– Чё ты там так долго пишешь? – внезапно спросил его Феодов и обратился к Лонеро: – Он всегда так?

– Ну, в последнее время да.

– Ёмаё, и тяжело же тебе с ним!.. Эй, Стюарт же, да?

– Да, – нехотя откликнулся Стюарт.

– Оставь свою писанину и поговори с нами! Мы тут как раз оркестр Сэма обсуждаем.

– А что именно?

– Я хочу в будущем собрать себе оркестр! – с живостью воскликнул композитор. – Вот, Боря умеет играть на контрабасе, я его позвал ко мне в оркестр!

– А уже есть кто-то в оркестре?

– Да! Ты, Петя, возможно его сестра Маша и Боря. Боря говорит, что познакомит меня ещё с несколькими людьми, так что мой оркестр активно пополняется!

– Почему я узнаю об этом в самый последний момент?

– Не в самый последний! Я только недавно начал думать над этим, но тебе решил не рассказывать, чтобы устроить сюрприз, хе-хе.

Стюарт тяжело вздохнул:

– А меня вы возьмёте в оркестр?

– Конечно! Это безоговорочно!

– Хоть на этом спасибо.

– Ну какой же ты всё-таки мрачный зануда, – скрестил руки на груди Феодов и захохотал, испугав соседние столики.

Спустя полчаса, как Ванзет и обещал, он вернулся к коллегам и принялся за обсуждение мюзикла. Стюарт со скучающим видом слушал их, не вливаясь в общение, и всё думал о своём. Нехорошее, всё-таки, у него предчувствие...

Кайдерск, 27 января, 1043 год

Время 22:11

Гостиница «ТарТар»: третий этаж

У Сэмюеля не было даже свободной минуты на себя. Всё его время занимало общение с коллегами, подопечными и работниками гостиницы; его все хотели утянуть в разговор, всем хотелось ему что-то рассказать, услышать от него слова поддержки или совет, – в общем, все нуждались в нём, как в воде. И Сэмюель был не против, наоборот был очень рад, что все его настолько сильно любят и ценят, потому он сломя голову бежал ко всем на помощь, старался всем угодить и оставаться всеобщим любимцем, советчиком, другом.

Но у этой медали была и обратная сторона.

Он сильно уставал за день, будто беспрерывно работал днями напролёт. Придя в свою комнату, он трупом падал на постель и мгновенно погружался в сон. Тревога, как Стюарта, его особо не мучила; его мучили мысли о том, что он мог ненароком кого-то расстроить, разозлить или обидеть, хотя априори он не мог этого сделать, ибо был слишком мягок и робок по своей натуре. И зачастую думы его занимала лишь одна персона – фотограф Илона Штуарно, что постоянно над ним подшучивала и колола его словами, как острыми тонкими иглами, проникавшими глубоко в сердце и больно ковыряя его. Он не мог понять, чем заслужил такое отношение к себе, и сильно расстраивался, когда она в очередной раз звала его «глупым блондинчиком» и ставила ему словесные подножки ни за что.

И вот, укрывшись одеялом, он впервые не смог заснуть сразу; его мучил огромный ком мыслей, что вертелся из стороны в сторону и больно обухом бил по пульсирующим вискам. Его напрягала тревога Стюарта и его фразы, по типу: «Зря мы сюда приехали»; огорчали обидные слова Илоны; беспокоили периодические истерики старшего из охранников Сифона, который плакался ему в плечо и постоянно повторял: «Трагедия! Трагедия! Это ужасная трагедия!»Лёжа в тишине тёмной комнаты, ему казалось, что его погребли заживо, и эта могильная тишина давила прессом. Он резко вскочил с постели, включил настольную лампочку, закрыл уши холодными ладонями, свернулся в клубочек и задрожал, как котёнок, лежащий в коробке в дождливый день.

В общем, в непонятной тревоге и странном предчувствия беды он пробыл час и, не сумев заснуть, решил прогуляться по этажу или посидеть на диванчиках в коридоре и рассмотреть картины. Да, он впервые будет в одиночестве, а не в окружении людей! И от этого становилось как-то не по себе.

Просунув ноги в тапочки, он вышел в коридор, где за столом сидела и перебирала фотографии Илона. Он хотел поздороваться с ней, несмотря на её неприязнь к нему, но вместо приветствия споткнулся и упал на пол. Раздался язвительный смех.

