счастливого пути!

Как приятно услышать добрые слова и теплые пожелания. Правда, я подозреваю, что он произнес это не совсем искренне (ведь от него уплыл верный штраф). Я ему сочувствую, но мне еще хуже. Мне не хватает на подарок мужу девятисот восьмидесяти евро. Нет, скорее девятисот пятидесяти (все-таки от вчерашнего гонорара у меня еще кое-что осталось). Правда, расскажи я это гаишнику, он огорчился бы еще больше.

Хотя чего я, собственно, зациклилась на этих сережках? Ведь нет никакой гарантии, что мужу понравится моя идея. Хотя тогда я смогу носить их сама.

Нет, не подумайте про меня ничего плохого. Я, конечно, понимаю, что, с одной стороны, мысль не очень красивая. Но представьте себя на моем месте. Я покупаю мужу сережки за бешеные деньги, а они ему не нравятся. И что теперь, выбрасывать?

Впрочем, все равно таких денег у меня нет и уже не предвидится. Да и большой вопрос, есть ли у мужа деньги на подарок мне. И что он мне вообще подарит, с его-то нынешним настроением.

С этой мыслью я паркуюсь у забора дачи. Впереди у меня еще два дачных дня, чтобы как следует все обдумать. Что тут, собственно, еще делать?

Похоже, я приехала на дачу не в самое удачное время. К счастью, сезон садовых работ уже прошел (и мне не надо вместе с мамой обрабатывать клумбы или сажать цветы). Но зато присутствует реальная опасность в лице папы.

Папа только что встал. Он выспался. Ему не надо ехать на работу, и он полон сил. Ничего более ужасного просто нельзя придумать.

Для начала папа просит разобрать те самые пресловутые мешки с одноразовыми носками и рубашками. Но уже через десять минут призывает меня в свой кабинет. Он купил какие-то новые колонки для компьютера, установил пару новых программ, а заодно ему пришла в голову блестящая идея (не в первый раз, сообщу вам по секрету) напечатать для всей семьи визитки. А мне предоставляется высокая честь участвовать в процессе в качестве зрителя.

Мама получает именные визитки с фотографией, на которой она только проснулась и не успела накраситься. Вместо должности указано ясно и лаконично — «бабушка». Ребенку вручается пачка визиток с должностью «внук», на фото его пухлая физиономия блестит от жира. Видимо, он был заснят в процессе общения с горячо любимой им курицей-гриль.

Для меня выбирается фото, на котором я пропалываю грядку и щурюсь от солнца. Посторонний человек вполне может принять меня за одноглазую бомжиху, забравшуюся в огород, чтобы украсть пару картофелин. Малоутешительная подпись гласит, что я садовод-любитель и меня нельзя беспокоить в период сбора редиски.

Мама вздыхает и разводит руками, ребенок с готовностью засовывает свои визитки в карман джинсов, я деланно улыбаюсь. Папа громко смеется. Все как обычно.

Далее меня усаживают перед альбомом с папиными деловыми фотографиями. На них папа в форме и в гражданском на фоне каких-то региональных пейзажей. Или просто во время общения с какими-то неизвестными мне людьми (чьи фамилии произносятся так, словно я обязана их знать). Кстати, альбом я видела неоднократно. Но напоминать об этом бесполезно.

Когда он наконец просмотрен, папа вспоминает, что у шкуры волка, которая лежит наверху, оторвался хвост. Кроме меня, пришить его, конечно же, некому. Ошивающийся поблизости ребенок тут же принимает озабоченный вид и исчезает. Сразу становится ясно, что хвост волку оторвал именно он. Мама пытается прийти мне на помощь и вызывается лично подлатать покалеченное животное. Ее никто не слышит.