Огонек зажигалки даже не дрогнул. Муж умеет держать себя в руках. Хотя мне и кажется, что он вот-вот взорвется.

— Может, лучше сто долларов? — любезно предлагает он. — Чтобы они заодно и поели?

— Не, это много, — Ванечка машет головой. — Давай пятьсот рублей, с зарплаты отдам…

Даже Ванечка знает, что он никогда никому ничего не отдаст. Но возможно, сейчас он видит себя в несколько ином свете. Водочные иллюзии, если можно так выразиться. Интересно, каким он себе представляется? Великим журналистом, без которого газета умрет? Человеком чести, отвечающим за свои слова? Или бесшабашным, но всеми любимым гулякой, которому все готовы помочь, если возникают проблемы?

— Может, лучше пригласить их сейчас в ресторан и там накормить?

Ванечка не способен сейчас оценить юмор. И погружается в серьезные раздумья.

— Не, всех не надо… — Ванечка переходит на громкий шепот. Не сомневаюсь, что его слышат все присутствующие. — Вовку можно, он нормальный парень. И я поеду, чего домой торопиться?

— Если тебе не надо домой, оставайся здесь. Короче, Ваня, не будешь готов через две минуты — мы уезжаем…

— В ресторан? — с надеждой вопрошает Ванечка.

— Две минуты. Время пошло. Ты понял, придурок?

Голос мужа звучит очень агрессивно. Дамба сдержанности, кажется, прорвалась. Или очень к этому близка. Ванечка наконец понимает, что все это были лишь злые шутки и в ресторан его никто не повезет. И, что значительно хуже, ему даже не дают времени на то, чтобы еще выпить.

Ванечка начинает ныть, но как-то неуверенно. Полагаю, он уже когда-то видел моего мужа в подобном настроении. Я — нет. Хозяин квартиры решает прийти Ванечке на помощь. Он берет моего мужа за рукав пальто (его ослепительно чистого пальто цвета сливок!) и что-то бубнит. Игорь непонимающе смотрит на руку, брезгливо ее стряхивает, медленно поднимает голову, и его пустеющий взгляд утыкается в глаза хозяина. Я замираю. Я чувствую, что сейчас произойдет нечто страшное.

— Ну все, все, иду!

Ванечкина фраза спасает ситуацию. Муж расслабляется, хозяин квартиры недоуменно машет рукой (он явно не понимает, как можно отказаться от халявной выпивки), отходит и присоединяется к двум оставшимся в строю борцам с зеленым змием.

Ванечка с трудом сползает с кресла, неуверенно встает и застывает на месте, раскачиваясь из стороны в сторону. Похоже, он хочет проверить, действует ли сегодня закон всемирного тяготения. Боюсь, что действует, хотя в физике я не сильна. Однако Ванечка справляется с земным притяжением и даже делает несколько довольно быстрых шагов к столу. И, опустошив емкость с водкой, хитро смотрит на нас. Видимо, он думает, что мы во что-то играем.

Странно, но Игорю игра совсем не нравится. Он крепко хватает Ванечку за рукав растянутого свитера и тащит за собой в коридор. Ванечка бормочет какое-то короткое заклинание. И только в коридоре я понимаю, что он беспрестанно повторяет слово «носки». Носков на нем действительно нет.

— Так доедешь, — командует муж, и Ванечка безропотно повинуется. Он с огромным трудом влезает в растоптанные кроссовки и не сразу обнаружившуюся на вешалке куртку, давно не бывавшую в химчистке. Как-то раз Ванечка заявился на работу прямо с гулянки и долго объяснял мне, что пускаться в загул в чистой и хорошей одежде бессмысленно, потому что все равно ее изомнешь и запачкаешь, а то и потеряешь.

Поскольку в загул Ванечка может пуститься в любую минуту, чистых и хороших вещей в его гардеробе нет. Я не исключаю, что там присутствуют смокинги и даже фраки (иу или хотя бы прилично выглядящие джинсы), просто на Ванечке я их никогда не видела.

Ванечка тоскливо смотрит в сторону комнаты, из которой мы вышли. По-моему, он уже совсем не хочет уезжать и горько сожалеет о том, что нам позвонил. Видимо, он представлял нашу встречу как-то иначе. Например, как долгожданное рандеву землян и марсиан с крепкими шупальцепожатиями, горячими объятиями, бурными славословиями, слюнявыми поцелуями и продолжительной дегустацией достижений винно-водочной промышленности обеих планет. А тут прилетели довольно злобные и вдобавок непьющие инопланетяне, которые сейчас затащат беззащитного Ванечку в свой корабль и начнут ставить над ним разные неприятные эксперименты.