– Пф-ф, глупый блондинчик не смотрит под ноги, вы только посмотрите! Теперь у нас глупый слепой блондинчик! Как же ты бездарен и жалок, не могу! – восклицала и смеялась девушка. Хотя, скорее, она вела себя как вредная девчонка.

Сэмюель сел на полу и, не выдержав давления, тихо расплакался, размазывая слёзы по побледневшему лицу. Ох, как он был жалок и ничтожен в этот момент!

Илона от неожиданности вздрогнула и замолкла.

– Эй, ты что, плачешь?..

– Нет, нет... – солгал он, но слёзы всё текли из его глаз и текли, не прекращая. Он сам не мог понять, почему начал плакать, но сдерживать плач не было сил.

Штуарно поднялась с места и осторожно подошла к нему с очень виноватым видом. Сложив руки перед собой, она прошептала:

– Я... Прости, я не хотела тебя так сильно огорчить...

Сэмюель удивился и поднял на неё округлившиеся блестящие глаза.

– А?..

– Извини! Я извиняюсь! Ты что, вдобавок ещё и глухой?

– Н-нет, я...

– Тогда поднимайся! Что на полу сидишь? Простынешь ещё!

Он прыжком поднялся и на радостях крепко обнял Илону. Она извинилась! И... покраснела?

– Т-ты что делаешь, тупой придурок?! Я не разрешала меня обнимать!

– Извини-извини!

Композитор отпустил её и, с удивлением взглянув на красное, как помидор, личико, спросил:

– Что случилось?

– Ничего, идиотина! Светловолосая дурачина! Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу!

Илона потопала ногами, схватила фотографии со стола и убежала в свою комнату, хлопнув дверью.

Сэмюель проводил её взглядом, сильно расстроился грубым обидным словам и решил спуститься на первый этаж к братьям-охранникам, чтобы поговорить с ними и развеяться. Красному лицу фотографа он не придал значения и подумал, что она была сильно взбешена или у неё небольшая горячка.

– Сифон, Ехид! – улыбнулся он при виде братьев и тут же остановился, увидев, что они о чём-то говорят с регистраторшей Ахероной.

– Трагедия, трагедия! – восклицал Сифон, заливаясь горестными слезами.

– Может, господин Затейников позволит вытянуть его из проекта?.. – спрашивала у братьев женщина, но в ответ получила отрицательное покачивание головы младшего.

– Не-а, я у него уже спрашивал, типа. Он разозлился на меня и типа прикрикнул, что «ни за что не выпустит никого из своего наигениальнейшего проекта!» А жаль; не хочется так быстро расставаться с ним.

– Но ведь он такой невинный и милый мальчишка! – шёпотом кричал Сифон, шмыгая носом. Заметив краем глаза удивлённого композитора, он зарыдал сильнее. – Он тут!

– Что происходит? – спросил встревоженный композитор.

– Н-ничего, Сэм! – натянуто улыбнулся Ехид, поправив кепку. – Ты как поживаешь?

– Немного тревожно... Можно с вами посидеть?

– Конечно, конечно, сиди с нами! Мы, типа, не против!

– А почему Сифон плачет?..

– Не обращай внимания, он просто сегодня расстроенный без причины. Ну, ты понимаешь, типа.

За спиной Лонеро раздался удивлённый возглас, – к ним спустился Ванзет Сидиропуло, вооружённый пером, бумагой и керосиновой лампой.

– Что тут происходит? – вопросил пришедший.

– Я сам не знаю, но говорят, что всё хорошо, – ответил Сэмюель. – А ты куда собрался?

– В столовую! Мне разрешили посидеть там и поработать. А то с кроватью в одной комнате совсем не работается: хочется прилечь, поспать, хе-хе.

– О, тогда, удачи! Не буду тебе мешать.

– Спасибо, Сэм!

Сидиропуло скрылся в столовой, закрыв за собой дверь, а Лонеро присел на диванчик и разговорился с сотрудниками гостиницы, что были счастливы провести время с ими любимым мальчиком.

За спиной у Ахероны играло радио, откуда красивым шёпотом напевала женщина:

Будь ты стойким, будь хорошим, ведь быть злым совсем негоже,

Может быть тогда ты победишь и домой вернёшься тоже.