Он засмеялся и отключился.

Все потеряно переглянулись.

Тяжело дышавший Стюарт, держась за раненное плечо, посмотрел на внезапно замолкшую и потухшую Еву.

– Зачем ты всё это делала?

– Вам не понять...

– Зачем? Ответь мне, зачем тебе это?

Но она не ответила.

Табиб подошёл к приятелю и положил ладонь ему на целое плечо:

– Стюарт, нам надо обработать тебе рану...

– Не стоит, Табиб. Давайте поскорее покинем эту проклятую гостиницу.

– Неужели это конец?.. – не веря настоящему, спросила всех Марьям.

Борис, подозрительно хмурясь, сказал:

– Даже не верится, что всё так просто... Я чую подвох, ёмаё!

– В любом случае у нас нет иного варианта. Нам пора, – Лев Бездомник схватил молчащую Еву на руки и первым направился к лестнице. Все последовали его примеру.

Поднявшись на четвёртый этаж, участников попросили пройти в курильню, где они обнаружили приоткрытую дверь-стену.

– Дорогие участники, пройдите внутрь комнаты,– сладко прогудел Затейников.

Стюарт первым решился зайти внутрь, чтобы проведать обстановку, поднялся по лестнице наверх и осмотрелся: вокруг его окружал чёрный тканевый занавес, а стоял он на круглой деревянной платформе с выключенными софитами. С потолка свисали прожектора, что светили на семь небольших белых пьедесталов и на красный крест посередине.

– Ну как там? – спросил его Пётр, выглянув из-за двери.

– Заходите, тут вроде, не опасно.

Все поднялись по лестнице и зашли внутрь. Дверь за ними захлопнулась, как бы говоря, что назад дороги нет.

– Положите Еву Виту на крест посередине и развяжите её, а сами вставайте на пьедесталы! Не бойтесь, она на вас не нападёт.

Лев повиновался, положил связанную девушку на крест на полу и ножичком, которым ранили Стюарта, аккуратно разрезал скотч. Ева села на полу на колени, опустила голову и замерла, будто в ожидании, отчего стала походить на брошенную марионетку.

– Ну давайте, давайте! Скорее вставайте на пьедесталы, ну же! – восклицал Затейников. Участники переглянулись и каждый встал на отведённый им пьедестал.

Неожиданно занавес распахнулся, ослепив всех внезапным ярким светом, – прозвучали бурные аплодисменты и радостный, восторженный гул. С лестницы вальяжно явился под свет красного прожектора Добродей Затейников, что махал всем рукой и раскланивался из стороны в сторону. Одет он был в свой любимый оранжевый костюм с синей галстук-бабочкой и тростью с черепушкой.

– Аплодируйте, аплодируйте, дамы и господа, нашим актёрам! Поздравляйте их с окончанием нашего грандиозного представления! Да, кричите, кричите!..

Участники шокировано осматривались: сцену, на которой они находились, окружали десятки, если не сотни заполненных рядов ликующих зрителей, что свистели, восклицали что-то и неустанно хлопали в ладоши; кто-то даже сидел с букетом цветов и поздравительными плакатами.

Внезапно Затейников вытащил из кармана пульт и нажал на одну из красных кнопок, – с потолка на пьедесталы рухнули железные капсулы, окружив и сковав ошеломлённых участников. Стюарт, не понимая, что происходит, посмотрел наверх и увидел перед собой револьверный бездонный глаз.

– Что?..

На зал опустилась тишина, словно их тоже сковал железный купол. Затейников задорно рассмеялся и потряс белыми кудрями, затем поднял свои безумные красные глаза на зрителей и улыбнулся от уха до уха:

– Отчего вы замолчали, дамы и господа?! Аплодируйте, аплодируйте мне, гению, что создал для вас новенькое и необычное зрелище с живыми актёрами; тому, кто построил этот театр и гостиницу, нашу основную локацию представления! Хлопайте, хлопайте, ну же!

Но никто не хлопал: все смотрели на пульт, что держал режиссёр в руках.

– Хлопайте, чёрт возьми, хлопайте! Иначе я тут всех вас расстреляю! – в гневе взревел Затейников, но услышал только несколько хлопков. Тогда он показательно слегка надавил на вторую кнопку; тогда уже все вновь взорвались аплодисментами, но не так восторженно, а скорее испуганно. Все начали перешёптываться, а участники бледнели и тяжело дышали, пристально смотря на направленные на них по два револьвера. – Так-то!