Выпитый Ванечкой «посошок на дорожку» (кто же это, интересно, пил из посоха, и как ему это удавалось?) неожиданно срабатывает. Ванечка опирается о стену и никак не может выйти в дверь. Муж хватает его за жалобно затрещавшую куртку и тащит вниз, невзирая на вялые протесты.

Уже у машины я вдруг вспоминаю, что у меня светлые сиденья. И хотя по Ванечке не похоже, что он сегодня валялся в грязи, мне становится нехорошо. А мысль о том, что его может укачать и выпитое настойчиво попросится наружу, удручает меня еще больше. Но делать уже нечего.

Муж кое-как усаживает Ванечку сзади и пристегивает ремнем, дабы тот не сползал или не вздумал забраться на сиденье с ногами. Жаль, что мы давно отдали наше старое детское кресло для машины. В нем возить Ванечку было бы надежнее. Люди, незнакомые с понятием «частная собственность», к чужой частной собственности уважения не испытывают. У Ванечки, как у того мифического пролетария, нет ничего, кроме того, что на нем надето (а то, что на нем надето, никак нельзя назвать частной собственностью). И цепей у него тоже нет.

От Кутузовского до Речного вокзала — путь неблизкий, но в начале двенадцатого ночи дороги почти пусты, и во имя спасения своей машины я решаю установить рекорд скорости. Ванечка очень просит не торопиться, ему хочется полюбоваться ночной Москвой. Муж стискивает зубы, а я, к своему ужасу, замечаю, что Ванечка закуривает. Прожженные сиденья — это намного хуже, чем сиденья грязные.

Игорь, заметив направление моего взгляда, резко поворачивается, вырывает у Ванечки сигарету и выкидывает ее в окно. А потом закуривает сам.

— И чего ты такой злой? — недоумевает Ванечка, но тут же забывает об обиде. — Ань, давай споем, а? Степь да степь кругом…

И Ванечка действительно запевает. Не знаю, в каком именно лесу Ванечке встретился тот пресловутый медведь. Но знаю, что в Ванечкином случае он был особенно подлым. Он не только очень и очень сильно наступил ему на ухо, но заодно повредил голосовые связки.

Вдобавок ко вceмy у Ванечки не очень хорошо ворочается язык. Зато в нем чувствуется огромное желание петь. Я после недолгих раздумий подхватываю. Просто чтобы повеселить мужа.

Песню про умирающего ямщика Ванечка поет так жалобна, словно отождествляет себя с главным героем. Не сомневаюсь, что у Игоря давно возникла идея высадить Ванечку на каком-нибудь пустыре, дабы он лучше вошел в образ.

Песнопение растягивается примерно на полчаса. Не по моей вине, замечу. То у Ванечки возникает острое желание пописать (муж сопровождает его до ближайшего укромного места, дабы наш пассажир не потерялся и не обнаружил утром, что похож на вмерзшего в вечную мерзлоту мамонта). То он оживляется при виде ночного магазинчика и слезно умоляет купить ему хотя бы три бутылки пива.

Он даже пытается объяснить с научной точки зрения, почему пиво так ему необходимо. Он перечисляет происходящие в его организме процессы и довольно убедительно доказывает, почему бутылок должно быть именно три. Но злые инопланетяне явно не понимают его языка Их тарелка летит вперед, не снижая скорости.

Видимо, от отчаяния Ванечка забывает, какую песню мы пели, и затягивает «Призрачно все в этом мире бушующем…». А потом вдруг затихает. Еще через пару минут, когда мы наконец останавливаемся у подъезда, Ванечка крепко спит сном младенца.

— Милый, не злись, пожалуйста. Мы ведь так здорово повеселились…

Игорь молча выволакивает Ванечку из машины (умудряясь пару раз стукнуть его головой о дверь).

— Не хочу домой, — сообщает Ванечка, не открывая глаз. — Поехали лучше к вам. Посидим, выпьем, еще споем, а утром отвезете…

В довершение ко всему оказывается, что вышел из строя лифт. Ванечка живет на одиннадцатом этаже. Муж упорно волочит его по узкой, плохо освещенной лестнице, но осилить больше двух этажей Ванечке не удается. Он падает на ступеньки и бормочет, что будет спать прямо здесь. И только чувствительные пинки заставляют его подниматься и обреченно идти дальше.