Ева, молчавшая всё время, внезапно поднялась и бросилась в ноги Добродею со слезами на глазах.

– Добродей, милый мой, Добродей! – криво улыбалась она. – Я сделала всё, как ты просил, я убивала всех, как ты просил, я делала всё ради тебя и твоих прихотей, Добродей, милый мой! Я заслужила любви и похвалы, верно? Верно!?

Затейников снисходительно улыбнулся и погладил свою пешку по русым волосам.

– Моя ты милая Ева, умница моя милая Ева! Конечно, ты заслуживаешь похвалы, милая моя Ева! – он поцеловал её в лобик и снова погладил по головушке, увидев, как заблестели васильковые глаза. Слёзы струились по румяному лицу, которые Дородей размазал своим большим пальцем, пока поглаживал подчинённую по щеке. – Дамы и господа, похлопайте нашей милой Еве за то, что она сыграла непосильную для себя роль убийцы! Хлопайте, хлопайте, да, да! Она заслужила вашей любви, вашей похвалы!

– Мой милый Добродей, мне нужна только твоя похвала! Только-только твоя! Я тебя так люблю. Милый мой Добродей!

– А я тебя люблю. Скажи мне, милая моя Ева, умрёшь ли ты ради меня?

– Да!

– А из-за меня?

– Да! – улыбнулась Ева, но тут же осознала смысл его слов и побледнела в ужасе.

– Тогда сдохни.

Добрая маска с улыбкой мгновенно сползла с лица режиссёра, и лицо его отображало одно лишь страшное хладнокровие, даже омерзение. Резким рывком вытащив из кармана пистолет, он взвёл курок и спустил крючок прямо в лоб Виты. Раздались крики со всех сторон, что смешались с выстрелом, когда тело бедной женщины безжизненно рухнуло на пол к склизким кусочкам её мозга. Добродей бросил пистолет к трупу и улыбнулся, как ни в чём не бывало.

– А сейчас, дамы и господа, вы узрели казнь страшного душегуба! Она заслуживала этой грязной смерти; я пристрелил её, как жалкую вшивую шавку, ибо сама беспощадно расправлялась с бедными, ни в чём неповинными участниками нашего шоу, ради того, чтобы вы платили свои деньги ради страшных зрелищ! И знаете, есть поговорка: если вы начинаете с самопожертвования ради тех, кого любите, то закончите ненавистью к ним. Вот и наглядно: она ради меня решила уничтожить свою жизнь, а по итогу перед смертью начала меня ненавидеть, презирать и бояться! О, видели бы вы её лицо, лицо бедной моей Евы! Тьфу! – он вытер губы манжетой. – Мерзость, а не человек! Честно, я никогда её не любил; она была нужна мне лишь для моего грандиозного проекта как пешка и не более. Вы ведь согласны, что она ужасна и мерзка? Вы довольны?

Он улыбнулся шире, однако публика не начала ему аплодировать, а душераздирающе закричала, – все бросились к выходам. Добродей безумно захохотал, наблюдая, как все убегают прочь.

– Бегите, бегите, пока не поздно! Убегайте прочь, кричите, вызывайте полицию, ха-ха! А я хочу завершить наше кровавое шоу под аккомпанемент ваших возгласов, дамы и господа! – режиссёр обернулся к участникам в капсулах. – Прощайте, дорогие мои участники, прощайте! Запомните меня перед смертью, проклинайте меня перед смертью, но думайте и помните обо мне, великом и неповторимом Добродее Затейникове, что устроил это грандиозное и невероятное шоу специально для вас ив сего мира людского! Пусть меня запишут в историю как великого человека!

Он вновь схватился за пульт и почти нажал на вторую красную кнопку, однако внезапно пульт с грохотом полетел в сторону. Добродей удивлённо посмотрел на Еву, что ногой выбила из его рук машину смерти. Её бледное горячее лицо исказилось в гневе, по которому струились реки крови.

– Что?.. Почему ты жива?!

– Техника... мертве... ца... – прошипела она сквозь стиснутые зубы. – Спаси... бо... Бо... рис...

– Что?!

Ева не дала ему окончательно прийти в себя и тяжёлым кулаком врезала ему по лицу, затем другой рукой ударила его по второй щеке, и била ещё и ещё, пока Затейников не упал на пол; кровь сочилась из его разбитого припухшего носа. Женщина подняла его трость и замахнулась, ударив режиссёра набалдашником сначала по животу, затем по голове. Она била и била его, куда только дотягивалась, шипя: